Разговор с художником А. А. Белостоцким о природе искусства, русской душе, вредных привычках и верных приметах
На этой рыбалке Артему Артемовичу снова крупно повезло. За кустами раздалось сопение, всплеск воды, негромкий матерок. Затрещал фрикцион катушки, и через несколько секунд пойму Миасса огласил протяжный победный клич. Такие арии не исполняют без весомых поводов, и я поспешил к другу. Артем Артемович Белостоцкий – талантище, член Союза художников РФ, эксперт по живописи и антиквариату, страстный охотник и рыбак, знаток и ценитель шашлыка и бани, неугомонный путешественник, хлебосольный хозяин большого дома, душа любой компании, внук пламенного революционера, чьим именем названа челябинская улица, – стоял, расставив ноги, в живот ему упиралась ручка согнутого дугой спиннинга. А прямо перед рыболовом качалась на весу большущая щука, и Артем Артемович, как завороженный, смотрел на нее. Как же ему удалось выманить из заводи такую красавицу, ведь час назад я прохлестал это место вдоль и поперек? «Ну, Темтемыч, вы точно фартовый», – только и сказал я, перехватывая зубастый трофей.
Еще через час, пропахшие костром и рыбой, счастливые от проведенного на природе времени, мы мчались по трассе в наш загазованный город. Мимо пролетали бесконечные уральские перелески, полунищие деревни, сверкнула крестами небольшая церквушка. Артем Артемович проникновенно пел про ямщика, бродягу, про «Славное море, священный Байкал» (голос у него, кстати, тоже знатный) и лихо обгонял попутные автомобили. Я что-то говорил про поэзию и джаз, про прозу латиноамериканцев, про Маркеса, Лорку, Билла Эванса и черт знает кого еще.
Вдруг Белостоцкий резко затормозил, остановил машину. Мы вышли, закурили. Рядом с нами, в октябрьском сумраке, на фоне синего бархатного неба темнел силуэт одинокой березы. Луна и звезды, отражаясь, купались в холодной ряби Кременкуля. Обнаженная природа покорно ждала долгую зиму.
– Поэзия, говоришь? – глаза у Артема Артемовича азартно вспыхнули. – Так вот слушай:
Березы трепетная стать
Заворожила нас уныло,
И все остыло, все остыло –
Настало время умирать…
Этот шикарный экспромт привел нас в состояние такого душевного подъема, что, приехав в город, мы долго не могли расстаться, сидели в машине, говорили, говорили, а потом, уже за полночь, решили поехать обмывать пойманную Артемом Артемовичем щуку.
Всякий раз, когда я встречаюсь с Белостоцким, я восхищаюсь его жизнелюбием, неугомонностью, острым и точным его языком, жду очередных охотничьих баек и новостей изо всех областей. А вот в мастерской, у его картин, мне все больше хочется тишины. И я невольно перехожу на полушепот. Кажется, что неловкое слово может спугнуть с холста стрекоз, знойным днем зависших над травой, или нарушит торжественность солнечного восхода, или… Господи, да что тут можно сказать… Тут надо не языком чесать, а смотреть и смотреть, утопая в этой бездне, где «не видать конца и края, только синь сосет глаза». От души поговорить можно будет потом, во дворе дома (или, по-модному, в «патио»), заварив неизменный чай. И, право, какое это удовольствие – беседовать с человеком интереснейшим, свободным, юморным и очень-очень душевным!
Эта наша встреча происходила в преддверии осеннего охотничьего сезона, поэтому и разговор как-то сразу пошел об охоте.
Страсть, ставшая вредной привычкой
– Собираетесь на первую зорьку, Артем Артемович?
– Слушай, прямо и не знаю. Послезавтра у нас открывается охота, а я на таком серьезном перепутье нахожусь. Вот веришь – пока не знаю, поеду или нет. В общем-то, я уже и место заказал на болоте, и компания хорошая, но… В этом году открытие охоты приходится на 23 августа. Господь мне в этот день 16 лет назад даровал Дашу, мою дочь. Получается, что Бог дал жизнь, а я в этот самый день поеду чью-то жизнь забирать?!
Вообще, в последнее время я стал к убийству на охоте относиться как-то… боязно. Может это связано с возрастом. Раньше был готов мотаться по всем известным и неизвестным болотам с утра до ночи, как спаниель. Без охоты жить не мог. А сегодня – хочешь, не хочешь – а время разбрасывания камней прошло. Вот если бы я на голодухе сидел, если бы есть было нечего, конечно, бы поехал. Но ведь холодильники же лопаются!
Разговаривал со знакомыми мужиками из Казахстана. Они ездят на гуся. Бьют его помногу, потом делают гусиную тушенку, закатывают в банки, и зимой, в их заметенных пургой аулах, это для них необходимое высококалорийное пропитание. Там человек должен выживать и благодарить зверя за то, что он есть. Вот это я тоже могу понять.
Но чтобы поехать на выходные поразвлекаться убийством… Знаешь, теперь я думаю, что это плохо. И сейчас для меня охота – это страсть, перешедшая во вредную привычку.
– А в обществе превалирует отношение к охоте, как к занятию элитному…
– Как можно считать элитным занятие, которое направлено на истребление? И почему, в результате этого «элитного занятия», должно гибнуть живое существо?..
Люди, учитесь быть людьми…
– Артем Артемович, как Вы думаете, у Вашего увлечения охотой и Вашего творчества общие корни? К холсту и, скажем, к спиннингу Вас толкает одна и та же сила?
– Абсолютно одна сила, и мотивы здесь общие. Но я бы не сказал, что меня что-то «толкает», и в том и другом случае это как бы вид жизни. Охота и рыбалка для меня – это прежде всего общение с природой, которую я пишу и боготворю. По большому счету, я еду даже не за каким-то редким и удивительным трофеем, а… посмотреть, какой будет рассвет, или как тучи наползают с запада, или что-то еще.
Не знаю, как это получается – автоматически, инстинктивно – но я всегда выхожу посмотреть, какой сегодня закат. Вообще, небо – это просто фантастика. Если на небо смотреть часто, то можно понять, что это совершенно самостоятельное существо, организм, который живет по каким-то своим законам. Совершенно определенно, у него есть настроение: оно бывает и добрым и злым, и нежным, и кротким, и бурным.
А в принципе я понял, что все стихии родственны. Все они вышли из единой материи, а потом разделились на землю, воду, небо. И в своем пейзаже я стараюсь, чтобы эти стихии были снова объединенными. Я их словно назад возвращаю. У меня нет отдельно нарисованной земли, отдельно нарисованного моря, никогда нет фотографического, натурального видения природы. И никогда нет резких границ, потому что я убежден – все стихии едины.
Меня часто спрашивают – почему у тебя на холстах люди ходят по воде? На что я всегда отвечаю – они учатся. Учатся быть Людьми.
– Давайте вернемся к творчеству. Помню, что в свое время меня немного смутила Ваша оценка Урала. Вы назвали его кандальным краем, серым, облачным. И в своем творчестве Вы, как правило, парите где-то в других широтах, далеких от Уральского хребта. Но вот раз, другой, третий я заметил на Ваших картинах уральские мотивы. Отношение к «кандальному» краю меняется?
– Отношение может и меняется, а Урал остается Уралом. У нас край действительно суровый, не беззаботный, у нас серьезные климатические условия. Посмотри, как все радуются весне, и как рано народ начинает сбрасывать с себя зимние одежды. Уже в плюс семь на городских улицах люди раздетые не потому, что тепло, а потому что хочется тепла!
А природа у нас красивая, но красота эта сурова. У нас даже солнечный свет чаще всего – холодный, не такой, как где-нибудь в Италии. И, конечно, эти условия отражаются на психологии людей. Знаешь, мы довольно закаленные люди. В отличие от Европы, где народец по большей части хиловатый, немощный, «без запаса», без резерва энергии. Мы сильнее.
– И в искусстве сильнее?
– А здесь, если не принимать во внимание Средние века и Ренессанс, мы всегда были сильнее. Русские художники в свое время перебаламутили весь мир. Когда, в конце XIX столетия, в парижском павильоне была выставлена картина Малявина «Вихрь», люди поначалу боялись подойти к полотну ближе семи-восьми метров! Потому что их просто с ног валила, сносила эта неподвластная им энергия, эта мощь русская, удаль, этот вихрь! Они были шокированы, они вдруг начали понимать, что русская душа – это божественный шедевр!
А сейчас на Западе стало обычным делом следовать моде. А по мне, художник, который следует моде, – он мертвый, его просто нет. Вот в Америке сейчас нет искусства в том смысле, который мы вкладываем в это слово. Там гонка за оригинальным, этакая вездесущая «фабрика звезд». Причем, это модное стоит больших денег, и в этом смысле тамошнее «творчество» – это искусственно созданная валюта. И, кстати, картин у них нет, у них – пятна. Они так и говорят: «интерьерное пятно», «декоративное пятно»… Слушай, если бы про мою живопись сказали – «какое хорошее пятно», я бы напился и повесился!
– Артем Артемович, скажите, почему всех так тянет оказаться «внутри» Ваших картин?
– Это надо и спросить у всех. А вообще… Я много раз замечал, что когда я пишу какую-то картину, я словно брожу там внутри, путешествую по ней…
Почему у меня, слава Богу, вещи получаются легкие и непринужденные? Во-первых, потому что я сам человек легкий. А во-вторых, когда я ухожу в эти картины, я вообще не думаю, что я пишу, для чего… Вот говорят: художник годами вынашивал образ. Что за муть!
Художник начинается тогда, когда он встанет над всеми тяготами, проблемами. Искусство – это средство передать очарование мира. И знаешь, что я считаю высшим примером тому? Древние рисунки в пещере Альтамира, это в Испании, должен помнить из учебников – там бык, стилизованный, грациозный, безумно красивый. Художник писал его в те времена, когда животное представляло смертельную опасность для человека. Но у мастера хватило силы восхититься этим зверем, восхититься красотой, в принципе, своего потенциального убийцы… Вот это – высота!
– А вот, интересно, на Ваших художественных просторах могут когда-нибудь появиться боевые корабли?
– Ты знаешь, у меня была мысль написать шикарнейший, мощный, элегантный и такой довольно внушительный, внушающий почтение российский авианосец. Чтобы всем было без лишних вопросов понятно: вот дремлет себе и дремлет этот великан на водной глади, но попробуй его тронуть – так е***т, что мало не покажется!
Моральный закон и закон прибавочной стоимости
– На мой взгляд, Вы очень гармонично объединяете служение высокому искусству и в то же время коммерческий успех. Скажите, как Вам так удается служить сразу и Музе, и Гермесу? И не является ли это плодом каких-то душевных терзаний?
– Олег, я вообще по складу характера авантюрист. Кстати, и творчество – это ведь тоже авантюризм, это неуспокоенность, неравнодушие. И все мои проекты имеют авантюрную природу. А относительно коммерции могу сказать, что Бог дал мне рискованность, фартовость, но для большого бизнеса я слишком добрый человек. Вот есть у нас багетная мастерская. Когда туда приходит старушка и начинает, выбирая рамочку, считать деньги, искать что подешевле, мне сразу хочется собрать, снять все эти рамочки и подарить ей! Но следом приходит мысль, что если я так поступлю, то скоро легко останусь с голым задом, и мне нечего будет есть.
В бизнесе можно быть порядочным, что, в первую очередь, означает выполнение договорных отношений, раз хлопнули по рукам. Будешь держать слово – и ты будешь порядочным бизнесменом, но это не значит, что ты будешь глубоко моральным человеком. Может, когда-нибудь мир придумает новые формы бизнеса, скажем так, более щадящие, но поскольку человек – совершенно бездонная скотина, я думаю, этого не будет никогда.
Коротко, и не очень
– Артем Артемович, давайте дальше я буду задавать Вам вопросы, а Вы отвечать как можно короче, идет?
– Ну, давай попробуем…
– Ваши самые значимые трофеи?
– Хм… Рыбу я вообще трофеем не считаю – ну, пожарить, покоптить, туда-сюда… Отвечу так: к великому сожалению, это косули.
– Красота спасет мир?
– Спасла бы. Если бы ей не мешали «фабрики звезд».
– Кто Ваша главная муза?
– Жена. Священная и любимая моя жена Наталья. Знаешь, на охоте или рыбалке, особенно у костра, за чаркой, разговоры часто упираются в семейный быт. И жены обычно… хм, «задеваются». Но моя жена – это исключение. Она настолько благосклонно относится к моему увлечению… Наталья знает, что для меня природа – это моя жизнь, это как дышать.
– Какие чувства Вы испытываете, когда проезжаете по улице Белостоцкого?
– Я всегда вспоминаю деда, внутренне здороваюсь с ним. Начинаю в памяти перебирать картинки из нашего прошлого: как охотились, картошку копали, в парке на лыжах катались.
Я испытываю огромное чувство гордости за своего деда, потому что это был человек какой-то уникальной честности. Когда дед в 1967 году умер, у него на книжке лежала одна тысяча рублей, все его сбережения. Это не говоря о том, что в 1904 году, в большевистской партийной школе в Лонжюмо, дед являлся казначеем этой школы!
И, кстати, дед всегда зажимал Ленину деньги на пиво! Ленин страшно переживал, они заключали пари, на перегонки переплывали Сену – она там не очень широкая, и дед постоянно Ленина обгонял. И тот говорил: «Владимиг (у деда, Ивана Степановича, была партийная кличка «Владимир»), этто течение, если бы этто было озего, я бы вас непхеменно обогнал, непхеменно!» Течение… Вот мы и гребли 70 лет по течению…
– Женщина на рыбалке – хороший знак?
– Это смотря какая женщина… А если серьезно… Мы с Натальей частенько садимся на озере Миассовом в нашу лодочку и кидаем спиннинг. И ты знаешь, она ловит больше! Так что для меня это – замечательный знак.
– Это правда, что Вы однажды выиграли в казино миллион?
– Не, не миллион, поменьше. Это было в 1992 году в Голландии. Мы с друзьями пошли в казино. Я, русский болван, душа нараспашку, первый раз за границей. Когда я выиграл на рулетке 15 или 20 тысяч гульденов, я начал ходить по огромнейшему залу. Негр-тапер не знал никаких русских мелодий, тогда я спросил, когда у него день рождения, он ответил, что уже скоро. И я заказал «Хэппи Бездей», и он 40 минут наяривал эту мелодию! А я гулял с шампанским по казино, на меня смотрели как на идиота, но – внимание! – как только я начинал разливать, вся эта чванливая голландчина-немчура слеталась ко мне с пустыми рюмками! Просто моментально! Ну, халявщики, что возьмешь.
По моим скромным подсчетам, бутылок 20 я разлил по этому казино, а потом пошел и поставил 10 тысяч гульденов на «зеро». И выпало… «зеро»! Казино должно было выплатить мне 350 тысяч гульденов, но они, хитрецы, что-то там похимичили с фишками и зажали большую часть.
– У Вас дома гуляют такие шикарные кошки, а еще есть собака с очень умными и грустными глазами…
– …Да, это наша Юна, Юнона. Она вечерами читает Блока. Чистая столбовая дворянка, поскольку ее конура расположена аккурат рядом с электрическим столбом.
Мы безумно любим нашу Юну, потому что у нее совершенно человеческий характер. Когда мы возвращаемся домой после нескольких дней, наша Юна встречает нас улыбкой, она у нас улыбается – вот так! Это же обалдеть можно!
Есть еще кошки. Редкая стерва Ася, но любит меня страшно и улизывает, как ириску «Кис-Кис». А вторая – Муся, которая в силу своего 12-летнего возраста перестала быть стервой. Обе, кстати, страстные охотницы! Причем Муся жрет свою жертву, мышей, птичек, а Ася изредка с понтовым видом приносит какую-нибудь птаху, кладет у твоих ног, и не спеша так, важно, в стиле «Моряк на суше не дешевка» уходит…
– Вас предавали?
– Я бы не назвал это предательством, скорее это глупость. А вообще, чтоб тебя не предавали, надо думать, с кем дружить. И… не надо спешить с друзьями. И еще. В любых ситуациях претензии я предъявляю, прежде, к себе. Видимо, у меня хватает мудрости (хотя это слово ко мне мало подходит) сказать: сам виноват.
Вместо послесловия
Признаюсь, я давно хотел написать про этого человека. Но все никак не мог выбрать форму – что именно: скромное стихотворение, небольшой очерк или здоровущую книгу, в которой смешаются прошлое и настоящее, живопись и поэзия, безумные хохмы и чистые, искренние слезы. А потом понял – писать надо всё. И делать это с огромной благодарностью судьбе за то, что она свела, познакомила и сдружила меня с Артемом Артемовичем.
Очень хочу верить, что эта большая книга – впереди. Очерком давайте будем считать сегодняшний материал. А скромное стихотворение я уже написал. Несколько лет назад. Вот оно, вместо точки:
Дорога, осень, церковь на пригорке, Беспамятство и бесконечность рядом – в свете фар. Здесь крестятся дома, здесь улицы в наколках, Здесь от цитаты из Гарсиа Лорки Слетает с губ тяжелый белый пар. У истины нет слишком сложных красок, Смотри – опять луна купается в воде, За строчкой следует неслышно грусть-подпасок, И через миг, отбросив пафос масок, То вдохновение, что далее везде. Дорога, Осень, Вера, Дом, Сомненья – Нам не дано от этого устать, Ведь нас всегда спасет, согреет, выведет из тени И правильно расставит ударения Березы голой трепетная стать.
