Как и зачем выбирать профессию?
БИЗНЕС: Круглый стол
ведущая: Лана Литвер
Фото: Игорь Филонов
Лана Литвер: На что, по-вашему, ориентируются дети, когда выбирают профессию?
Дамир Тимерханов: Понятие «профессия» для молодого человека сейчас воспринимается совершенно по-другому, чем нашим поколением. Агитировать ребёнка: «Давай ты выберешь профессию на всю оставшуюся жизнь» — полная бессмыслица. Скрепы «работа» для молодых людей не существует. Шаблона, что работа даёт доход, что работа — это самореализация, больше не существует. Они в тридцать лет не знают, кем они будут, когда вырастут. Вуз — такой сейф отложенной инфантильности. Это первое. Второе. Вы удивитесь, но совершенно архаичную, позавчерашнюю систему профориентации намереваются восстановить в российской системе образования. Прямо по лекалам 1970–1980‑х годов. Третье. На мой взгляд, базовые моменты для профориентации, которые нужно дать ребёнку: мировой иностранный язык, умение работать с информацией и финансово-экономическая грамотность. Плюс коммуникативные навыки, конечно. Если всё это дано, то не надо выбирать никакую профессию, ребёнок вырастет и будет успешно реализован.
Лана Литвер: Вы говорите о трёх базовых вещах и при этом о возвращении к старой системе профориентации в школах. Какая связь? Это ирония?
Дамир Тимерханов: Это горькая ирония. Если говорить о профориентации как таковой — школа должна знакомить ребёнка с миром разных профессий с самой младшей школы. Каков спектр реализации человека в трудовой, созидательной деятельности. Говорить о том, что будет уходить, что востребовано сегодня, а что, по нашим предположениям, завтра. Чётко сформированного запроса от работодателя, от рынка труда, от государства — нет. Самое печальное, что он отсутствует со стороны государства. Потому что государство через систему высшего образования, через какие-то свои программы должно формировать долгосрочный прогноз. Потому что ребёнок, который сегодня учится в школе, должен понимать, что будет через пять-десять лет.
И ещё вот что важно. Я убеждён, что наше представление о том, что всем обязательно нужно высшее образование, категорически устарело.
Лана Литвер: Мы все с этим шаблоном выросли.
Дамир Тимерханов: Конечно. У меня сын в этом году закончил школу, и я сам заложник этих правил. Я его настраиваю, что вот вуз, это обязательно. Но это абсолютная ошибка. Это позавчерашний день.
Лана Литвер: Не нужно выбирать профессию на всю жизнь? Все с этим согласны?
Сергей Таскаев: Категорически не согласен. Кто-то может выбирать на всю жизнь, а кто-то — менять каждые пять лет. Я с удивлением слушаю коллегу. Вы пойдёте лечиться к стоматологу или гастроэнтерологу, который только три года назад решил заняться медициной? Есть профессии, связанные с ремеслом. Это умение действовать руками, понимать и разбираться в огромном количестве разных нюансов, требующее огромной базы знаний. Врач — это ремесло.
Дамир Тимерханов: Вы нашли исключение из правил. Назовите вторую профессию?
Сергей Таскаев: Физик-ядерщик. Да, я согласен, что есть профессии, которые можно менять как перчатки: был мерчендайзером, стал старшим грузчиком, потом выучился на флориста. Человек ищет себя, всё хорошо. Но всё же есть очень серьёзные направления подготовки: кроме медицины и ядерной физики это органическая химия, это инженерная деятельность, оружейное дело, я могу долго продолжать. В такие профессии входят не за три года, не за пять лет. Мы уважаем мастеров своего дела, экспертов и предпочитаем консультироваться у них.
Лана Литвер: Вы делите профессиональные сферы на тяжеловесные и легковесные?
Сергей Таскаев: Это разные подходы к жизни. Разные программы. И задача школы в плане профориентации, на мой взгляд, — сформировать гибкие навыки, soft skills, которые позволят человеку ориентироваться в этих вещах. И вот на их основе вуз будет развивать человека профессионально. В Советском Союзе, надо признать, была всё же неплохая система профориентации.
Лана Литвер: Но новая экономика задаёт совершенно иные правила игры, качественно другой темп изменений.
Елена Шабурова: Правило десяти тысяч часов никто не отменял — столько нужно времени для достижения мастерства на уровне эксперта. В то же время из двух инженеров, которые получили равное образование и имеют равные hard skills, в более выигрышном положении тот, у которого развиты soft skills. По данным различных исследований, у поколения Z, рождённого в конце 1990‑х-начале 2000-х — это как раз те, которые сейчас только-только выходят на рынок труда, — основным критерием выбора работы является интерес. Самореализация. Сорок четыре процента молодых людей не готовы идти на скучную работу, даже если там неплохо платят, и предпочтут вовсе не иметь работы. Работодатели просят молодых и голодных — а они молоды, но не голодны, мы их хорошо накормили. И это правда: они не держатся за работу. Могут встать и уйти.
Дамир Тимерханов: У них нет наших скреп: семья, работа, родина, стабильность, призвание.
Елена Шабурова: У них работа не ущемляет личные интересы. Наше поколение привыкло, что надо работать до победного, на результат, с энтузиазмом. Для молодых ребят личная жизнь и личные интересы — не меньшая ценность, чем то, чем они занимаются на работе за деньги. Что касается выбора профессии, они предпочитают сферы, где возможен быстрый старт и сразу деньги. Деньги — это ценность.
Лана Литвер: Как они выбирают профессию? Мы видим, что родители оказывают на выбор огромное влияние. Но что они советуют?
Елена Шабурова: У родителей свой опыт и своя логика, в том-то и дело. Они думают: что престижно, что даст ребёнку финансовую стабильность, чтобы он всегда мог заработать на хлеб. Некоторые вообще говорят так: получи диплом, а потом делай что хочешь.
Дамир Тимерханов: Это стандартная позиция современного родителя из несуществующего среднего класса. Я сторонник высшего образования, что бы я о нём ни думал, и всех выпускников первой гимназии ориентирую на поступление в вуз. Высшее образование даёт системность, даёт hard skills и сообщество друзей. Но. Главный вопрос — это выбор направления обучения, которое так или иначе влияет на выбор профессии. И вот тут играет роль не только бу-бу-бу родителей и не только собственный интерес, который у большинства выпускников отсутствует, а ЕГЭ. Человек ориентируется на те предметы, которые легче даются в школе. И он выбирает грустным образом не профессию, а ЕГЭ. Выбирает ЕГЭ, которые может сдать, а потом смотрит, куда эти ЕГЭ подходят. Куда проходят баллы — туда и идёт. К сожалению, так действует подавляющее большинство детей, это касается не только первой гимназии.
Сергей Таскаев: Так и есть. В приёмных комиссиях наши преподаватели постоянно слышат: подскажите, на что у меня хватит? Как в детстве: накопил мелочь, приносишь в ладошке, протягиваешь продавщице и спрашиваешь, хватит ли на эту мороженку?
Если говорить про вузы: да, было бы здорово, если бы все граждане страны были с высшим образованием. Повысится культурный уровень, люди перестанут мусорить и ругаться будут исключительно на великом и могучем литературном русском языке. Это с одной стороны. С другой стороны, когда я был деканом физического факультета, я говорил студентам честно: если вы хотите получать много денег здесь и сейчас, лучше идти, например, на курсы электрогазосварщиков: приличная зарплата, работа на открытом воздухе, стабильное будущее. Столько денег в физике вы сможете заработать в лучшем случае через много лет, когда станете состоявшимся учёным.
Лана Литвер: На этом этапе, пожалуй, они уже не могли встать и выйти из аудитории. Что вы видели в глазах в ответ?
Сергей Таскаев: Часть ребят точно понимала, что для них актуально идти и зарабатывать деньги. Это 1990‑е годы, в науке денег не было, и на меня смотрели очень странно: что у него с головой? надо идти зарабатывать, чего сидишь в университете? Но я знал, чего я хочу, что мне интересно, и шёл туда. И сейчас, я могу констатировать, на науке можно зарабатывать больше, чем в любой другой сфере.
Дамир Тимерханов: В прикладной науке.
Сергей Таскаев: Я физик-теоретик. Я начал зарабатывать на фундаментальной науке, а потом перешёл в экспериментальную физику.
Лана Литвер: Получается, вы рассматриваете вуз как некую общеобразовательную и общекультурную ценность, но не как основу профессии. Вы сходитесь в том, что высшее образование необходимо как база, но свои навыки и компетенции потом необходимо будет докручивать всю жизнь. И переучиваться, в том числе.
Сергей Таскаев: Есть профессии, где процесс самообразования останавливать нельзя. Переучиваться и доучиваться нужно в любом случае, иначе через три года останешься без работы.
Елена Шабурова: И все же у молодых людей в силу возраста развиты современные компетенции. Например, многозадачность: миллион вкладок одновременно открыто. Они адаптивны и открыты. Они быстро учатся. Да, им некомфортно в компаниях с авторитарным стилем управления, потому что они привыкли свободно выражать мнение о том, что кажется им несправедливым или неэффективным.
Дамир Тимерханов: Это старая песня о главном — научить ребёнка учиться. Это не про профориентацию. Это о том, что современный мир не может стоять на месте, и в любой области нельзя останавливаться в развитии. Например, ситуация с дистанционным обучением показала, что новый вызов большая часть преподавателей школ и вузов принять не готова. А количество вызовов будет нарастать. Профессиональная состоятельность в современном мире возможна только при условии постоянного самообразования и развития.
Лана Литвер: Дети это понимают?
Дамир Тимерханов: Да. Дети отлично понимают, что знания очень быстро устаревают. Ещё и поэтому у них очень большие вопросы к высшему образованию: зачем я буду изучать четыре года что-то, что мне может никогда не пригодиться? Поколение Google размышляет очень просто: огромный бессмысленный набор фактов, которому соответствует ЕГЭ, не нужен. Если умеешь работать с информацией, ты профильтруешь, верифицируешь и как-то разберёшься. А вузы для них — носители огромного количества бессмысленной информации, и большинство вузов продолжают эту историю. Зачем это образование? Много лет назад я был во многих европейских странах и видел, как организовано обучение в высшей школе: первый семестр — учёба, второй — практика, причём в разных местах. А что у нас происходит сейчас с производственной практикой? К сожалению, высшее образование у нас не связано с будущей работой.
Сергей Таскаев: Связано. Вот мой личный пример. Я много лет был деканом физфака. Мне в министерстве задали вопрос: зачем ты это делал? кому нужны сто физиков каждый год? Я ответил: вы не поверите, но в последние несколько лет мы трудоустраиваем всех по специальности. У нас есть направление — наноинженерия и материаловедение. Практику студенты проходили в Государственном научном центре «Орион» в Москве, руководители которого хорошо знают наш университет. Правильная база практики привела к трудоустройству выпускников в такой специфической профессиональной области. Почти сто процентов ребят остались там работать.
Дамир Тимерханов: Отличный пример, но вам не кажется, что это скорее исключение? Давайте я вам грустную историю расскажу. С физикой в школах Челябинской области — катастрофа. Учителей физики моложе пятидесяти лет — восемь процентов. Требуются десятки, если не сотни учителей по области. В чём проблема? В том, что вознаграждение молодого учителя крайне низкое, не выжить, а второй момент — заниматься физикой и математикой очень сложно, а потеть никто не хочет. Все хотят быстрого результата.
Сергей Таскаев: Да, вузам задают вопрос: почему ваши выпускники не идут в школы? Почему не остаются в регионах? Как вы это допустили?
Лана Литвер: Это не к вам вопрос, а к региону — как он стал таким непривлекательным для профессиональной карьеры, и к правительству страны — какое денежное довольствие положено молодому учителю.
Сергей Таскаев: Да, люди голосуют ногами.
Лана Литвер: У меня ещё вот такой вопрос. Как вузы вообще реагируют на запросы рынка труда? Есть ли взаимодействие? Скажем, готовят в вузах экономистов или менеджеров — и готовят, и готовят… И выпускают каждый год пачки специалистов, которые идут потом в продавцы-консультанты.
Сергей Таскаев: Как можно вузы в этом обвинять? Люди специально заплатили деньги за то, чтобы их научили именно этому.
Дамир Тимерханов: У меня тоже вопрос по этому поводу: государство каким-то образом обеспечивает финансирование бюджетных мест по тем специальностям, которые будут востребованы, например, в конкретном регионе? Есть хоть какая-то государственная политика или она отсутствует? Потому что у меня ощущение, что никакой политики нет.
Сергей Таскаев: Вопрос хороший. Отвечу: количество бюджетных мест определяет Министерство науки и высшего образования РФ на основании конкурсных процедур и предложений вузов, которые отправляют запрос: мы можем подготовить столько-то физиков, столько-то биологов. Заявка вуза рассматривается в правительстве области, далее в Москве, и там сложная конкурсная процедура.
Дамир Тимерханов: Кем же определяется соотношение бюджетных и коммерческих мест? Я понимаю, что мы немного уходим в сторону, но всё же это важно.
Сергей Таскаев: Вузом.
Лана Литвер: Давайте я так спрошу: какая доля университетского бюджета формируется за счёт платного обучения?
Сергей Таскаев: Порядка шестидесяти процентов — это внебюджетное финансирование. Но надо учесть, что это средняя температура по больнице. Есть направления подготовки, где вообще нет бюджетных мест. Есть направления, где нет коммерческих. Платить за обучение на физическом факультете особо желающих, прямо скажем, нет. То же касается химии. То же — филологии. Если государство обрежет количество бюджетных мест, а это уже делается, — никто за свои деньги не пойдёт на эти факультеты. И мы потеряем учителей русского языка и литературы как класс.
Дамир Тимерханов: И он будет очень трудно восстанавливаем.
Сергей Таскаев: Тренд развития человечества, в целом, понятен. Теорию больших циклов Кондратьева никто не отменял. Весь мир идёт в шестой технологический уклад, а мы собираемся совершить квантовый скачок из четвёртого в пятый, а местами из третьего — в четвёртый. Задача-максимум — готовить специалистов в области информационных, нано-, био-, когнитивных технологий, а как задача-минимум — дыры заделать в тех местах, где специалистов не хватает. Информатика, атомная энергетика, возобновляемые источники энергии, биоинженерия — вот перспективные направления.
Приведу свежий пример. Тема, которой мы в ЧелГУ будем заниматься в ближайшие месяцы, — генерирование метана из продуктов органического происхождения. Вся Европа на этом живёт. У нас в области десятки животноводческих хозяйств. Навоз — это органическое сырьё. Если из него извлечь метан, загнать в ёмкости типа газгольдера, оттуда запустить на газогенератор, если нужна электроэнергия, или на отопитель, если нужно тепло, мы получим локальный источник энергии. Это не лабораторная, а производственная задача.
Лана Литвер: И это до сих пор не было реализовано?
Сергей Таскаев: За рубежом реализовано с 1980‑х годов. Я поэтому и говорю о квантовом скачке. Путь, который европейские страны прошли за сорок лет, нам нужно проскочить за год-два, чтобы хотя бы приблизиться к тому состоянию, в котором сейчас находится продвинутое человечество. Мы должны это пройти, потому что в шестой технологический уклад просто так не пускают.
Лана Литвер: Мы видим, что отдельные профессиональные сферы уже вытесняются технологиями, как в продвинутых экономиках.
Дамир Тимерханов: Это происходит уже сейчас. Всё, что может быть автоматизировано, будет автоматизировано. В алгоритмы вписывается практически всё.
Сергей Таскаев: Правильно. И возникает вопрос: а что делать с людьми? Поэтому молодые люди должны получать высшее образование, чтобы генерировать знания, идеи, новую продукцию, новые технологии. Тренд такой: если ты будешь человеком, а не роботом, ты должен производить что-то новое.
Лана Литвер: Вы говорите об этом с детьми?
Дамир Тимерханов: Конечно. Ещё я рассказываю о том, что, по мнению историка Юваля Харари (это один из самых тревожных его прогнозов), из девяти миллиардов человек, живущих на земле, восемь — лишние.
Сергей Таскаев: Совершенно верно. Там есть и вторая часть прогноза. Производящее звено сейчас находится где? В Азии. Вот произвели они роботов — автоматизированные технологические линии. Что они будут потом производить? Роботов, которые делают роботов. Люди высвобождаются. Куда они двинутся?
Дамир Тимерханов: Да, через очень короткое время роботы будут воспроизводить роботов. И у нас встанет большой вопрос: что делать с занятостью населения в принципе — не с обеспеченностью, а именно с занятостью. Но для нашей страны, которая ещё не совершила квантовый скачок, эта проблема является угрожающей по другим причинам. Мы занимаем слишком большие пространства и довольно неэффективно и бестолково их используем.
Лана Литвер: Толпы освобождённых от труда людей, вытесняемые ведущими экономиками мира, двинутся в нашу роскошную Сибирь?
Сергей Таскаев: Именно так. Это самая большая опасность.
Дамир Тимерханов: Это уже происходит. Я только что из Сибири. Уже есть мэры-китайцы в небольших сибирских городах. Понимаете, мы рассуждаем из вчера. Мы люди вчерашнего дня. Мы пока ещё влияем на детей, но они мыслят абсолютно иначе. Это другая планета. У них другая коммуникация. И синергетический эффект вынесен в онлайн-поле. Я определённо понимаю, что школа учит категорически не тому. У нас образование вчерашнего дня. Но от моего осознания, что мы детям даём не то, что требует современная жизнь, до понимания, что именно и как надо давать, — огромная пропасть. Для меня пока непреодолимая.