Суббота. В Управлении Внутренних дел по Курчатовскому району безлюдно. Тишину нарушает изредка селектор. Громкоговоритель приглашает дежурную бригаду на выезд. Поднимаюсь на пятый этаж – уголовный розыск расположен повыше от земли. В милицейском деле – это самая творческая сфера. Бороться, искать, находить и совсем не прятать.
В компьютере у начальника УГРО документ. Вполне официальная справка о том, что в стиральной машине по такому-то адресу нашли мертвого кота балинизийской породы. Сёма этот описан досконально. И окрас, и возраст, и все размеры. Всё потому, что его хозяйку ограбили, а его, видно, «умертвили» как единственного свидетеля.
-Это анекдот? – спрашиваю я подполковника Маслова.
– Да какой анекдот! Сущая правда, и документ вполне реальный. Причем не для печати. Маслов закуривает сигарету:
– Здесь сплошное горе. Сюда все идут с бедой, никто с радостью не приходит. Почти 20 лет я работаю в органах. Никого за это время с букетом цветов не видел. Радость – это не сюда. А вот – боль, слезы и горе. Это к нам. Если работать во всем этом без юмора, давно можно было бы свихнуться. Наша ирония и желание превратить многое в анекдот – это своего рода спасательный круг. Причем к людям, идущим к нам с бедой, это не имеет отношения, шутим мы над собой.
Маслов – мент от Бога. Он не просто «внутренний орган» милицейских дел. Он мозг и креатура.
– Миша, а почему всё-таки милиция? Почему не что-то другое?
– А потому, что уже в раннем детстве всё было свыше предопределено. У родителей в альбоме есть фотография, мне там года четыре. Моя мама тогда работала в клубе «Дзержинец», я сижу там в какой-то идиотской шапочке, тогда все в таких ходили, и у меня на шапочке пришит не кораблик, как у всех приличных детей, а самая настоящая милицейская кокарда. Это знак свыше, таким образом, путь мой был предопределен. Но прежде, чем я попал на службу в милицию, я закончил Челябинский сельхозинститут. Пошел работать на завод, и понял: не МОЁ. Но судьба меня не бросила, она меня уверенно вела, и вот в 1988 году по путевке комсомол направил меня на работу в милицию. Кстати, я последний посланник комсомола, чем, между прочим, очень горжусь. Потом были высшие курсы МВД СССР в Свердловске и первая должность оперуполномоченного Калининского РОВД. С тех пор на работу хожу всегда с удовольствием.
– Поэтому так много иронии?
– Мы же иронизируем не над людьми, которые приходят к нам с бедой. Мы иронизируем над ситуацией, а ещё чаще – над собой. И иногда так бывает обидно. Особенно когда курьезы становятся причиной человеческого горя. «Украл, выпил, в тюрьму». Одним комедия, чтобы смеяться, другим – трагедия. Чтобы делать работу над ошибками. Вот про кота в справке написали. Ведь хозяйка его искренне любила. И для неё ограбление – это ещё одна боль, помноженная на утрату. И по-человечески её очень жаль.
Из любви к своему милицейскому делу опер Маслов взял в руки перо. И стал писать. В прошлом году издательство «Аркаим» выпустило его первую книгу «Личное дело майора Савранского». Это полковнику никто не пишет. Подполковник Маслов пишет сам. О милицейских буднях с юмором, но реально. Таких детективов ещё никто не читал. Донцова отдыхает. Маслова издали в твёрдом переплете. Он пишет дома по ночам. Пытается жесткие будни запечатлеть в другом ракурсе. Иногда юмор одевает в черный цвет. Это когда уже совсем реальность на абсурд становится похожей.
– Миша, а почему вместе с писательством ещё и карикатура? И почему все в стиле советских агиток?
– Мы же все родом из СССР. И я родом оттуда же.
Подполковник Маслов наливает мне растворимый кофе.
– Сколько ложек сахару?
– Одну. Ложка, у тебя, Миша, богатырская.
– Так и кружка размером не подкачает. Кофе я научился пить в СССР. Моя мама всегда папе старалась достать, купить растворимый в баночке. Кофе был дрянной, но пыль эта чем-то привлекала. Потом папа стал экспериментировать, зерна покупал, сам жарил, молол, варил.
– А ещё чему в СССР научился?
– Многому научился. Это было моё время. Я его люблю, но никто мне не запрещает над ним сейчас посмеиваться. Я многое из того времени искренне ценю.
На стене в кабинете начальника Курчатовского УГРО вместе с официальными документами – Глеб Жеглов, он же Высоцкий и Валерий Палыч Пустовой. Регламент, разумеется, не позволяет излишеств милицейскому начальству. Но…это своего рода образцы. Каждый из них делал свое дело честно.
– Плохо, что в СССР мы были обезличены. Мы ходили строем. Но хорошо, что были такие люди, как Высоцкий и Пустовой. И их недаром рядом повесил. Они тоже родом из СССР. Высоцкий – талант. А Пустовой – на мой взгляд, был одним из самых мудрых руководителей.
– Да, он тоже был творческим человеком. На пенсии стал коллекционером. Картины собирал. Получается, что уголовный розыск и творчество – две вещи как раз очень совместные?
– А почему бы и нет, это только злодейство и гений не совместны. Уголовный розыск – это творческая работа, преступления только квалифицируются одинаково, а раскрываются они каждый раз по-разному, – с ходу отвечает Маслов. Раскрытие преступления – это творчество. Это умение приложить фантазию, задействовать все свои способности, чтобы разгадать код преступника и раскрыть его преступление, в чём-то это даже игра. И если ты к этому относишься как к творчеству, то и получаешь результат. И удовольствие от работы.
– Нашел убийцу, наказал?
– А удовлетворение ты получаешь не оттого, что ты посадил человека. Мы же работаем не для того, чтобы взять и посадить, а чтобы преступник понёс наказание за содеянное. Ведь мы же понимаем, что поимка преступника несёт с собой и трагедию, приносит горе в его семью. Но за совершенное преступление надо отвечать, в этом смысл, если хотите, дух закона, на страже которого мы и стоим. Но в работе есть место и чувствам. Мы же живые люди! Как я могу относиться к человеку, который из-за каких-то несчастных нескольких тысяч рублей убил трех человек, в том числе и ни в чём неповинного ребёнка. Конечно, ни я, ни мои товарищи не могут относиться к нему нейтрально.
– А бывает кого-то жалко?
– Бывает. Ведь не все преступления совершаются из злого умысла, иногда просто по глупости или в силу стечения каких-то нелепых обстоятельств. И если понимаешь, что человек жалеет о случившемся, раскаивается, если хотите, то стараешься в рамках закона ему помочь. Но закон есть закон. А он не всегда бывает несовершенен. Сейчас просто время переходное, и законы переходные, пройдёт немного времени, и закон изменится. Закон не застывшая форма, он совершенствуется. Но надо отдать должное действующему Уголовному кодексу, он не репрессивен. Если вспомнить предшествующий ему кодекс 61 года, он был намного жестче. Но тогда и преступлений на улицах было меньше. И пьяный мог на лавочке спокойно всю ночь спать. Сейчас уже другие реалии.
В субботу начальник Курчатовского УГРО дает своим ребятам отдохнуть. Их служба действительно «и опасна, и трудна». И рабочий день с восьми и до упора. Когда есть возможность, надо всегда давать разрядку голове и телу. Ведь неизвестно, что может произойти через час.
– Миша, когда время находишь на творчество, писать и карикатурить?
– Ночью. Или в выходной. Пока дочь спит.
Один из последних рассказов Маслова называется «Следующие пять лет я буду жить вечно». Здесь есть юмор. И местами весьма черный.
– А как он будет светлым? Мои герои работают в отделе по раскрытию убийств. И белому юмору в его чистом виде здесь места быть не может.
– Опер УГРО в циничности своего юмора может запросто посоревноваться с хирургами.
– Можем. Но скорее не с хирургами, скорее с патологоанатомами. Те запросто, стоя над трупом в морге, могут размышлять о предстоящем обеде, оперу в морге схожие мысли тоже запросто приходят в голову. Был случай, выезжаем на убийство. Труп в квартире пролежал несколько дней. На улице жара, и не трудно представить, какой аромат стоит в квартире. Осмотр места происшествия затянулся, а дело к ужину. Группа устала, все голодные, и оперативники с судебным медиком пустились в рассуждения о преимуществах пирожков с ливером против беляшей. Для них эта ситуация нормальная. А у понятых от этих разговоров рвотный рефлекс сработал. Разумеется, такие шутки окружающим не всегда понятны. Поэтому шутить стараемся в узком кругу.
– Юмором – защитной реакцией оперов?
– Вообще-то, юмор – это дар Божий. Но для нас это ещё и спасательный круг, способ вернуться в нормальное психологическое состояние.
– Работа – это любовь?
– Ещё какая! К тому же заниматься любимой работой – это ещё и награда. Не ходить на работу, как на каторгу – это много стоит. Мы часто ругаем свою работу: да она такая, она сякая. Да, она именно такая и есть. Но ведь мы её любим.
– Диагноз ясен. Женат на работе.
– Да, наверное! – Маслов смеется. К сожалению, не все семьи выдерживают такое «счастье» как – мы в качестве членов семьи, а потому они иногда меняются, а работа остается. И она, такая-растакая, никогда не изменяет.
– И ты ей не изменяешь?
– Нет, я ей однажды круто изменил. Ушел. Четыре года занимался бизнесом. Но каждый проезжающий мимо меня милицейский УАЗик вызывал внутри дрожь, у меня всё внутри переворачивается, потому что я понимал, что моё место там – именно в этом уазике. И я вернулся, и безмерно от этого счастлив.
– И она тебя простила?
– Нет, она меня наказала. Четырьмя годами разлуки. Я эти четыре года ходил и страдал. А когда я вернулся, и, плюхнувшись в продавленное сидение дежурного УАЗика, хлопнул дверью, выезжая на первый после возвращения выезд на место происшествия, от счастья чуть в штаны не надул. Потому что это моя работа. Моё дело. Я уверен, невозможно работать в уголовном розыске, и не любить эту работу по-настоящему.
А ещё подполковник Маслов не любит лжи. И лживых ситуаций.
– Вот почему свои плакаты я люблю делать в стиле агитпропа СССР. «А ты поехал на целину?» А на целину-то никто ехать совсем не хочет! Если тебе, конечно, судом не определили там отбывать срок, на так называемых стройках народного хозяйства. Вот что я не люблю в том своём СССР. Да, они отображали курс партии и правительства, но партия шла своим курсом, что не всегда совпадало с планами народа, и получалось, что курс народа был совершенно в другую сторону. Вот там плакат призывал: «Все на стройки коммунизма». А в действительности-то так не было. Никто на эти стройки в Сибирь валить и не хотел. Или про болтунов и придуманную шпиономанию. Во всех же тогда видели шпионов. А я взял и переделал этот плакат. Теперь болтун – находка не для шпиона, а для компаний сотовой связи. Смешно же?
– Смешно!
СССР подарил Маслову творческую канву. Сейчас тоже много лживых ситуаций. Если о них рассказать языком и образами прошлого, перелицевать этот плакат на современную действительность, всё сразу становится понятным, прозрачным и даже смешным. Ему юмор творить и преступников искать помогает. А Бог, если уж дал такой дар, так он за собой и ведет. Сейчас подполковник Маслов заключил договор с одним из челябинских издательств. Продолжение «Личного дела майора Савранского» следует…
