Он никогда не снимал пингвинов в Арктике или дикие африканские племена. На его фотографиях нет судорожных закатов и нереальных красот. Вся его коллекция – мы с вами. Улыбчивая работница молокозавода, счастливый папаша под окном роддома, малыши, женщины, заводские трубы, пушистые подснежники в городском бору… Это редкий дар – увидеть красоту в будничном и житейском. Поэтому он у нас один такой, Сергей Григорьевич Васильев.
Еще никогда в жизни я так долго не брала интервью. Это даже интервью сложно назвать, просто мы пили чай, болтали о жизни, иногда вскакивали и бежали искать какие-то старые фотографии. Четыре часа мы провели с Сергеем Васильевым в том блаженном состоянии, когда не смотришь на часы и никуда не торопишься.
Он пригласил меня в музей. «Гранд фото» на улице Энгельса. Собственно, ему особо и напрягаться не пришлось, чтобы создать музей: он просто принес сюда все, что дорого. Старые чешские журналы «Фоторевю» («Они появились в киосках Союзпечати в начале шестидесятых. По этим снимкам учились советские мастера фотографии. Ну, и я тоже учился…»), зеркальные фотоаппараты, выпущенные советской промышленностью, все свои дипломы и награды. Сам сделал все стеллажи и держатели для экспонатов («Мой дед был хорошим плотником и меня научил работать руками»). На стене – самые свежие снимки этого лета: «Мы с дочерью и внучкой ездили отдыхать в Чехию, в Карловы Вары. Я брал фотоаппарат и гулял по улицам. Наблюдал за людьми. Вот, смотри, фотография: женщина держит на руках младенца. Я несколько минут ждал, пока ребенок повернется в мою сторону. Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. И я успел сделать этот снимок».
Я смотрю на фотографию: молодая женщина прижимает к груди малыша, которому всего два-три месяца. Она так нежно склонила над ним голову, как будто закрыла его от всего мира, воздвигла над ним купол любви. А ребенок из этого укрытия смотрит на мир огромными глазами. Вы знаете, даже мурашки побежали по телу от этой фотографии. У Сергея Васильева много таких снимков: вроде бы бытовой момент запечатлен, а навевает разные мысли, часто философские.
– Я весь мир вокруг себя вижу картинками. Фотографирую глазами. Иногда наблюдаешь какую-нибудь сценку и думаешь: «О, какой удачный кадр!» Однажды в Юрмале я увидел, как молодая женщина развешивает на веревках белье, а внизу на траве сидит ребенок. Как назло, фотоаппарата при себе не было, но у меня все отложилось в голове. Я вернулся в Челябинск, пригласил в студию девушку-медсестру, которую раньше снимал в пятой горбольнице. Мы поднялись на крышу Дома печати, развесили веревки, на них белье, налили в тазик теплой воды и посадили ребенка. Этот снимок «Материнские заботы» потом получил золотую медаль на международном фотоконкурсе «Женщина» в Чехословакии и Гран-при в Тарту. Но все-таки я редко делаю постановочные фотографии, в исключительных случаях.
Он рассказывает мне о том, что такое чутье фотографа. Это когда понимаешь: сейчас произойдет что-то важное. И терпеливо ждешь этого момента. Так было, когда редакция «Вечернего Челябинска» отправила его поснимать 40-летие городского роддома. «И тут я увидел роженицу, мне понравилось ее лицо, фигура. Я подумал: «Здесь может получиться хороший кадр». Быстро сделал репортаж для газеты, а потом остался и снимал уже для себя. Так получилась серия «Человек родился», завоевавшая мой первый «Золотой глаз» на World Press Photo-78 в Амстердаме.
Это так удивительно – беседовать с человеком, который был настоящим первопроходцем.
Роддом, женская баня, исправительная колония – он привозил оттуда непривычные, смелые репортажи. Даже первые фотоальбомы для челябинского уголовного розыска создал Сергей Васильев. В 60-е годы он восемь лет прослужил в Центральном РУВД, где перефотографирафировал всех задержанных жуликов. «Эти альбомы потом потерпевшим давали полистать, чтобы опознать преступника».
– Сергей Григорьевич, – спрашиваю, – у вас есть знаменитый кадр: девушка выныривает из воды и движением головы отбрасывает назад длинные волосы. Многие потом пытались подражать, я лично видела около десятка подобных фотографий. Как вы это придумываете? Вот как догадались усадить беременных женщин в рядок?
Он пожал плечами и просто ответил: «Наверное, это дар». В общем-то, вся его жизнь – это история про то, что в каждом человеке есть дар. Счастье, если ты его нашел и мудро использовал.
Сергею Васильеву 81 год. Он родился в чувашской деревне Малые Кибечи. «Теперь она все чаще мне снится. Почти все мои сны – о деревне». Родители работали в колхозе, за один трудодень выдавали стакан муки. «Мы были постоянно голодные. Помню, весной ходили, выкапывали с полей остатки картошки. Мама потом пекла из нее лепешки». До совершеннолетия он не ел настоящего хлеба: колхозники мешали муку с отрубями и лебедой. «После школы я устроился на железную дорогу ремонтным рабочим. И вот мы получили первую зарплату. Купили с другом хлеба: белого и черного. Сидим и откусываем сначала черный, потом заедаем белым. Как вкусно это было!»
И вот это умение радоваться мелочам, во всем искать хорошее осталось с Васильевым навсегда. Он служил в армии, строил цеха Челябинского трубопрокатного завода, учился в школе милиции, работал оперативником в уголовном розыске. Но все это было не то. Пока судьба не подарила ему фотоаппарат «Смена», висящий на стене в доме у подруги Нелли Зыкиной. Так он стал фотографом.
– Сергей Григорьевич, вы столько красивых женщин снимали. А почему женились так поздно – в 35 лет?
Он говорит: «Пойдем» и уводит меня куда-то к стеллажам. Достает альбом, долго листает. «Ну, где же ты…» Волнуется. Наконец, находит: «Вот, это Дуся. Евдокия Голицына». Они познакомились в 1957 году в селе Покровка под Нижним Тагилом, где он участвовал в строительстве военного аэродрома. Он заканчивал службу в армии, она – среднюю школу.
Он влюбился в нее с первого взгляда, пришел к родителям просить руки, и – на удивление – их расписали через два дня. А потом его отправили учиться в школу милиции, и Дуся не дождалась. Потом уже прислала письмо и свою карточку в нем. Я смотрю на фото: совершенно не деревенское лицо, с тонкими чертами, в кокетливом беретике набекрень.
– Вы ее любили? Из-за нее так долго не женились?
Он торопливо закрывает альбом. «Мне кажется, я и до сих пор…»
Со второй женой Сергей Васильев прожил всю жизнь. Она тоже была потрясающе красивой женщиной, при этом очень доброй. Однажды в редакцию пришло письмо, в котором группа родителей рассказывала, в какой замечательный детский сад ходят их ребятишки и какая славная у них воспитательница. «Вот так мы и встретились – на работе. А в 2006 году она умерла. Потом мама. Младшая дочь. За пять лет они все ушли».
Я спросила, как он справлялся с бедой. Как вообще выживает в трудные моменты? И он ответил: «Я ухожу в фотографию».
Мы говорим о смысле жизни. Спрашиваю, к каким выводам он пришел к 80 годам. «Я понял только одно: слишком мало времени проводил с семьей. Я всю жизнь был влюблен в одну капризную девочку – фотографию. Когда мы собирались с друзьями, всегда произносили тост за эту черно-белую даму и пили из фотографических бачков. Фотография вытеснила все из моей жизни: это была моя работа, мое хобби, моя радость. В общем-то, это и была вся моя жизнь…»
Почти все свои негативы Васильев хранит дома, в коробках. Они так и подписаны: «Школа и образование», «Медицина», «Строительство». Больше всего коробок с надписью «Художественные акты». На мой вопрос, что это, поднимает брови: «Женщины, конечно! Обнаженное тело». Смеется: «Меня друзья прозвали дамским мастером». Сергей Григорьевич на полном серьезе утверждает, что за всю жизнь не встретил ни одной некрасивой женщины.
Просто каждая красива по-своему, надо только увидеть. «Мне не нравится снимать политиков, знаменитостей. Я люблю ходить по улице и искать интересные лица – среди простых людей».
Васильев любит пошутить, что за 45 лет отснял столько фотопленки, что ею можно опоясать земной шар.
– А вы когда-нибудь плакали на съемках?
– Заплакал однажды в детском интернате для инвалидов. Там были лежачие ребятишки, которые никогда не смогут хдить, радоваться жизни.
– А есть еще съемки, которые запомнились на всю жизнь?
– В 1989 году я два раза был в Чечне. Снимал в госпитале наших покалеченных солдат. Их лица до сих пор у меня перед глазами. Это были самые тяжелые съемки. Я больше люблю фотографировать радость, счастье, красоту, жизнь.
Васильев до сих пор не снимает на цифру – принципиально. «Я называю цифровых фотографов пулеметчиками» – говорит Сергей Григорьевич. – Бегают, суетятся, щелк, щелк! Сотни кадров делают. А когда снимаешь на пленку – это совсем другое отношение к процессу. Думаешь над каждым кадром, 90 процентов кадровки происходит при съемке. Не нужно потом вертеть, обрезать, обрабатывать в фотошопе. Я к фотошопу пребегаю в редких случаях».
Мы говорим о вдохновении, о таланте, о том, что фотография стала очень доступной, массовой. И тут он говорит о том, что наболело: «Как и образование, фотография стала услугой». Мастер не слишком-то разговорчив, но мне кажется, что я понимаю его мысль. В его времена к фотографии относились не просто как к фиксации фактов, а как к искусству. Хотя… Может мы просто расчувствовались и слегка начали брюзжать?
«А сейчас у меня новые идеи: женские судьбы и декольте, – вдруг бодро заявляет Васильев. – В голове уже крутятся сюжеты, вернуться к девчатам, которых снимал в прошлом веке, молодых и красивых. И показать, какими они стали. Скоро начну снимать».
И тут я понимаю: этому фотоаппарату еще рано в музей. И пока по улицам города ходит хоть одна красивая женщина, пока светит солнце и листья опадают с деревьев – фотоаппарат Сергея Васильева не запылится на музейной полке.