Октябрь. Месяц золота и багрянца. Время, когда расцветает осень и разбиваются мечты. Во всяком случае, так у меня. Октябрь – время тревожного ожидания. Поездка в Хабаровск. В город, где рухнули в одночасье мои представления о семье, любви и счастье. Так уж человек устроен: ему всегда хочется возложить свою вину на кого-то. Я не хотела обвинять людей, поэтому целый город вот уже 12 лет несет это тяжкое бремя вины – за хрустальные замки, за розовые мечты и за несбывшиеся надежды.
Но Хабаровск всё-таки больше дал, чем отнял. Этот город подарил мне общение с прекрасными людьми. И сейчас, когда собираю чемодан, тепло и нежно вспоминаю первое там знакомство. Таня Чжан. Она была много старше меня. Нас познакомил мой муж, она была дамой сердца его одноклассника Женьки Погуляева. Таня – обрусевшая китаянка в седьмом колене. Смесь этих двух кровей дарила ей необычайно энергичную жизнь. А какая у неё была бурная молодость! На момент же нашего знакомства ей исполнилось 35. Женщина в сложном возрасте – жесткий психологический кризис. Что-то нервное и что-то истеричное всегда в ней проскальзывало. Потом я поняла, через это проходит каждая… Это время, когда оцениваешь очень жестко: а что ты имеешь? Если есть семья, ты недовольна работой. Есть работа, ты недовольна семьёй. Таня была довольна всем. Её маньчжурские родичи ещё тогда, в начале 90-ых, помогли ей сделать свой бизнес. Она объездила всю Азию – ей нравилось торговать натуральным шелком. И вообще – тяга к изыскам ей была симпатична и приятна. Она даже на какой-то момент совершенно безрассудно хвасталась своим таким «обычным» счастьем. Но мечты разорвались, растрескались и разбились быстро. Таня, как и я, в эпоху нашего знакомства ждала ребенка. Может, это состояние такое было «беременной гимназистки», что от радости и сладости жизни быстро стало подташнивать. А её гражданский муж – она его почему-то скоро стала звать «сожителем» – бросался в ярость от малейшей Таниной радости. Таня сама была необычайной рукодельницей, и занятия её были вполне интеллигентными: вышивка крестиком, рисование маслом. Картины её были очень светлыми, нежными и что нехарактерно для масла – совершенно тонкими. «Виноградная лоза», «Утес на Амуре» и «Золотой Дракон». Эти работы у меня и сейчас перед глазами. Помню, как спросила Таню, почему не хочет устроить свою выставку. Но она к этому относилась легко и просто. Говорила, не её карта в жизни. Потом уже после того, как она рассталась с Погуляевым, она рассказала мне одну историю. И всё в моем понимании встало на свои места.
«Женька» – а Погуляева почему-то все так звали – никогда не любил её хобби. За «Виноградную гроздь» он обозвал её дешевой шлюхой. Разумеется, недо-умению не было предела. Таня хихикала. Шутила даже:
Жень, ну ты же не Мао ЦзэДун, чтобы дома устраивать культурную революцию. Ты сам посмотри – ну какой из тебя хунвэйбин?
Но Погуляев быстро стал «красным охранником» и сформировал свой домашний штурмовой отряд. Всё случилось, когда однажды коллеги по бизнесу пригласили Таню в ресторан. Она надела красивое шелковое кимоно. Розовое с бирюзой. И туфли-лодочки в цвет платья. «Тенши» в те времена был очень дорогой и изысканный ресторан. Здесь обедал и ужинал весь истеблишмент Хабаровска, и появиться здесь в джинсах – это был моветон. Таня в шелке блистала, а в это время её друг и любовник собрал все её картины, снёс на помойку, облил бензином и поджег. Любимую её же «Виноградную лозу» он спрятал за велосипедом на балконе.
…Отчаянию и недоумению не было предела. Исчезновение Таня заметила только наутро. Задала вопрос. В ответ получила тираду ругательств и нездоровый смешок. Она сначала думала, что он пошутил. Залезла в чулан – пусто. Но тут её осенило, что нужно переложить топор из чулана на балкон. Она взяла в руки это «орудие» и пошла, пересекая комнату. Погуляев чуть не свалился с дивана. Отпечаток страха на его лице сделал этого мужика настолько ничтожным, что Таня просто дико рассмеялась. Потом она разревелась. А когда слезы прошли сами собой, она ему тихо сказала:
Собирай манатки, вот тебе Бог, а вот порог.
Через какое-то время свою любимую «Виноградную лозу» она обнаружила за велосипедом. Протерла её от пыли и повесила обратно на стену, где всё это время зияло пятно когда-то свежих обоев.
Услышав эту историю, я много раз думала: а почему Женька тогда так поступил. Был слаб. Ну да! Ревность – вот было его проявление страха и слабости. Он вырос один и всегда стремился найти мать. Всех женщин ценил только через возможность «кудахтать» только над ним и «сюсюкать» только его. А Таня? Она упорно не хотела видеть в нем сына. По всем стандартам социума ей нужен был настоящий мужик. Рыцарь. И если уж не на белом коне, то хотя бы на черном мерседесе. Несоответствие желаний сгубило зародыш этой семьи. А так вот разобраться, зачем предъявлять друг к другу какие-то требования? Зачем планки задирать настолько высоко, что даже с шестом их не преодолеть? Уже теперь я часто замечаю, как мужчины, стесняясь оценивать прекрасное, становятся нереально жестокими. Как они прячут за жесткостью и цинизмом свою душевность и сентиментальность. Мы, женщины, настолько стремимся на передний план, что не оставляем мужчинам права и возможности быть слабыми. Мы «бомбим» в них женское от природы начало, и «режем» в них от природы ребенка. Нам рыцарей да колоссов подавай. А потом мы удивляемся, почему ОН нашел моложе тебя, или почему вообще перестал женщин предпочитать. Говорят, же у страха глаза велики. Но мы уже не хотим довольствоваться тем, что природное превосходство всё равно на стороне женщины – мы жизнь продолжаем, и мы же её убиваем. Детей своих, как волчицы, за холку бережно таскаем, а мужиков – страшим, пугаем и уничтожаем. А им? Им и остается пугаться собственной тени и страшиться своего же страха.
Прошло 12 лет. Я опять собираюсь в Хабаровск. Меня там ждет одинокая могила моего мужа и Таня Чжан. Я остановлюсь у неё, и она мне опять всё расскажет…
