Когда человек дал в своей жизни, пожалуй, больше тысячи интервью, очень трудно сделать так, чтобы он в 1001-й раз рассказал что-то оригинальное. Вот и Лидия Скобликова начала нашу беседу удручающей любого журналиста фразой.
– Вот вам моя книга, в ней найдете все ответы на ваши вопросы! Здесь и про мои олимпийские победы всё написано и про чемпионаты мира.
Лидия Павловна, да я и так про все ваши победы знаю. И поговорить я хотел не столько о спорте, сколько о жизни. И книгу я вашу читал, там, действительно, много информации, но не хватает эмоций.
Чтобы вызвать у «Уральской Молнии» интерес к вопросам и добиться живой беседы, пришлось идти на сознательную провокацию.
– Лидия Павловна, хотите случай из своей жизни расскажу?
– ??? (ну-ну, чего там хочет мне рассказать журналист, чего я еще не знаю).
– Моя мама была знакома с одной челябинской конькобежкой (Скобликовой я имя назвал, но здесь – опущу), вместе с вами входившей в сборную Союза по конькам. Она у нас частенько в гостях была, и вот как-то за рюмочкой коньяку мама упомянула вашу фамилию. Ой, что тут началось, как же она вас ругала. Почему? Завидовала?
– Еще бы ей меня не ругать. Конечно, завидовала! (Скобликова тут же развернулась ко мне лицом, начала говорить раздраженно, эмоционально, но это мне и было нужно. Простите, Лидия Павловна!). Мы с ней тренируемся в одной команде, я выигрываю, а она проигрывает. Вот приехали на олимпиаду в Инсбрук, она считалась сильнейшей. Если она проигрывает, я выигрываю, я тут причем? Я, может быть, сейчас грубо скажу, но мне всегда плевать было на эту зависть. Поэтому они и злились. Я просто на это никогда не обращала внимания. В сборной команде страны, которая выезжала на первенство мира, было шесть человек. Все мы боролись за первое место. В этих условиях возрастает спортивная конкуренция, но человеческая зависть-то остается. Я думаю, что такая же ситуация и в других видах спорта.
– Как себя вести при этом?
– Мне было безразлично, что на меня кто-то злится. У меня и по жизни так. Я всегда улыбаюсь, всегда довольна. Даже если мне будет очень тяжело, я, может быть, поплачу в комнате, но никогда завистники этого не увидят. Не дождутся.
– А вам не свойственно такое чувство, как зависть?
– Я в 60-м году на первенстве мира выиграла 500 метров, но выхожу на следующий день на лед и падаю на тысяче. И это падение лишило меня звания абсолютной чемпионки мира, мне досталось только третье место. Я потом плакала в раздевалке, но это не значит, что я завидовала кому-то. Огорчалась – да, злилась – да. Но на себя, в первую очередь.
– Ваш первый взрослый тренер Борис Кочкин начал с вами работать, когда ему было 26 лет. Вы приехали в Челябинск тоже очень юной. Как складывались ваши отношения с молодым тренером?
– Да я ведь не одна у него была такая молодая. Мы все были студентками первого-второго курса института. А Кочкин, несмотря на свой молодой возраст, был для нас Тренер. Именно так, с большой буквы, он был для нас и мамкой, и нянькой. Это сейчас тренер может сказать: «Мое дело – тренировать, а воспитывать я их не должен». А я считаю, что тренер – это всё. Мало того, воспитанники моего мужа-тренера, когда он пришел в индийских джинсах (американские тогда еще не продавались), они все заставили своих матерей найти такие, потому что «Александр Георгиевич ходит в таких джинсах». Я смеялась: они стоили тогда шесть рублей. Тренер – это еще и образец для подражания. Во всем стараешься ему подражать.
– Но по молодости лет и конфликты были? У вас характер-то непростой.
– Характер непростой, но, думаю, это никак не проявлялось на тренировках. А вот когда в 61-м году у тренера личные интересы стали перевешивать интересы конькобежцев, когда он перестал появляться на тренировках, когда стал нас обманывать, я поняла, что мне надо с ним распрощаться. В 62-м году я ушла к другому тренеру. Больше всего меня поразило то, что в 63-м году первенство Советского Союза было в Москве, я пробежала как-то неудачно. А готовилась, как зверушка, тогда я впервые стала с мужчинами тренироваться. И мне нужно было быть только первой. У меня этого не получилось. Потом мне рассказали, что Кочкин, глядя на мое выступление, сказал: «Всё! Больше она никогда не победит». Ребята из сборной в тот момент мне здорово помогли, они понимали, на каком я распутье. Я отказывалась ехать на первенство мира, но Женя Гришин, с которым мы дружили, пришел и сказал: «Собирайся, поехали на сборы!» Мы приехали в Алма-Ату, там я неделю на лед не выходила вообще. Я гуляла по горам, бегала кроссики. За три дня до соревнования мы пошли кататься. Я вышла на лед – вообще его не чувствовала, я потеряла чувство льда. Но так бывает всегда. На следующий день у меня уже всё получалось. Я провела одну тренировку, выиграла приз Казахстана, установив мировой рекорд. И мы поехали на первенство мира в Японию, где я выиграла четыре золотых медали. Из Японии мы прилетели в Москву, там была Спартакиада профсоюзов. Когда мы выходили на круг почета вместе с Кочкиным, я протянула ему руку со словами: «Вы же сказали, что я без вас погибла для спорта. Оказывается, мне надо было давно от вас уйти, и я бы начала выигрывать». Понимаете, это не он меня тренировал, мы работали вместе.
– Вам в тренировках помогал муж. Как удавалось сохранять мир в семье?
– Так он же был в легкой атлетике – в летнем виде спорта, а я – зима (смеется), и мы отлично стыковались. Летом ездили на Еловое, муж бежал кросс в полную силу, через кусты, через лес, и если я выдерживала этот темп, то знала – моя летняя подготовка прошла не зря. И ничего, мы сохранили свою любовь, как в 60-м году поженились, так я мужа до сих пор Сашенькой зову. Мы еще на первом курсе познакомились, я ему немецкий помогала подтягивать, сама-то училась неплохо. И уже на третьем нашем занятии Саша спросил меня, а как будет по-немецки: «Я тебя люблю!».
– Вы стали «звездой» рано, трудно было переносить славу?
– Никогда не думала о собственной славе, при любых победах или поражениях всегда старалась оставаться самой собой. Рано? Да, наверное, я в 6-м классе славу ощутила, когда в Златоусте всех начала побеждать, потом – студенткой – стала рекордсменкой области. И я уже тогда начала гордиться своей славой и знала, что при этом я должна себя вести максимально достойно, не заносчиво. Я свою славу пережила спокойно.
– Коньки – психологический сложный вид спорта. Много переживаний, особенно перед стартом. Как вы вели себя перед началом соревнований?
– Перед стартом меня не надо было трогать, в этой ситуации я могла и нагрубить. Пряталась куда-нибудь, уходила из раздевалки. Этой был мой коронный номер – перед стартом пропасть куда-нибудь минут на 20, пусть все соперницы думают, где я. Так и настраивалась.
– Что нужнее для побед – характер или талант?
– В случае со мной, конечно, Бог по лысинке погладил, природа щедро заложила в мой организм силы. Когда начала тренироваться всерьез – физически была на голову выше всех. Кроссы бегала только с мужчинами, с девчонками было не интересно – выигрывала у всех. Я очень любила тренироваться. И очень не любила проигрывать. Я не могу сказать, что я работала над своим характером, наверное, это все-таки с детства, с рождения человеку дано. Одни люди рождаются волевыми, по-хорошему злыми, а другим это не дано.
– В вашей спортивной карьере меня всегда поражал один факт. На Олимпиаде в Инсбруке вы установили невероятное достижение – выиграли одну за другой четыре золотых медали. Тогда весь спортивный мир был реально потрясен таким результатом. А через неделю после этого вы едете на чемпионат мира в Швецию. И снова побеждаете там на всех дистанциях. Откуда взялись силы? Как нужно было мотивировать себя после столь оглушительного успеха на Олимпиаде? Зачем вообще вы тогда напрягались?
– Да я и не задумывалась о какой-то мотивации, просто вставала на дистанцию, бежала и выигрывала. Так ведь это был чемпионат мира, а я была членом сборной. Я страну свою представляла – это ли не мотивация? А если бы голландка выиграла? Не дай Бог! Как бы я своим болельщикам в глаза посмотрела бы? Болельщики, люди, которые в тебя верят, ждут от тебя побед – это очень мощная личная мотивация. Знаете, какие для меня самые сложные соревнования были? Традиционная первомайская легкоатлетическая эстафета на призы «Челябинского рабочего». Я же в марте уже бегать заканчивала, конец весны – самое время отдох-нуть от утомительных соревнований. А меня находили, просили поучаствовать. И приходилось усилием воли заставлять себя выйти на старт майской эстафеты и пробежать свой этап. Потому что знала – это мой родной город, люди знают, что я всегда принимала участие в этой эстафете, они ждут меня, и я не имею права их подвести.
Я не железный человек, после серии побед, конечно, порой настигало какое-то опустошение, апатия. После тех же побед на Олимпиаде в Инсбруке и чемпионате мира в Швеции я полетела в Свердловск, на Спартакиаду. Чувствовала себя настолько опустошенной, что за час до старта зашла в кабинет к медработнику и уснула там. Мне стартовать, а я сплю, все бегают, Скобликову ищут. Вышла на дорожку через силу, пробежала… Потом отдохнула и жажда тренироваться, выигрывать, радовать своими победами людей снова пришла ко мне.
– В Челябинске ледовый дворец назван по вашему знаменитому прозвищу – «Уральская Молния». Но ведь есть в нашем городе и еще один «именной» конькобежный стадион. Знаете его?
– Конечно! Ведь речь об «Инге» – небольшом челябинском стадиончике, названном в честь Инги Артамоновой. Я очень хорошо знала ее. Сейчас такую спортсменку помнят немногие, но в 60-е годы о ней говорила вся страна. Инга была очень красивой. Она, как Бог, вязала. И спортсменкой была потрясающей – чемпионка мира. Мы на сборах познакомились, подружились, я в Москве когда бывала, на ночлег у нее останавливалась. Но в сборной страны мы, увы, стали соперницами и перестали быть друзьями. Такое в спорте бывает. Меня, как и всю страну, потрясла ее смерть. Здорово, что челябинцы отметили память Инги, назвав в ее честь стадион.
– Вы соревновались в советское время, многие атлеты тех лет жаловались, что премии за победы в те годы были не чета нынешним…
– Мне грех жаловаться. За победы на Олимпиаде в Инсбруке я получила 1500 рублей. Купила себе черную «Волгу», возможно, единственную на тот момент в Челябинске.
– Но, наверное, главным после Инсбрука были не деньги, а всенародная слава?
– Повторюсь – я никогда не задумывалась о славе. Хотя признание людей, особенно – земляков из родного города, не скрою, было очень приятно. Я помню, как возвращалась в Челябинск из Инсбрука вместе с хоккеистами ЦСКА, им предстоял матч с «Трактором». А многие из армейцев тоже стали в Инсбруке олимпийскими чемпионами, поэтому еще на подлете к городу нас вызвали к пилотам и предупредили – Челябинск готовит торжественную встречу. В аэропорту нас провели по красной ковровой дорожке, так только космонавтов встречали, рассадили по машинам и в сопровождении кортежа из мотоциклистов повезли в город. На площади Революции было просто море людей, все пространство забито до отказа. Я повесила на микрофон на трибуне лавровый венок, выступила на митинге. Потом уехала, а народ еще долго не расходился, люди требовали показать им Скобликову.
– Вы по-прежнему ощущаете себя челябинкой или прочно вросли в столичную московскую жизнь?
– Я никогда себя москвичкой не чувствовала. Я не москвичка, я просто географически живу в Москве. И переехала я туда по глупости. А себя я чувствую рожденной на Урале. Здесь совсем другие люди, здесь больше любви, больше добра, когда я приезжаю в Челябинск, как бы мне не было трудно, всегда помогают встречи с людьми.