Меня мать растила одна, и я сам понимал, что у меня нет ни старшего брата, который придет в школу, ни отца, который за меня заступится: и поэтому я ни на кого не надеялся, с самого детства знал, что надо самому бороться за себя. А мать меня воспитывала очень приличным человеком. И я, знаешь, всегда бился по правилам: человека уронишь – ногами не пинать, по яйцам не бить. И вот это сейчас в жизни иногда мешает, потому что я, например, когда воюю с кем-то, требую от своего оппонента благородства все-таки. А благородства я не наблюдаю.
Я не отрицаю, что возможно все матрица или еще что-то. Даже то, как мир воспринимает наш глаз – это просто передача импульсов в мозг. Мы можем даже, если у человека глаз нет, с помощью компьютера послать определенные сигналы, которые бы рисовали у него в воображении картинку. Ведь ни для кого не секрет, почему принимают диэтиламиды всякие, лизергиновую кислоту, лсд, ну и так далее. Об этом еще профессор Шульгин писал. Ведь, принимая какие-то там вещества, человек меняет свои нервные сигналы: у него чувство вкуса совершенно меняется, зрение, чувство пространства. Это на тему, что никто не знает, как все есть на самом деле. Мы видим цвета – а это отражение волны. Вот у тебя – синий блокнот, а это просто все цвета – «впитываются», и только синий – отражается. Может быть, на самом деле все вокруг прозрачное какое-нибудь. А мир – это просто волны.
А знаешь, как из нашей земли сделать черную дыру? Надо ее сжать до размера горошины, тогда вещество будет такое плотное, что начнет притягивать к себе и время, и свет, и материю. А почему черная дыра не отпускает? Да потому, что она такая плотная, что первая космическая скорость для нее – триста тысяч километров в секунду, а триста тысяч километров в секунду – это скорость света. То есть она и свет не может отпустить от себя, поэтому и притягивает все, но это – физика. Ну да ладно – что мы: «черная дыра, черная дыра»… Самое-то главное: человек все же – не плоть. Все мышцы – это вера головы. Сегодня человек с мышцами ходит, а завтра он попал в голодовку – и у него там ничего не осталось. Руководит-то всем мозг – если ты поверишь, что сможешь стать сильным – то сможешь стать. Всё – голова, всё – в голове, всё – от твоих мыслей. Личность первостепенна, понимаешь, – если нет личности – нет ничего. Не будет ни силы, ни объемов – ничего ровным счетом.
На лыжи работает целая индустрия – и пластики, и мази. Понимаешь, чтобы хорошо выступать, есть энергетики, есть аминокислоты, есть протеиновые коктейли, есть всякие там креатины, глютаминовые кислоты, которые будут помогать тебе восстанавливаться. Двадцать первый век – мясо никто не жрет уже. Надо больше легкой пищи. Чтобы потребить столько калорий, сколько нужно, надо есть пищу облегченную, пищевые добавки. Я редко позволяю себе в «Макдоналдсе» питаться. Но вообще, если бы суши были подешевле, я бы их раза по четыре в день ел. А так, приходится один раз в день.
Я играю на гитаре «Металлику» . Сейчас как раз на 31 канале проект будет – «Песни вслух». Туда я записал «Металлику» «Enter Sandman». Я приверженец музыки посложнее. Мне как-то трехаккордовые российские группы не очень…
Я танцую только, когда я полностью свободен, полностью расслаблен. А в Челябинске я все-таки не могу расслабиться. Я, как правило, когда здесь – куда-то готовлюсь, к каким-то соревнованиям. На тренировке и так устану – у меня то колени болят, то еще что-то. А от тренировки до тренировки – восстанавливаюсь. Там уже не до танцев. Лишней энергии нет совсем. Как ты там потанцуешь? С чего ты там потанцуешь? Если ты выпахал, столько тонн перетаскал – ты дошел до тарелки, сидишь перед ней и восстанавливаешься. А когда выехал куда-то, отсоревновался – у тебя появляются четыре дня, когда ты свободен. То есть в эти четыре дня ты можешь делать то, что хочешь: ты можешь «гулеванить», не смотреть на часы, можешь позволить себе просто отпустить голову – вот тогда я могу танцевать. В другом городе получается лучше.
Вообще, я крещеный, да. Но моя религия – это больше синтоизм, это не отрицание такое, такая смесь – японская. Я не отрицаю ничего сверхъестественного. Считаю, что есть какое-то информационное поле – а как это мы назовем – абсолют или еще что: смысл один. И я не отрицаю ничего хорошего из религий, я беру из них самое лучшее. Я не хочу, например, заявлять, что вот это – единственно верная религия, вот наша религия – верная. И есть люди, которые постоянно твердят, что «наша религия единственная, и только в нашей религии бог правильный». Все! Я такому человеку говорю – так, ты, со мной встречаясь, не разговариваешь на эту тему! Что ты, считаешь, что я глупый, что ли? Я занимался проблемами религии уже с 11-ти лет, даже, может быть, раньше. Я неплохо знаю шумерскую цивилизацию, зороастризм, египтологией занимался. Знаю, как и что, в принципе, откуда у какой религии корни, знаю различие между православной церковью и католической, различия между старообрядцами и новой церковью, после прихода Никона. Зачем мне рассказывать все это, разговаривать со мной как с человеком, который как будто слышит это впервые? Я человек самостоятельный, философски мыслящий. Поэтому, если вы хотите продолжать со мной общаться – не надо выводить меня на тему религии. У каждого своя религия: я уважаю вас – вы уважайте меня. У меня есть знакомые и кришнаиты, и мусульмане, и православные, и католики. Я тебе больше скажу: я тут недавно читал интервью Улицкой – и мне понравилось, как она сказала: «Я ценю людей не по тому, к какой религии они относятся, а по их поступкам». Один бьет себя в грудь и говорит: я – мусульманин! А зачем? Ты можешь быть настоящим атеистом, но дела у тебя будут, как у истинно верующего. И я буду уважать этого человека больше, чем человека, бьющего себя в грудь и кичащегося своей верой. Далеко ходить не будем – посмотрим фильм «Остров» Лунгина. Правильно там сыграл Петя Мамонов: он пришел в церковь, крестится. Его повернули – не так ты стоишь, и здесь не так ты стоишь, тут не так. А он потом – настоятелю: «А вот сапоги у тебя – они бесы и есть».
Хотелось бы научиться в жизни воспринимать все легко: есть машина – хорошо, нет – ну и ладно. Вот у меня, когда только-только пошли рекорды – я был откровенным. А под тридцать лет, сейчас то есть, начал иногда думать: «А вот зарабатывать бы побольше!» Это отнимает мою жизнь, и тут сразу пошли проблемы. Но ведь неважно, куда мы идем – важен сам процесс. В процесс надо бы углубиться, полюбить его. Знаешь, иногда бывает, если спорт не приносит ничего, какого-то дохода, я начинаю мучиться – я забываю, что начал заниматься спортом не для того, чтобы деньги грести, а потому что это самое мое любимое. В бане мы все равны. В баню я приду – видно, какой я есть. А «после бани» начинаешь думать: «Когда я должен соответствовать своему статусу? У меня должны быть машина, хорошие часы, квартира, женщины, деньги…» Должна быть!.. Да кому я что должен?!
Ты знаешь, буквально вчера я написал маленький рассказ.
Рассказ так и начинается – «Хочется быть придурошным…»
Хочется быть тупым. Даже не тупым, а придурошным. Выйти так беззаботно, посмотреть на девчонок красивых, которые проходят мимо, и крикнуть: «Эй, девчонки, у вас такие красивые попчонки! А ну-ка идите сюда – вашей маме зять не нужен?» – и нашептать им всякую белиберду…
А потом я подумал: «Ну и что? Ну и какие девчонки? Да какие-нибудь дуры откликнутся на это! Нужна ли мне дура? Нет, не буду придурошным!»
Если предложит кто-то сделать мне личную страничку в сети, я не откажусь.. Надо, чтобы сайт был красивый, чтобы отражением меня был, а не просто какое-то полу-пугало. Чтобы человек, который зашел на него, сказал бы: «Да, это символизирует Серебрякова по-настоящему». Конечно, надо делать сайт. Надо. Но его ведь должен кто-то вести. Я же сам не смогу – не хватит времени. А вообще, если есть люди, которые делают все на высшем уровне – я бы рассмотрел такие предложения.
Про СМИ. Мне одно время нравился канал НТВ: я уважаю профессионализм, а там работали люди, которые мне приятны. Алексей Пивоваров, Леонид Парфенов. Еще очень важно, чтобы в средства массовой информации отбор был пожестче – на челябинские каналы, например. Я понимаю, что там зарплата небольшая. Но все-таки у нас что стюардессы, что дикторы должны быть непогрешимы: с хорошо поставленной речью – не мякать, не крякать, не бякать. Чтобы как от зубов отскакивало. И с внешностью достойной. Да возьмите вы и заплатите им деньги. Что же вы – жалеете эти деньги?! Это же ваше лицо, лицо вашего канала. Владельцы каналов – вы ездите на ох***ных машинах. Пусть ваши журналисты пройдут жесткий отбор, жесткий. Пусть у вас работают профессионалы, которые будут символизировать ваш канал. Есть фраза, которую сказала Марлен Дитрих: «Дешевое не выглядит дорогим». Марлен Дитрих знала, о чем она говорит. Даже у нас сейчас в стронге появилось много людей – типа, стронгмены, тоже там где-то выступают – много их развелось. Да как они могут причислять себя к стронгу, если они редко выступают на международных соревнованиях и не прошли школу других видов спорта, где бы они были чемпионами мира, чемпионами России? Когда мы начинали с Эльбрусом Нигматуллиным, стронгов было мало. Их было – шесть человек в России. А сейчас появились такие люди, которые «поют под фонограмму». То есть выступают в стронге, но недостаточно для этого наполнены. Стронгмен должен и выглядеть соответствующе, и личностью быть, и очень интересным человеком. А «эти» люди выступают гораздо дешевле. Их приглашают – и они готовы выступать за гораздо меньшие деньги. Балаганщина, в общем, какая-то. Что-то умеют делать, но… Ведь чем стронгмен отличается от других спортсменов? Стронгмен – он единица. Он и шоумен, и спортсмен, и профессионал достаточно высокого класса. Это квинтэссенция, сплав самого лучшего из всех силовых видов спорта. И во мне этот сплав есть, просто в спорте у меня пока больше титулов.
Я как-то выступал на соревнованиях в Лужниках на международных, и после второго упражнения у меня отстегнулись ноги. Просто я сделал упражнение на спину и решил полежать немного, отдохнуть. Просто прилег на кушетку между упражнениями. Получилось, что я резко лег, где-то расслабился и тут понял, что не могу встать – видимо, где-то в спине передавило нерв какой-то. Я взял свои ноги и руками поставил их по очереди на ступеньку, потянулся к ногам и вправил. Видимо, нерв освободил, который зажимает, и смог продолжать соревнования. Теперь никогда не ложусь – лучше буду ходить или посижу – но сижу тоже редко.
Мне не нравится, что нам навязывают президента, точно так же, как навязывают религию. Может быть, мы и сами бы его выбрали. А когда начинают что-то навязывать, стоит задуматься – надо ли это тебе. «Нет, а ты вот пей такой-то сок!» – да я, может, такой сок вообще не люблю! «Вы, какую кашу будете есть – овсяную или гречневую?» – а я буду есть суши! НЛП-программирование какое-то… Я хочу видеть настоящую свободу. А вижу все-таки несвободную прессу. Я чувствую – «обложили». Хочу, чтобы журналист был независимым и не думал, что ему «по башке даст» работодатель. Чтобы он мог высказаться и не бояться, что человеку, который держит его газету, это не понравится. Сейчас тебя просто-напросто уволят, если ты будешь писать что-то «не то». Самое главное – это смелость. Мне нравится, как Соловьев разговаривает с Березовским, например. Но для того, чтобы журналист мог так разговаривать – на равных – ему надо быть финансово независимым. А как бывает? Вот мы можем суши тебя накормить, а было бы у нас больше финансов или сидели бы люди другие, они бы сказали: «Знаешь, вот мы тебе сейчас минивэнчик подарим». И за минивэн ты скажешь: «Да я напишу все, что вы захотите». Сейчас у меня с одной спортивной федерацией суд идет – они мне за контракт деньги не хотели платить. Получилось, что я, как будто бы, и не выступал на соревнованиях. А соревнования эти множество людей видело – и даже судья, который процесс вел. И многие журналисты, которые приезжали, чтобы осветить мой рекорд, говорили: «Знаешь, а мы боимся освещать этот суд. Ты понимаешь, у нас ведь есть и работа, и денежки. Мы не готовы рисковать всем этим. Те люди, с которыми ты в Москве судишься, – высоко стоят, и мы побаиваемся». Из 50-ти человек, которых я просил, трое, может быть, и согласились бы. А настоящая свобода – это когда хотя бы тридцать человек согласятся и не будут бояться, что их уволят.
Я не хожу в кинотеатры, потому что мне надо одному посмотреть фильм и подумать. Конечно, я могу просто включить телевизор, лечь на диван – и просто смотреть что-то, чтобы отвлечься. А люблю смотреть кино – с монитора. Чтобы подумать, насладиться фильмом, как хорошим вином, что ли. Я уважаю мастеров, и я специально беру их картины и замечаю, как они снимают, какие ракурсы, какой общий план, крупный план, как камера подъезжает – это мне очень важно. Из последнего, что я посмотрел, мне очень понравилась трилогия Гринуэя «Чемоданы Тульса Люпера», как он играет числом урана, метафорами. Российское кино? Я могу сказать, кто мне больше всех нравится из наших режиссеров – Алексей Балабанов. «Про уродов и людей» и «Груз 200» – это для меня вообще образец брутального кино. Он очень хорошо создает страшную атмосферу – не наигранную, не картинную и даже не по-хичкоковски страшную. Он показывает все, как оно есть. И настолько все натурально, что ты понимаешь – да, человек и тебя смог достать.
Шварцнеггер своим «Терминатором» сделал для страны больше, чем все чиновники и депутаты. Его образ множество мальчишек – и меня тоже – заставил заняться спортом серьезно. А какие сейчас герои по ТВ: Гарри Поттер, человек-паук – все они в жизни обычные люди, и только чудо преображает их. А я что на соревнованиях, что в жизни – одинаковый. Стараюсь создать образ такого русского богатыря. А богатырь – это пот, пот, огромное количество пота и даже кровь. Просто так не бывает ничего – я постоянно должен подтверждать свое богатырство, заниматься, стремиться.