+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

У Дамира Тимерханова до странности обычная для выпускника советской школы биография.

Дамир Тимерханов

Учился, служил в армии, женился, работал в школе № 1, которую когда-то заканчивал, а недавно ее и возглавил. Вроде бы как и не биография, а просто четкое, уверенное движение к намеченной цели. Однако впечатление это обманчиво, потому что поворотов в судьбе Дамира хватало и, пожалуй, хватает и сейчас. Судите сами.

Прилежный ученик, поступивший в свое время в педагогический университет и ушедший с первого курса в армию, он служил не где-нибудь, а в десантных войсках, тех самых ВДВ. Между прочим, мальчиком, как сам признает, был «домашним» — учился и серьезно занимался музыкой, играл на скрипке. А за окном и тогда, и позже, когда стал бравым десантником, защищающим в братской, по тем временам, Польше интересы стремительно разваливающейся родины, ремесло Паганини, мягко говоря, не совсем котировалось. Котировались и ценились совершенно другие, далекие от искусства, ценности, качества и навыки. Потом, с начала 90-х, Дамир, обучаясь в педагогическом институте на историческом факультете, работал в школе № 1 (а трудовой путь начинал еще раньше — в 1986 году). Была такая должность — пионервожатый. Затем стал учителем, заместителем директора по воспитательной работе и, наконец, директором. Такая вот биография, которую, впрочем, Дамиру Тимерханову еще предстоит творить и творить.

— Дамир Галиханович, а большое у вас хозяйство? — спросил я, оказавшись в кабинете директора школы № 1 Челябинска. Сидящий напротив меня Дамир Тимерханов (да простит меня собеседник! — Авт.) по возрасту как-то не очень подходит под категорию руководителей средних учебных заведений — молод еще слишком. Но, познакомившись и проговорив с ним довольно продолжительное время, это первое мое впечатление куда-то улетучилось. Никаких сомнений больше не оставалось — тридцатитрехлетний Дамир будто бы с рождения был предназначен возглавлять и направлять образовательный процесс в одной из старейших школ города.

— У нас 1300 детей и 81 учитель, плюс еще какое-то количество технического персонала. Всего вместе с педагогами получается 136 сотрудников. Трехэтажное здание построено в 1935 году, поэтому, сами понимаете, много чисто хозяйственных вопросов. Есть еще пристрой к основному корпусу, появившийся благодаря стараниям Владимира Абрамовича Караковского в 60-е годы. Так что хозяйство большое, — улыбается Дамир.

— Извините, что я сразу напрямую спрашиваю, но, наверное, вопрос этот многих интересует. Сложно вам было вживаться в роль директора, были какие-то проблемы с этим?
— Проблемы всегда существуют, это же живой коллектив, а он, как правило, не имеет единой точки зрения на происходящие события. Есть те, кто меня поддерживал и поддерживает, есть те, кто меня здраво критикует и что-то предлагает. И имеется категория людей, которые просто противодействуют. Наверное, такой набор отношений присутствует везде.

— Тяжело вам с теми педагогами, кто постарше вас?
— Действительно, есть часть учителей, у которых я в свое время учился. Есть учителя, которым я по возрасту гожусь во внуки. Но я бы не стал говорить о какой-то возрастной проблеме как таковой. Возраст — это не проблема. Проблемы скорее кроются в других вещах: во взаимопонимании, в менталитете, точках соприкосновения или, наоборот, отторжения. Здесь, да, есть свои трудности.

Дамир Тимерханов

— Насколько я помню, ваш приход на пост директора первой школы ознаменовался еще и тем, что вас с момента назначения пытались втянуть в некие политические игры. Было такое?
— Да, был такой период. (На секунду задумывается и продолжает. — Авт.) Одна из сторон этого конфликта (вокруг стройки рядом с нами) попыталась разыграть «школьную» карту. Я со своей стороны активно этому противодействовал. Вы же понимаете, как это происходит: начались какие-то митинги, сборы подписей и т.д., и т.п. Для примера скажу: вот показывают, скажем, воззвание с подписью нескольких родителей. Вроде бы как в знак протеста против начала строительства. А позже выясняется, что, например, родители подписывались под тем, чтобы обустроить спортивный зал. Согласитесь, разные вещи — обустроить спортзал в школе и протестовать против ведущегося по соседству строительства. Интересно? Или всплывает такой факт, что часть подписей, мягко говоря, непонятно откуда была взята, — люди говорят, что ни сном, ни духом не знают о каких-то акциях протеста, в которых якобы участвуют или, по крайней мере, поддерживают их. И такое было.

— Ничего себе! Значит, пост директора школы № 1 опасен с политической точки зрения?
— Пост любого директора любой школы опасен. В каком смысле? Даже начальник управления по делам образования Челябинска Вадим Николаевич Кеспиков недавно заметил: директор школы, особенно в период выборов, — это политическая фигура. Я абсолютно с этим согласен. В зависимости от значимости, какую занимает та или иная школа в своем микрорайоне, директор такого учреждения — очень влиятельная персона. И все это понимают.

— Дамир Галиханович, но сейчас-то поспокойней обстановка, до выборов далеко.
— Конечно, какая политика может быть? Работаем, школьникам нужно дать образование, вот наша задача как педагогического коллектива.

— Я смотрю, у вас за спиной портрет Путина. Как он здесь оказался? И вообще, это что — этикет или так надо?
— Никакой это ни этикет и не скажу, что «так надо». Одна родительница нам его подарила. И вы знаете, я думаю, что в кабинете муниципального служащего, коим и является директор школы, должны присутствовать символы государственной власти. В том числе в нашей школе имеется и государственный флаг, есть областной и городской флаги и гербы. А кроме того, когда меня спрашивают об этом портрете, я, перефразируя поэта, отвечаю: «Я под Путиным себя чищу…» Ну, это, разумеется, шутка…

Дамир Тимерханов

— Вернемся к школе. У вас ведь и ученики разные учатся, не секрет, что сюда ходят дети некоторых высокопоставленных родителей. Как вы учитываете в своей деятельности этот фактор?
— Ученики, действительно, есть самые разные. В том числе и дети…(долго и задумчиво подбирает слово. — Авт.), скажем, самых верхов. Вообще же я по своим наблюдениям вывел бы несколько типов отношения к образованию. Например, есть в обществе прослойка обеспеченных родителей, которые понимают ценность образования для своих детей. Однако имеются и представители примерно той же прослойки, которые уверены, что смогут купить всех и вся. Много детей учится из так называемого среднего класса общества, у которых родители те же педагоги, медицинские работники и так далее. И присутствию в школе именно этих ребятишек я рад. При всем при том, есть даже дети, семьи которых не могут себе позволить каких-либо излишков в одежде или еде. Таких где-то треть. И вот эта разница в социальном положении родителей, к сожалению, не всегда, подчас, красиво проглядывает наружу. Безусловно, это наша головная боль, и мы пытаемся каким-то образом корректировать здесь что-то. Подключаем и родителей, и учителей, ну и самих детей ориентируем в этом процессе.

— А каким же образом вы можете здесь корректировать процесс? Если, например, за одной партой у вас сидят ученица в золотых сережках и ее одноклассник в дырявых ботинках. Что тут можно сделать?
— Ну, каким образом?! (Мне показалось, что моего собеседника вопрос задел за живое. Он как будто даже начал немного «заводиться». — Авт.) Вводим единую деловую форму одежды для всех. Это значит, что ребенок ходит в школу получать знания, а не демонстрировать достаток своих родителей! К счастью, большинство родителей понимает это и поддерживает школьное руководство в данном вопросе.

— А единая форма — это что? Насколько я знаю, нынешние детки ведь лишены такой «радости». Это у нашего поколения, когда мы учились, была единого покроя одежка…
— С формой тут какая проблема? Видите ли, есть родители, которые рьяно выступают за форму, и есть противоположное мнение. Одни считают, что форму нужно вводить, что это будет дисциплинировать, создавать дух школы. Другие же выступают против, потому что, по их мнению, это будет напоминать «советский инкубатор», в который мы попытаемся загнать детей элитных школ. Формы нет, но мы стараемся, чтобы одежда соответствовала образовательному процессу.

— Вам помогает в общении с ребятами то, что вы когда-то сами здесь учились? Что вам известны все закутки, где, например, можно спокойно покурить и не быть застуканным учителями…
— Естественно, знаю я такие места, — веселится директор. — Всю подноготную первой школы, причем, в ее трансформации, я знаю хорошо. Но главное, мне кажется, — то, что в школе есть педагоги (и я себя к ним причисляю), у которых есть достаточно высокая степень взаимопонимания и доверия с детьми. Конечно же, я не питаю иллюзий, что эта категория приобретает какие-то широкие масштабы, но… С очень многими старшеклассниками я, например, довольно легко договариваюсь о чем-то. Не в стиле приказа, а в стиле взаимопонимания! При этом я убежден, когда дети видят, что ты их можешь выслушать, готов пойти где-то на компромисс, а не только проводить свою точку зрения, они постепенно проникаются к тебе доверием. Младшие видят пример старших: ага, вот с таким учителем или директором можно что-то обсудить, почему же этого не сделать? Мне кажется важным то, что мы можем узнать о какой-то проблеме от детей, а не постфактум, когда эта проблема уже разрослась во что-то большее.

— По образованию вы — историк. А сами сейчас преподаете или занимаетесь лишь исключительно административными делами?
— Почему же, я преподаю.

— То есть вы — работающий историком директор?
— Играющий тренер, я бы сказал, — улыбается собеседник. — В девятых классах я читаю курс отечественной истории и историю новейшую.

— Так-так-так… Простите, а что девятиклассники сейчас по истории проходят? Так все перепуталось в последнее время. Какой период они изучают?
— Сейчас изучают историю XX века.

— Российскую?
— И зарубежную. А в 10-11 классах предполагается дальнейшее углубление полученных знаний. Это, кстати, довольно спорная концепция преподавания истории, которая существует в стране, тем не менее, мы вынуждены подчиняться в данном вопросе Министерству образования. Считается, что к этому возрасту ребенок должен представлять себе основные события, понятия и параметры прочитанного курса.

— Вот я и хотел спросить, как вы объясняете своим ученикам то, что произошло с нашей страной, скажем, за последние пятнадцать лет?
— Здесь кроется серьезная проблема. В девятом классе, вообще, довольно сложно объяснять некоторые вещи. Например, что такое тоталитаризм? Да много такого, к пониманию чего разум учеников еще не готов. Хотя, конечно, есть и исключения среди детей. Но я говорю о среднем ученике. Средний — он сложно это воспринимает!

— По-вашему, девятиклассникам еще рано это преподавать?
— Не то что рано. Просто, я считаю, что есть такие школы, где изначально необходимо давать полный образовательный курс. Это, например, те же гимназии и лицеи. Вот в них и можно, и даже нужно вводить не концентрическую, а линейную систему образовательного процесса. Пусть там в полном объеме преподаются история, химия, физика… Но в большинстве случаев до тех вещей, что я сейчас пытаюсь донести, многие дети еще просто не доросли. Но это, подчеркну, моя субъективная точка зрения. Я опять же не могу сказать, что все ученики поголовно «дорастают» в одиннадцатом классе. Но там уже значительное количество детей начинает хоть что-то понимать из курса! Намного больше тех, кто может отстаивать и защищать свою точку зрения. А девятый класс — все-таки, еще довольно детский возраст.

— К слову сказать, как вы, Дамир Галиханович, можете охарактеризовать нынешнее поколение школьников? Есть у них, в широком смысле, желание учиться? Ведь в свое время к истории был какой-то ажиотажный интерес. К закрытым темам, прежде всего: сталинскому режиму, репрессиям и так далее. Помните?
— Да, конечно. Когда-то, на волне того, что некоторые источники, документы стали доступны, о многих вещах начали говорить вслух, интерес к ним был просто огромный. Сейчас уже не то. Да, а еще тот бум во многом был спровоцирован взрослыми — то, чего они долгие годы были лишены, вдруг появилось, стало дозволенным. Пошел поток совершенно новой информации, и дети, вслед за взрослыми, стали интересоваться нашей историей. А сейчас другое время и несколько другие проблемы. Взять хотя бы компьютеризацию — она ведь создает совершенно другое информационное поле. И дети «уходят» туда. С моей точки зрения, это проблема. Сейчас очень мало детей читает книги. Еще меньше среди них берут в руки газеты…

Дамир Тимерханов

— Может это и к лучшему…
— Трудно сказать. Ведь мы должны воспитывать детей в том числе и на критическом восприятии информации, относя сюда и информацию из Интернета. Я постоянно задаю родителям, утверждающим, что их ребенок много времени проводит за компьютером, вопрос: «Чем он занят в Интернете?» Если, допустим, играет в игры, не всегда развивающего характера, — это одно. И совсем другое, если ученик что-то узнает из Интернета, более того, умеет этим практически пользоваться. Кто-то из начинающих сегодня пользователей в будущем, возможно, станет профессиональным программистом. Совершенно два разных полюса одного явления — компьютеризации, согласитесь.

— У вас, кстати, в кабинете, почему-то нет компьютера.
— Есть. Я его просто отдал детям. Сейчас члены «школьного правительства» готовят день творчества, и я безбоязненно отдал свой компьютер им. Они, между прочим, сейчас и занимаются программированием.

— А школьное правительство — это что?
— У нас есть совет школы, совет старшеклассников — с восьмого по одиннадцатый классы. И там есть свои министры с портфелями, есть министры без портфелей. Школьный совет — это форма соуправления, где дети наряду со взрослыми пытаются предлагать какие-то собственные идеи, планы и (самое главное!) воплощать их в жизнь.

— Они потом в этом кабинете, где мы сидим, озвучиваются?
— Безусловно. Вместе с теми учителями, которые стоят на позиции соуправления школьной жизнью, я поддерживаю этот процесс. Поэтому школьный совет, когда у его членов есть время оторваться от учебы, делает много дел. На довольно серьезном и интересном уровне. Самостоятельно.

— А самое неожиданное предложение школьного совета вы сейчас можете назвать?
— Самое неожиданное?.. Трудно сказать, все-таки многие вещи обсуждаются, так что вполне ожидаемы.

— Ну, кроме проведения дискотек, что предлагалось в последнее время?
— Видите ли, у нас в школе, кроме школьного совета, есть еще и коммунарское движение, которое ежегодно заканчивается коммунарским сбором. Поэтому предложения поступают самые разные — что-то сделать, например, в рамках «Интеллектуального марафона». Потом, ребята выпускают школьные газеты. Печатная — «Школьная правда № 1». А есть еще стенная газета «Перекресток». Пожалуйста, еще одна возможность представления своей точки зрения. Для наглядности, в последнем номере «Школьной правды» имеется довольно критическая статья по поводу преподавания английского языка. Называется «Сказка о потерянном времени». Авторы ее долго думали — публиковать или не публиковать? Посоветовались со мной. Я, в конце концов, разрешил им это сделать в корректной форме.

— Таким образом, вы еще и штатный цензор?
— Ну, не то что бы цензор… Дети просто советуются со мной, будет то или иное высказывание корректным, этичным и так далее. И это нормально, я считаю. Они ведь могут любую низкопробную газету выпустить. У них были, кстати сказать, определенные «ляпы». Мы потом сели, обсудили это. Чтобы в дальнейшем избежать подобных ошибок.

— Выше вы сами сказали о нескольких категориях учеников. Так вот, есть ли у вас четкая градация, с кем из детей вам самому интересно работать, а на кого вы «не западаете»?
— Понятно, сейчас отвечу. Я бы не сказал, что у меня имеется какая-то определенная, четкая градация. Но! Те дети, которые неравнодушны, пусть даже у них точка зрения на происходящее вообще не совпадает с моей, пусть они вообще не хотят участвовать в школьной жизни, но при этом понимают, что личность все равно должна в чем-то реализовываться, причем, не в битье стекол, не в наркотиках, а в чем-то позитивном, — с этой категорией учеников я готов работать. И я не собираюсь перекрашивать всех в свой цвет или там в цвет «первой школы». Это первое. Если же человек абсолютно равнодушен, что называется, полное «болото»… Если старшеклассник на какое-то предложение отворачивается и уходит, тогда, конечно, я не побегу за ним! Хотя руку помощи готов протянуть любому, даже заблудшему, тут вопросов нет! Кроме того, хочешь ты этого или не хочешь, но есть ребята, с которыми просто приятно осуществлять какие-то совместные проекты. Это не любимчики, это те самые ученики, некоторые из них входят в «школьное правительство», школьный совет, это комиссары коммунарских отрядов, это наши звезды, которые завоевывают награды на различных олимпиадах. Это те дети, в конечном счете, которые создают положительный имидж нашей школе. Понимаете? Насколько неожиданным бывает то, что тебе дети помощь предлагают? Приходят и говорят: «Чем помочь?». Я не перестаю этому удивляться.

Дамир Тимерханов
Есть ребята, с которыми просто приятно осуществлять какие-то совместные проекты

— А что это за «модное» такое название — коммунарское движение? Почему не комсомольское? В конце концов, есть и «Идущие вместе», много чего есть.
— Для нас это название отнюдь не модное. Коммунарское движение в первой школе существует с 1961 года. И не прекращало своей жизни с тех времен. Первая коммуна возникла тогда еще в Ленинграде — она называлась Фрунзенской — и оттуда движение распространилось по всей стране. При Владимире Абрамовиче Караковском коммунарское движение попало к нам из пионерлагеря «Орленок». Вот с тех пор и существует. Так что для нас это не мода, а традиция.

— И как нынешнее поколение детей, Дамир Галиханович, воспринимает все это дело? Слово-то какое старинное — коммунары!
— Воспринимает. Причем, если раньше в коммунарском сборе участвовало 120-150 детей, то сейчас мы вынуждены вводить определенные ограничения. Сегодня даже существуют количественные рамки для участия. А желающих поучаствовать в сборах настолько много, что мы ограничиваем их число сознательно, допустим, до трехсот. И сделать это, поверьте, очень сложно.

— Я просто пытаюсь сообразить: коммунарское движение — это взамен исчезнувшей пионерской и комсомольской организаций или нет?
— Нет! И пионерская, и комсомольская организации в школе № 1 тоже существовали до определенного момента. Повторяю, наряду с коммунарским движением. Конечно, в свое время было очень много идеологии. И, кстати, замечу, что совсем от нее мы не отошли. Другое дело, что сейчас школа представляет детям разные точки зрения. Мы не закладываем какой-то определенной идеологии. Вот этого точно нет. Мы стараемся показать ребятам жизнь во всем ее многообразии. Они видят человеческие взаимоотношения с разных сторон, у них появляется возможность реализовать себя в них. А вдруг тебе какая-то из сторон понравится больше, и ты поймешь, что именно так и хочешь жить? Вот какая цель преследуется. Сейчас никто не стремится разжевать ребенку, образно говоря, кашу и положить ее в рот. Он ее выплюнет! Скорее, нужно дать что-то вкусное и привлекательное, чтобы он сам решил: его это или не его. Ребята пробуют свои силы через помощь интернатам, домам престарелых, в общем, помогают тем, кто сам не в состоянии для себя что-либо сделать. И через осмысление того, что существуют разные люди и точки зрения, что в твоем коммунарском отряде тридцать человек и, значит, тридцать точек зрения, а уважать нужно все. Вот таким образом строится эта работа. Всегда говорю ученикам: «Твое «Я» заканчивается там, где начинается «Я» другого человека. Но твое «Я», безусловно, самоценно!» На сборе также множество таких «Я», где каждый имеет возможность показать себя или в коллективе, или самостоятельно. Сам я, конечно, больше придерживаюсь в жизни коллективистских принципов.

— А вы не боитесь, что, выйдя с таким багажом из школы на просторы современной жизни, ребята попросту растеряются? Ведь в ней совершенно другие принципы — надейся только на себя, например…
— Знаете, нет, не боюсь. Мы пытаемся объяснить детям, что страна живет на принципах жесткого индивидуализма. Да и дети тоже сильно изменились — они сами прекрасно все видят и на себе ощущают ежедневно. Вряд ли сейчас найдется хоть один ребенок, выходящий из школы на улицу с какими-то иллюзиями — я такого что-то не встречал. В этом смысле дети стали взрослее. Но ведь не одна первая школа дает ученикам коллективистский опыт! Таких школ на самом деле много. Немало людей считает, что не нужно подставлять ближнему подножку, когда можно подставить плечо. А потом, я повторюсь, мы не навязываем детям: живите только так и не иначе! Если они захотят найти подобных себе по мировоззрению людей, они их найдут. Жалко, я письма не захватил, которое мне десятиклассница написала.

Дамир Тимерханов

— Вам ваши подопечные письма пишут?!
— Да, в школе у нас это широко распространено, особенно на сборах. Ведь не каждый ребенок может взрослому прямо в глаза что-то сказать. Поэтому пишем письма друг другу. На сборах каждому присваивается индивидуальный номер, и письмами обмениваемся от такого-то такому-то. А бывает и без подписи, особенно когда что-то теплое нужно сказать. Или с чем-то не согласиться, или поспорить. Вот эта девочка, про которую я говорю, написала мне письмо, где признается в том, что до сборов и не представляла, какие хорошие дети в школе окружают ее. Так что, пишем друг другу…

— Дамир Галиханович, подводя итог беседы, скажите откровенно о своих профессиональных целях. Кем вы видите себя, ну, скажем, через десяток лет?
— Ну, что тут можно сказать? Конечно же, мне хочется стать достойным директором именно первой школы. Потому что эта школа, подчеркиваю, — первая.  Вот, наверное, главная цель.

Pin It on Pinterest

Share This