Многие привыкли считать, что главной женщиной в жизни глашатая Революции была Лилия Юрьевна Брик (к истории любви поэта и Лилички «Миссия» обращалась в ноябрьском номере за 2008 год). Но вынесенные в заглавие строки посвящены не Лиле.
Неслучайная встреча
Осенью 1928 года Владимир Маяковский отправился за границу. Официальная цель – лечение на курорте. С Лилей они к тому времени «остались друзьями». Но бдительная «подруга» по-прежнему контролировала каждый шаг поэта. По слухам, она и ее супруг водили тесную дружбу с товарищами с Лубянки. Один из них – Яков Агранов – предположил, что поэт намерен остаться за границей. Для этого, по мнению органов, были веские причины. В Ницце Маяковского ждали две Элли. Элли (Элизабет) Джонс, американка русско-немецкого происхождения Елизавета Алексеева, с которой у него случился стремительный американский роман, и двухлетняя Элли Владимировна, их дочь. Но собственница Лиличка не собиралась уступать кому бы то ни было возлюбленного, пусть даже и бывшего. Чтобы этого не допустить, она начала плести паутину… и перестаралась. По просьбе Брик ее сестра, жена поэта Луи Арагона Эльза Триоле, чтобы отвлечь Владимира от мыслей об Элизабет, познакомила его с другой русской эмигранткой – начинающей моделью Татьяной Яковлевой. Это была самая большая ошибка Лилички.
Петербург и Париж
Новая знакомая Маяковского была почти мистически красива. Высокая, грациозная, с длинными ногами, белой кожей и выразительным взглядом, она тут же вошла в парижский бомонд и обзавелась немалым числом именитых поклонников. В Париж она сумела перебраться в 1925, благодаря своему дяде, Александру Яковлеву, известному на Монмартре художнику. Первые месяцы 19-летняя Таня провела на юге Франции, где лечилась от туберкулеза. Позади остался кошмар революционных лет, голод в Петрограде, когда ботва и перемерзлая картошка на ужин были настоящим счастьем. Уже в зрелые годы Яковлева, показывая друзьям чудом уцелевшие детские фотографии, говорила: «Теперь вы понимаете, почему в России произошла революция?» На пожелтевших от времени снимках – шестилетняя барышня в парижских туалетах по последней моде. Ее родители, переехавшие в Петербург из Пензы, были завсегдатаями «Мариинки», поклонниками «мирискуссников». Галломаны и эстеты, Яковлевы – желанные гости в лучших домах Петербурга. А в 1917 от собственного особняка им была милостиво оставлена одна комната. В возрасте 11 лет Таня уже не в кружевах, а в обносках стояла на Невском и декламировала Пушкина, Блока, Ахматову, чтобы заработать на кусок хлеба. Рассказывать она могла часами, и так проникновенно, что на глаза наворачивались слезы. Возможно, она бы так и сгинула в революционном Петрограде, если бы не вызов в Париж, ставший для нее пропуском в новый мир.
«Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук»
У Татьяны был несомненный талант очаровывать, не меньший, чем у Лили. В Париже она поступила в школу моды, и вскоре стала манекенщицей модного дома «Коко Шанель», благо, рост и стать у нее были незаурядные. «Вы и нам в Москве нужны, Не хватает длинноногих», – писал очарованный ею поэт. Под властью ее чар находился не только Маяковский. Ко времени знакомства с ним она уже общалась с самыми выдающимися представителями русской культуры – за ней ухаживали Шаляпин, Прокофьев, Вертинский, свои рисунки дарил Ларионов. Поэтому и встречу с Маяковским Татьяна поначалу восприняла спокойно. Но его обаянию нельзя было противостоять, и вскоре она ответила на его чувства. 40 дней в Париже осенью 1928 года они были абсолютно счастливы… «Эта пара была так гармонична… они были настолько похожи друг на друга, что люди в парижских кафе благодарно улыбались при виде их» (из воспоминаний В. Шкловского, литературоведа, друга Маяковского). Художник
В. И. Шухаев и его жена В. Ф. Шухаева, жившие в то время в Париже, писали о том же: «Это была замечательная пара. Маяковский очень красивый, большой. Таня тоже красавица – высокая, стройная, ему под стать». Татьяна в письме матери в Россию так пишет о нем: «Он такой колоссальный и физически, и морально, что после него – буквально пустыня. Это первый человек, сумевший оставить в моей душе след…»
«Был отъезд его, как удар…»
«Он уехал в рассветном дыме. Но парижский свой гонорар он оставил цветочной фирме. И с тех пор то ль туман, то ль снег. То ли дождь на стекле полосками. Но стучится в дверь человек. Он с цветами от Маяковского». После отъезда Владимира Татьяне каждое воскресенье доставляли розы, с приколотой запиской – четверостишием, всего их было 54. Стихи, посвященные расставанию Владимира и его музы, принадлежат малоизвестному поэту из Киева. Строки далеки от чеканного слога Маяковского, но в них и десятилетия спустя слышна горечь той разлуки.
Маяковский уговаривал Татьяну последовать за ним, в Россию. Но она не сделала этого. Почему? Сегодня нам легко осуждать ее, но у нее были свои причины. Она боялась возвращаться в страну, в которой испытала столько унижений и горя. К тому же, Татьяна осознавала, сколь большую власть над поэтом имеет Лиля. Владимир мог пригласить Татьяну в автосалон, чтобы выбрать авто в подарок Лиличке. «Мы с папой (так она называла мужа Осипа) решили, что лучше всего Рено», – писала Лиличка Маяковскому в Париж.
Во время последней встречи Татьяна и Маяковский обещали друг другу, что расстаются не навсегда. Подразумевалось, что они будут видеться, что Владимир скоро вновь приедет в Париж, но их надеждам не суждено было сбыться…
В разлуке
Часто мы думаем, что можем свободно распоряжаться своей жизнью. Вероятно, так думал и Маяковский… Но «Бог смеется над нашими планами». В данном случае роль Всевышнего в судьбе поэта сыграла вездесущая Лиля. Он еще не успел вернуться в Москву, а запущенный ею маховик уже заработал. Не без помощи Лилиных связей в ОГПУ, Маяковскому под разными предлогами отказывают в выдаче визы в Париж. Отныне заграница для него закрыта. Он почти ежедневно пишет Татьяне: «Пиши, пиши мне, что угодно, только не молчи!» Сначала письма из Парижа приходили, но потом вдруг Татьяна резко «замолчала». Как выяснилось уже в постсоветское время, ее письма просто не доходили до него, оседая в ОГПУ. Те немногие, что поэт все же получил от любимой, после его смерти уничтожила Лиля. В 1941 Татьяна без документов пробиралась в оккупированный фашистами Париж, чтобы забрать из полуразрушенной квартиры письма Маяковского. Но это будет позже, а в один из октябрьских вечеров 1929 года Лиличка вслух зачитывает письмо от Эльзы, в котором та сообщает, что Татьяна выходит замуж за виконта дю Плесси, и очень опасается, что Володя может узнать об этом и расстроить брак…» Владимир встал и в полной тишине молча вышел из комнаты… Вскоре после этого у него завязался короткий роман с Вероникой (Норой) Полонской, женой актера Льва Яншина, актрисой МХАТА. Но Полонская – не столько последняя любовь Владимира, сколько соломинка, за которую он цепляется, чтобы спастись от разочарования в жизни и одиночества. Его жизнь рушится на глазах: многие «друзья» отвернулись от него из-за перехода в РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей), организацию, оппозиционную ЛЕФу (Левому фронту искусств). Его выставка «Двадцать лет работы», организованная в феврале 1930, провалилась. Скандалом закончилась премьера пьесы «Баня» в Театре Мейерхольда. Все это усугубляет депрессию, в которой пребывает поэт. Он убежден, что возлюбленная его отвергла. А Татьяна, между тем, ждет от Володи ответа. Никакой помолвки еще не было! Она написала ему о том, что виконт сделал ей предложение, но если любимый пообещает ей, что вернется в Париж, и они будут вместе, то свадьбы с виконтом не будет. Маяковский, «благодаря» Лиле, этого письма никогда не увидел. Татьяна не дождалась ответа от возлюбленного, и стала виконтессой дю Плесси, хотя позже признавалась биографам, что мужа никогда не любила.
В начале 1930 Маяковский разочаровался во всем, что для него было дорого: в любви, в революции, в поэзии, во времени, в людях:
«Как говорят, «инцидент исперчен»,
Любовная лодка разбилась о быт,
С тобой мы в расчете,
и ни к чему перечень
Взаимных болей, бед и обид…»
В этих, последних стихах нет посвящения. Мы можем лишь предполагать, к кому они были обращены. 14 апреля 1930 поэт, так любивший жизнь, сам поставил в ней точку.
После Володи
Став женой французского дипломата Бертрана дю Плесси, Татьяна переехала с ним в Варшаву. Там родилась их единственная дочь Людмила Фрэнсин. Жизнь в Варшаве после Парижа казалась Татьяне провинциальной и серой. Она вынудила мужа вернуться во Францию. Но это стоило виконту карьеры. Он пустился во все тяжкие. Менее чем через год Татьяна застает в постели мужа другую. На развод она не подала из-за ребенка, но между супругами уже не было ничего общего. Деятельная Татьяна не могла позволить жизни катиться под откос только из-за того, что муж смирился со своим положением. Она исповедовала ницшеанскую веру в успех, и всегда верила, что сможет выбраться даже из самых невероятных передряг: «Мне на роду написано сухой из воды выходить». Она хотела не просто существовать, она стремилась блистать. И это ей удавалось. У Татьяны был особый вкус, не безупречный, но характерный только для нее, избранная лично ею «высокая» мода. К тому же она с детства была обучена рукоделию. И хобби – изготовление авторских шляпок – стало для нее профессией. В супружеской спальне, ставшей примерочной, она обсуждала будущие заказы с великосветскими клиентками. И вскоре стала весьма популярной в Париже модисткой. Наступил 1939, на Париж стремительно надвигалась война. Наверняка, Татьяне, как и всем, было страшно. Но в стрессовой ситуации люди ведут себя по-разному. В первое время она не растерялась даже в оккупации. В оккупированном Париже ей удалось организовать приют для 123 бездомных детей, и при этом получить помощь от самих же оккупантов. Генерал Херинг был поражен красотой Татьяны. А еще на него произвела магическое действие фамилия дю Плесси, он принял виконтессу за родственницу кардинала Ришелье.
За океаном
Бертран дю Плесси, неудачливый дипломат, но честный патриот, погиб в Сопротивлении в самом начале войны. Оставаться в Париже опасно, помощи ждать больше неоткуда. И зимой 1941 виконтесса дю Плесси вместе с дочерью эмигрирует за океан.
Здесь она устраивается модисткой в известное ателье Генри Бендела. В Америке из виконтессы она превращается в контессу. Громкий титул должен привлекать клиентов, стремящихся к роскоши. И это работает! Иметь шляпку от Татьяны Яковлевой дю Плесси вскоре становится признаком хорошего вкуса. Такие шляпки есть у Марлен Дитрих, Эдит Пиаф, Эсти Лаудер. Но влечет их не только раскрученное имя… Татьяна говорила с очень сильным акцентом (от которого, кстати, не избавилась до конца своих дней), но это ничуть не мешало ей находить общий язык с клиентами. Она заменяла им психоаналитиков, которые войдут в моду гораздо позже. У нее был редкий дар не просто выслушать человека, но и помочь ему поверить в себя. И великосветские дамы, производящие впечатление абсолютно успешных, нуждались в ненавязчивых и очень искренних рекомендациях модистки.
Татьяна и Александр
Когда юная Татьяна только-только прибыла в Париж, у ее дядюшки случился роман с Генриеттой Пакар, и влюбленные попросили Татьяну присмотреть за ее 12-летним сыном Александром. Мальчик тоже недавно приехал в Париж из России, и у Татьяны с ним было много общего. Но тогда ни Таня, ни Саша и предположить не могли, что в будущем им предстоит провести вместе большую часть жизни. Позже судьба сводила их еще несколько раз.
В 1938 Татьяна восстанавливала силы на морском побережье после страшной аварии. Сюда же с невестой приехал и Александр. Невеста – Любовь Красина – дочь советского посла во Франции, ни о чем не подозревая, заново познакомила Татьяну и уже возмужавшего Александра.
С этого момента между ними, по признанию Алекса, возникло притяжение. Но окончательно сблизила их Америка. Дочь Татьяны – Фрэнсин Людмила дю Плесси Грей – вспоминала, что маму и Алекса связывали очень трогательные отношения. Она называла его суперменом.
А Александр Либерман признавал, что своей карьерой (он начинал со скромной должности редактора в журнале Vogue и со временем стал генеральным директором огромного издательского дома Condé Nast) он обязан именно поддержке Татьяны.
Семейство Либерманов было довольно состоятельным. В Нью-Йорке они занимали многоэтажный дом на Лексингтон авеню и владели роскошным поместьем в Коннектикуте, которое Джордж Баланчин называл страной Либерманией.
«С победителями не спорят»
Таков был ее девиз. Татьяна культивировала в себе некую элитарность, обожала «вращаться в высшем свете». Но для нее были важны не деньги, а талант, который она умела по достоинству оценить. Она видела людей насквозь и безошибочно угадывала одаренных. К заслугам Татьяны Яковлевой относится восхождение Кристиана Диора и появление Ив Сен-Лорана. Талантом своим они обязаны, разумеется, не ей. Но пресса заговорила об этих кутюрье после того, как Яковлева сказала мужу, Александру Либерману, что гении – именно они. Яковлева охотно принимала у себя беглецов из советской России и дружила с Иосифом Бродским, Александром Годуновым, Михаилом Барышниковым, Натальей Макаровой. Именно она предсказала им будущий грандиозный успех.
На малознакомых людей Татьяна производила впечатление дамы строгой и властной. Прямая, величественная, светлые волосы уложены в прическу а ля Мирей Матье, алые губы и алый лак. Она любила повторять, что среди ее предков были Чингисхан и Тамерлан. Во всем ее облике было что-то царственное. Она обожала драпироваться в восточные шали, ее огромные перстни ручной работы и серьги-канделябры ассоциировались с лавкой древностей. В стиле Яковлевой было много вычурного. Именно ей принадлежат странные высказывания: «Бриллианты только для предместий», «Норка – для футбола, а для леди – только соболя». Она не боялась быть смешной, и смело следовала принципу своей великой учительницы: «Модно то, что ношу я». И именно поэтому была уникальна.
Русская душою…
В конце жизни Татьяна, по свидетельству дочери, «впала в русскость»: смотрела только русские фильмы, читала только русские книги. На столе у нее была исключительно русская еда. Да и общаться она предпочитала лишь с русскими друзьями. Она очень тосковала по России, которой давно не существовало. И умерла в год падения режима, разлучившего ее с Родиной. Татьяна много лет жила вдали от России, но всегда оставалась русской в душе. Но смогла ли в свое время русская муза оценить воспевшего ее поэта? Поняла ли, Кто был рядом с нею в отмеренные им судьбою 40 счастливых парижских дней?
Многие скажут, что не поняла, не осознала, и даже осудят Татьяну за это. Но если следовать подобной логике, Маяковский должен был бы жениться на ком-нибудь из своих критиков: они-то уж точно сумели оценить его по достоинству. Татьяна прожила долгую и по-своему счастливую жизнь. Вправе ли мы судить ее за желание просто быть счастливой? Маяковский считал, что Татьяна ему «ростом вровень» не только физически, но и по силе характера. Думается, что он не ошибся.
