Алексей Венедиктов

Радио — это не информация, а разговор

О патриотизме

-Что, по-вашему, является высшим проявлением патриотизма и каким образом можно это воспитать?
-Допустим, вчера на первом канале с изрядной долей патриотизма обсуждали решение Международного олимпийского комитета. Вице-спикер Госдумы Петр Толстой говорил, что надо запретить нашим спортсменам ехать, потому что это не патриотично, что там флага не будет, а олимпийская чемпионка Иоланда Чен говорила ему так: «Вот вы когда подвиг совершаете, вы разве про флаг думаете?» Вопрос у меня к вам: кто из них больше патриот? Отвечу за себя: я считаю, что абсолютно правильно было принято решение не мешать спортсменам ехать на Олимпиаду, не первый раз наши спортсмены выступают не под российским флагом, в 1992 году, например, такое было. Ах, вы не родились еще? (ропот в зале).

Я вам одну цитату приведу. В 2008 году в США был избран первый черный президент — Обама, в это время, как вы знаете, шла война в Ираке, объявленная его предшественником. И вот Обама выступает на митинге и говорит следующее: «Миллионы людей вышли на демонстрацию против нашего участия в войне в Ираке. Эта война — нечестная и несправедливая, и те, кто вышел против этой войны — настоящие патриоты Америки». И… через паузу: «Однако, миллионы людей поддерживают войну в Ираке, потому что они считают, что борются с терроризмом, и это тоже патриоты Америки! Мы все — патриоты Америки, и мы по-разному видим нашу страну, но мы все ее любим!» Патриотизм — это любовь. Каким образом можно воспитать любовь?

-Как говорить правду и при этом остаться в живых?
-Говорить правду или неправду — это поступки. Как и патриотизм. У каждого человека есть своя линия страхов, своя линия рисков для близких ему людей. Можно окружить себя охраной, можно лгать, можно эмигрировать. Есть ли у вас заложники в виде семьи? Или вы свободны? Я об этом недавно дискутировал с Алексеем Навальным, потому что он совершает поступки, но у него есть семья, дети (в десятом и третьем классе), и вокруг них тоже вертятся всякие там. Это его риски, это риски любого политика. Вы же видите, как президент спрятал своих дочерей. Или не будьте президентом! Или прячьте свою семью.

О президентах

-Вы близки с Михаилом Горбачевым. Расскажите о вашей дружба?
С Михаил Сергеевичем дружба зародилась, когда он уже ушел в отставку. Горбачев пытался закрыть «Эхо Москвы» через месяц после его открытия. Знаете, он очень одинок сейчас, потому что его семья в Германии, он иногда звонит и говорит: «Леш, пообедаем?» – « Конечно, господин президент», — отвечаю я. Человеку 87 лет, он плохо себя чувствует, а собеседник он очень хороший. Два года назад ему должно было стукнуть 85 лет. Вдруг выяснилось, что некому готовить ему юбилей, потому что семья за границей, внуки-правнуки приехать не могут. Тогда я говорю Диме Муратову (главный редактор «Новой газеты» — Ред.): «Это Горбачев дал нам свободу слова, это наш «дед», неужели мы ему юбилей не организуем? Мы с Димой пошли искать ресторан. И нашли в гостинице «Украина», туда 300 человек войдет. Обсуждаем с хозяином ресторана (а он с Кавказа) меню, и все боимся начать разговор про деньги. Я не выдерживаю и говорю: «Послушайте, сколько нам это будет стоить?» Хозяин мне: «Ты с ума сошел? Я бы без него (без М. С.– Ред.) до сих пор китайским тряпьем в Махачкале торговал». И ни копейки не взял. Мы охренели. Так что Михаил Сергеевич еще жару даст, правда, о политике не любит высказываться, говорит: «Это не мой стиль».

-Не так давно Путин заявил, что ИГИЛ разгромлена. В то же время президент США Дональд Трамп так рассорил евреев и палестинцев, признав, что Иерусалим столица Израильского государства. Не является ли это предпосылкой к новым военным конфликтам и не означает ли это, что миссия России там еще на закончена?
-Во‑первых, я не знаю, какая там миссия России, закончена она или нет. Я уверен, что Сирия — это наш Вьетнам, собственно, я это говорил Владимиру Владимировичу и публично говорил на радио. А вы, кстати, знаете, что Российская Федерация считает столицей Израиля? Зайдите на сайт МИДа, там написано: Западный Иерусалим. Во‑вторых, я не согласен с президентом, что в Сирии все закончилось. В ИГИЛ, кстати, состоят три с половиной тысячи российских граждан, они воюют на стороне ИГИЛ в Сирии, Ираке и в Ливии, при этом половина из них — люди из православных семей, которые конвертировались в ислам и стали радикальными исламистами. Вот где у нас проблема. Мне кажется, что это гораздо важнее для нас, чем какие-то там взорванные бочки.

О профессии журналиста

-Являетесь ли вы членом Союза журналистов России?
-Я не член союза журналистов. Я не верю в эти союзы. Ну как вы представляете меня в одном союзе с Соловьевым или Киселевым? Вот что мы там будем вместе делать? Морды бить? На «Эхе» тоже нет профсоюза, я их профсоюз. Кстати, в Уставе “Эха” есть одно абсолютно антиконституционное правило — ни один журналист не может быть членом политической партии. Журналист “Эха” не имеет право брать в руки оружие. В ту минуту, когда он берет в руки оружие — он перестает быть журналистом.

Я, например, защищаю журналисток Russia Today, хотя я абсолютно не согласен с тем, что они делают, это такая полужурналистика. Но когда их лишают права на доступ, скажем, в конгресс США — это неправильно. И когда наша Дума лишает права американских журналистов на доступ в Думу — тоже неправильно. Мне не нужно быть членом профсоюза с Маргаритой Симонян, потому что солидарность журналистская проявляется в действиях, а не в выплате взносов.

-Чем пропагандист отличается от журналиста?
-Пропагандист сначала ставит цель, а потом к ней подтягивает аргументацию. Допустим, мы решили, что Албания — плохая страна. Что мы делаем? Мы берем факты, все, что хорошее — выкидываем, все плохое собираем и выдаем. И действительно, получается, что Албания — плохая страна. Для журналиста все наоборот. Мы наваливаем кучу фактов, мнений, а потом читатель решает, хорошо это или плохо. Вот в этом разница профессий.
Я являюсь автором тезиса о безответственности журналистов. Журналист не может знать, какие последствия может вызвать та или иная информация. Потому что каждый человек воспринимает ее по-разному. В нашем уставе прописано так: «Правда в информации полной, честной, а не придуманной». У нас есть одно ограничение — захват заложников. Когда мы торгуем эфиром для спасения невинных людей. Мы звоним в ФСБ и просим офицера-переговорщика, потому что мы не умеем это делать.

Во время бесланских событий вдруг полезла информация, что в школе 332 заложника, ее стали выдавать официальные агентства. Я — бывший учитель и первое, что я сделал, позвонил в Минобр и спросил, сколько там учеников. И мне говорят: 900 учеников. Мама родная! Берем в расчет учителей, родителей, — явно больше тысячи, какие 332? Я позвонил пресс-секретарю Путина и сказал. А что означает эта разница в цифрах? Это разный штурм для военных! Мы вышли в эфир и назвали официальную цифру — 332. Мы поступили безответственно? Мы спасли этих людей, потому что если бы в первый день начали штурмовать, не зная, что люди сидели в трех местах, то тогда этих 700 оставшихся не было бы, укатали.

-Когда умрут традиционные СМИ?
-Я два года назад начал выпускать еще один традиционный исторический для семейного чтения журнал «Дилетант». В прошлом году я отбил 30 процентов, в этом году уже 103. Это значит, что бумагу похоронили рано. Но это плюс к радио, к интернету, к соцсетям. Это не вычитает, а прибавляет. С прошлого года у нас стала выходить в ночном эфире передача «Один». Один человек сидит в эфире и разговаривает с миром. Ему звонят дальнобойщики, одинокие, из больниц, с командного пункта ПВО! Оказалось, радио — это не информация, а коммуникация!

У каждого человека есть своя линия страхов, своя линия рисков для близких ему людей. Можно окружить себя охраной, можно лгать, можно эмигрировать. Есть ли у вас заложники в виде семьи? Или вы свободны? Я об этом недавно дискутировал с Алексеем Навальным

Движение вверх

-Собеседник, с которым вы бы мечтали поговорить?
-Если брать интервью у Трампа, это будет красочно, красиво. Но я знаю, что он ответит на каждый вопрос, а вот у бывшего президента взять интервью — это интересно, поэтому я запросил интервью у Обамы. Я хотел бы поговорить с Цукербергом, я вообще не понимаю, что он делает, как он делает? Вы, наверное, слышали, что он собирается баллотироваться на пост президента США? У меня вопрос: «Тебе это зачем?». Вот Цукерберг один, а президентов 45, вот зачем ему это? Это движение вверх или вниз?

-Что такое репутация журналиста?
-О репутации нужно все время помнить. Я тоже выскакиваю иногда с глупостями.
Самое главное потом сказать: «Извините, я поговорил с экспертами Росатома, они мне вот это растолковали, потом с гринписовцами, вот вам их мнение. А теперь я раскрою свою точку зрения: «Вот эти — неубедительны». Это все равно как суд наблюдать.

Смотрите, сейчас идет процесс над Улюкаевым, и я по разным деталям вижу: вот это могло быть, а вот это — не могло. Вспомните, там обвинение строится на том, что он два пальца показал, и это якобы означало «дай мне два миллиона взятки». Самое интересное, что у нас в коридоре на “Эхе” висят портреты всяких людей, и там есть молодой Улюкаев с двумя пальцами. Ну, денег нет до сих пор, там уже наверное лет десять этот портрет висит. Тут же ребята опубликовали какую-то фантастическую фотографию Сечина, который показывает Путину четыре пальца! Так что, наблюдайте, это интересно.