Свой тридцатый сезон в Челябинске он собирался открыть премьерой — спектаклем по пьесе Григория Горина «Забыть Герострата!». Но — не успел. Первого августа Наума Юрьевича Орлова не стало. «Кукольный дом» — его последнее детище. Он все-таки вернулся на сцену старой драмы, которая помнила и ждала его все эти 20 лет. Да и могла ли она забыть — его блистательного «Иосифа Швейка», его необыкновенных «Русских людей», его излюбленную «Фальшивую монету»… Это возвращение закономерно как знак извлечения корня. А театр, построенный им самим, теперь носит его имя
Режиссер [Н.Орлов]: Мы должны выявлять в сцене, что главное… А все остальное — это дается информация в зрительный зал. Это как предлагаемые обстоятельства, в которые необходимо окунуться, чтобы понять… Все сначала — с того самого места!..
Нора [О.Телякова]: Он не оставил тебе никаких средств?..
Фру Линне [А.Смирнова]: Никаких…
Нора: Ни детей?..
Фру Линне: Ни детей…
Нора: Ничего, стало быть?..
Фру Линне: Ни-че-го. Ни горя. Ни сожалений.
Нора: Как же это может быть, ристина?..
Фру Линне: А иногда так бывает…
Режиссер: Стоп! Нет, это неубедительно — «иногда так бывает…» Иногда спрашивают самые больные вопросы: разве можно так царапать?.. {…Нора, иногда… милая моя, девочка моя, хорошая моя, мотовка моя…} иногда так бывает, а тебе это неведомо… И слава Богу!.. И не надо!.. Живи в своей радости и будь счастлива…
Большой репетиционный зал ТЮЗа. Репетируют Ибсена — «Кукольный дом». Ставит Наум Орлов. Еще не готовы ни костюмы, ни декорации, поэтому выглядит все более чем условно. Вместо выгородок — ширмы, вместо рояля — старое обшарпанное пианино. Нижняя крышка у него отсутствует, и это обстоятельство режиссер обыгрывает незамедлительно: выводит на авансцену, на всеобщее обозрение, еще один действующий персонаж — некую «декольтированную» метафору, так называемую, фру Нравственность… Весь спектакль, по сути — это вариация на тему ее пределов.
У каждого подсознания — свои глубины… Молоточки колотят по струнам с маниакальной настойчивостью: чувствами можно играть. Можно манипулировать. Можно испытывать. А можно и наказывать. Особенно любовью. Потому как ей — свойственно оставлять следы. А еще — оставлять улики. Пространство плавно обрастает звуками: одна музыкальная тема сменяет другую. Миражи. Много миражей… «Тетива» натягивается так туго, что кульминация становится сродни — вспышке. Истерике. Заявленному своеволию. Оргазму.
Антураж подкупает — никакой надуманности… Собравшиеся, казалось бы, случайно предметы: оттоманка, кукла, кресло-качалка, подарочная коробка, вешалка, стилизованный под еловую лапу канделябр и крытая попонкой деревянная лошадка — уже помнят свое место, создавая атмосферу дома, в котором чувства «эволюционируют» в прогрессии, поспешно убывающей. И выход они находят в форме любопытнейшей с точки зрения эстетики — (со)страдательного залога…
На круглый дубовый стол водружают елку, — с торжествующей улыбкой она взирает на происходящее. Это Рождество в гирляндах смеха. Эпоха в музыке сердцебиений.
Сердце той, которую зовут Норой [О.Телякова], то несется вскачь в такт тарантелле: «Эй!.. Я посвящаю ее Вам, доктор Ранк!» [А.Унесихин], то вышагивает с церемонностью танцующего менуэт: «О, Хельмер…[А.Гаврилюк] как хочется мне соскользнуть за грань и крикнуть… нет, заорать (!) в Вашем присутствии ч ч ё р т п п о д е — р р р и !!!». огда начинается «вразрез», музыка обрывается, и сгущается тишина…
Походка режиссера — это, конечно же, его спектакли. Походка спектакля — это репетиции, репетиции, репетиции… Что было «до» и будет «после». ак — неповторимо… Поэтому походка режиссера — не только его спектакли, в первую очередь, — это, конечно же, его репетиции…
Орлов: Что такое современный театр?.. На этот вопрос никто не может ответить. Все говорят — большие, малые деятели современного искусства, что современный театр — это… и далее следует определение какого-нибудь частного порядка, заканчивающееся, как правило, велеречивым многоточием…
Автор: Ну да, это как перед полотнами абстракционистов народ толпится и упражняется на заданную тему…
Орлов: Совершенно верно. Я тоже не могу сказать сейчас, разложив по полочкам: современный театр — это то-то, то-то и то-то… На практике я это как-то по-своему понимаю, но на вербальном уровне излагать даже пытаться не стану. Хотя одно обстоятельство современного театра мне кажется крайне важным. Искусство, как ни крути, всегда воздействует на эмоции человека. Сначала — на эмоции, потом уже — на голову. Наука наоборот. Мне же представляется, что современный театр должен воздействовать не только на эмоции, но в значительной степени и на воображение.
Автор: Оставлять воздух, иными словами…
Орлов: Да, обязательно. Ни в коем случае ничего не надо разжевывать. Играть следует на воображении человека, на его фантазии. В этом отношении очень интересно почитать Дени Дидро. У него есть маленькие такие теорийки — «В салонах», «Непредсказуемость», другие — это вещи, которые недорассказаны до конца. Читатель воспринимает их в меру своей «испорченности» и всякий раз, укладывая в сознание, дофантазировывает. Поэтому одна из важнейших миссий современного театра — развивать воображение зрителя. Столь распространенное нынче явление, как отсутствие оного, свидетельствует, мне очень грустно это констатировать,
об ущербности, обмельчании человеческой породы. «Ноги»-то всех нравственных человеческих начал растут не откуда-нибудь, а из воображения.
Автор: А безнравственных?..
Орлов: А безнравственных не существует в природе. В первородстве всякое начало нравственно!.. Это потом уже, когда оно, «взрослея», теряет свое изначалие, его можно рассматривать по-разному: сверху-вниз, слева-направо и так далее…
Автор: …Поменяйте «точку съемки», и угол зрения автоматически изменится…
Орлов: Вы, выходит, моя сторонница?
Автор: Ярая!.. Созвучны мне мысли, вами высказываемые… Я вот вспоминаю наш давешний разговор — меня в нем очень одна вещь зацепила. Вы говорили, что жить нужно не планами, которые губительны для искусства, а чутьем сегодняшнего дня… Это ведь оно, не так ли, «вывело» вас
на Ибсена, на « укольный дом»?.. И все-таки — почему Ибсен?.. Почему в ТЮЗе?.. Почему « укольный дом»?.. Не «Пер Гюнт». Не «Бранд». Не «Столпы общества». Почему Вы взялись ставить именно « укольный дом»?..
Орлов: Потому что, по сути дела, это пьеса, в которой Ибсен пытается решать одну из самых животрепещущих для сегодняшнего нашего времени проблем. Любовь всегда находит интерес и отклик и оттого она всегда современна, но ведь пьеса-то эта не только о любви. Она еще и о нравственных каких-то материях. Там речь идет о кукольности, о предательстве самое себя.
Очень часто нам кажется: вот оно то, к чему мы стремились!.. А на поверку оказывается, что мы сознательно вводим себя в заблуждение, внушая себе то или иное чувство, придумывая переживания, как бы приличествующие моменту, культивируя в себе какие-то мертворожденные эмоции. Мне кажется, эта внутренняя модель поведения типична для многих, поэтому, собственно, я и обратился к Ибсену. Его пьеса — это своего рода предостережение от такой вот неглубокости, искусственности, надуманности чувств, которые медленно, но верно «разъедают», обкрадывают человека. Расплата бывает очень жестокой.
И потом, эта пьеса глубоко психологична, в ней много интересных сюжетных линий, интрига сама по себе небанальна, — на мой взгляд, для такого театра, как ТЮЗ, она просто незаменима. Да и философии в « укольном доме» не меньше, чем, скажем, в том же «Пер Гюнте». Но в смысле проблематики, в смысле человеческих взаимоотношений, она более понятна, более, так сказать, удобоварима.
Хотя… мы вот сейчас вскрываем все эти сцены и оказывается, что все далеко не так просто. То, что написано — к этому очень скептически надо относиться. И играть нужно не то, что написано, а то, что за этим стоит…
Автор: …зашифрованное автором в значках, которые буквы?..
Орлов: Да. Потому что, если говорить о рогстаде, его часто очень изображают чуть ли не как злодея… А это человек, загнанный в тупик, с такой судьбой, что не позавидуешь. Точно так же доктор Ранк с его необыкновенно красивой любовью к Норе: он знает, что жить ему осталось немного, но ему хочется хоть краешком коснуться любимой женщины, хочется, чтоб хотя бы в краешке ее сердца теплилась память о нем. А если играть только текст, тогда ничего этого не будет, там ничего этого нет. Тогда рогстад — просто злодей, доктор Ранк — просто доктор… Но это совсем неинтересно. Нужно «работать» вот эти предлагаемые Ибсеном обстоятельства, а не предлагаемый Ибсеном текст, который к тому же, кстати сказать, в очень плохом переводе. Правда, мы уже как-то приспособились — исправляем по ходу. Мне важна атмосфера Ибсена, а не слово. Слово, конечно, тоже очень важно, но в большей степени это применимо к русской классике: тогда ищешь, почему, собственно говоря, так написано… И не дай Бог что-то изменять, потому что лучше, чем наши классики, уже и не скажешь.
Автор: Вы столь трепетно относитесь к «великому и могучему», а ставите, тем не менее, пьесу норвежского драматурга-классика…
Орлов: Русскую классику я ставил, ставлю и буду ставить. Что же касается национальных аспектов, географических привязок и прочего, для меня это все вообще-то не очень существенно, особенно если принять во внимание, насколько я заинтересован и озабочен как режиссер, как человек, теми проблемами, о которых сейчас идет речь.
Нора — роль, которую играли многие выдающиеся актрисы. Ольга Телякова, на мой взгляд, очень в ней хороша. Я просто увидел, что через такую актрису, как она, многое можно сказать, как, впрочем, и через Логунова, Гаврилюка.
Вы знаете, среди тех качеств, которыми я обладаю как режиссер, есть одно, по-своему очень ценное. С того момента, как сделано распределение ролей, для меня персонажи уже не существуют, кроме как в облике тех актеров, которых я назначил. Поэтому в каждом мучительно отыскиваю — Хельмера, Нору, рогстада, доктора Ранка и так далее. И потом уже не представляю себе в этой роли никого другого — только этого актера, только эту актрису. Поэтому, наверное, и само решение спектакля возникает у меня в процессе работы с актерами. Я, например, никогда не знаю наперед, какие будут мизансцены — все как-то само собой выстраивается, когда мы встречаемся в репетиции. Иногда, случается, ломаю то, что накануне задумывал, вместе с ними и выхожу уже на какой-то другой уровень.
Но, самое главное, что меня волнует и интересует всегда, — так это судьбы человеческие. ак эти судьбы корежат человека, как эти судьбы вдохновляют человека, как эти судьбы меняют его жизненный путь, влияют на его мировоззрение, мироощущение…Спектакль по-разному может складываться, даже из негативов, но я никогда не разочаровываюсь ни в пьесе, ни в актерах, ни в себе.
Автор: «Честного павильона», насколько я могу судить, вы не делаете…
Орлов: А он и не нужен. Эта ситуация характерна не только для какой-то одной семьи — она типична. Поэтому и оформление неформальное, скорее, такое более символическое. Но стиль эпохи, тем не менее, сохранен — в костюме, мебели. Собственно говоря, я разрешил Антону делать, так как он хочет. Он художник интересный, и я приспособлюсь, применюсь к нему.
Автор: Если мне не изменяет память, пьеса датирована 1873-м годом. «Выдержка», стало быть, — сто тридцать лет… ак Вы думаете, Наум Юрьевич, в нас, в людях, изменилось что-то с тех пор?
Орлов: В нравственном отношении — ничего. Хотя, нет… в худшую сторону, пожалуй. Ставил недавно, лет пять тому назад, «Антихриста» по Мережковскому, так меня там тексты поражали. Газета «Известия» — один к одному, только написанная языком более древним, более архаичным. И проблемы, знаете ли, те же… Проще человек становится, обыденнее, неинтереснее…
…Есть люди, которые строят замки — воздушные, песочные — для того, чтобы жить в них или любоваться ими. Есть люди, которые строят замки для того, чтоб было потом что разрушать… И люди живут в «разрушенных» домах. В целом существует начало, середина и конец. А любовь накануне Рождества — отпущено которой всего-то три дня — из какого колена?.. Чувствами можно играть. Можно воздействовать. Можно испытывать. А можно и наказывать. Особенно любовью. Потому что она всегда оставляет следы. Оставляет улики. Даже та игрушечная, которую мы порой сами себе придумываем. Которой себя опустошаем…
Спектакль «Кукольный дом» — не проповедь, не догма, не сожаление, и уж, конечно же, не панацея для общества, которое есть все. Скорее это полувопрос— полунамек, адресованный лично каждому: а кто нынче в Вашем сердце квартирует любовь? Ревность? Страх? Зависть? Преданность? Или предательство?.. Этот спектакль — завуалированное предупреждение с маленькой пометкой «до востребования»…
Быть может, именно поэтому главный мудрец и спрятал ключи в том связующем пространстве, где пересекаются воображения. Прислушайтесь к себе…
И еще — слушайте музыку… потому что рояль на сцене — это еще одно главное действующее лицо. Он — продолжение женщины, которая… которую… вокруг которой… и ради которой — всё…
