Высшее образование: услуга или социальное благо?
СЕМЬЯ: круглый стол
Текст: Айвар Валеев
Фото: Александр Гольянов
Коллеги, давайте начнём с самых основ. В чем состоит миссия высшего образования как такового?
Сергей Борисов: Миссия просвещения и высшего образования в частности — сделать человека свободным. А руководством для этой свободы является его разум. Человек, опираясь прежде всего на научное мировоззрение, выстраивая в соответствии с ним свою жизненную траекторию, реализуя свои задачи, становится в итоге во всех отношениях зрелой, свободной личностью и творит свою жизнь так, как ему хочется. Но для того, чтобы миссия была реализована, нужны условия, структуры. Когда появилась гумбольдтовская модель университета, государство её активно поддержало, поскольку новый университет был носителем идеи просвещения и прежде всего национальной идеи.
Удаётся ли соотносить текущие задачи современного вуза с этой гумбольдтовской миссией?
Олег Осипов: Гумбольдтовская модель университета как центра освоения и распространения знаний, академических свобод сегодня потерпела крах. На смену ей пришла более прикладная модель университета, задача которого не столько приращение знаний, сколько изготовление специалиста по заданным государством характеристикам. В основе гумбольдтовской системы лежали знания, навыки и умения. А сегодня, если вы откроете стандарты высшего образования, найдёте там слово «компетенции». А это иной взгляд и иные задачи. Это то, что человек должен делать, а не то, сколько он должен знать и сколько уметь. Цель обучения стала более прикладной, прагматичной, если угодно, циничной.
Сергей Борисов: Я бы добавил, что образование стало не столько прикладным, сколько метапредметным. Предметная определённость конкретных дисциплин размывается. Теперь главное не столько усвоить какой-то ограниченный предмет, сколько быть способным улавливать саму суть развития знаний. Это универсальные умения.
Олег Осипов: Иными словами, набор дисциплин становится необязательным. Они могут как угодно называться, их может быть несколько десятков, главное, чтобы они обеспечили формирование компетенций.
Александр Фокин: Как говорили в одном фильме, давайте выпьем за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями. Мы сейчас говорим с позиции идеального образования. Но интереснее здесь посмотреть на реальную практику. По моему опыту, миссия современного высшего образования — это скорее вопрос социализации. Человек, освоив четырехлетнюю программу бакалавриата, даже не успевает получить практические навыки. Но он получает опыт социализации.
Это правильно?
Александр Фокин: В какой-то мере да. Четыре года адаптации к взрослой жизни. Я даже как-то в шутку предложил создать «Факультет высшего образования вообще». Без каких-то конкретных практических навыков. Просто чтобы человек учился вести себя в обществе, разговаривать, условно говоря, думать.
Дмитрий Филиппов: В самом концентрированном виде это проявляется в инклюзивном образовании. Образование людей с ограниченными физическими возможностями — путь социализации человека, возможности вырвать его из своеобразной резервации, дать инструменты встроиться в общество.
Интересная аналогия. Если ей следовать, выпускники школы сегодня — это своего рода социальные инвалиды. Ну или дети малые.
Дмитрий Филиппов: Сегодня дети взрослеют позже. Сейчас наметилась тенденция: взрослым детям комфортно жить дома с родителями. У него угол, у него есть всё, что ему надо, он одет, обут, накормлен. У него лучший компьютер в доме. Ему комфортно!
Сергей Борисов: И отсюда проблема: если ему так комфортно дома, то что ему делать в школе или в вузе, где он попадает в систему, близкую к казарменной?..
Но рано или поздно этот ребёнок попадёт в более жёсткую систему — на рынок труда.
Александр Фокин: По опыту гуманитарных факультетов ЧелГУ я замечаю, что трудовая деятельность у студентов начинается очень рано. Сейчас массовое явление: студенты первого-второго курсов начинают прогуливать занятия по причине работы.
Строго говоря, это ведь не работа, а подработки, так ведь?
Дмитрий Филиппов: Но постепенно эта работа может стать основной.
Олег Осипов: На мой взгляд, вряд ли. Уровень амбиций у студентов несколько иной.
Дмитрий Филиппов: Амбиции остались. Получая высшее образование, человек думает, что он пойдёт и трудоустроится по специальности. В том и проблема, что выпускника берут не за его диплом, а за навыки.
Александр Фокин: Это очень хорошо проявляется, например, на факультете журналистики. Если какой-то, условно говоря, двоечник с горем пополам сдаёт экзамены, но рано начинает работать в газете или на телевидении и становится успешным журналистом, это говорит о том, что мы ему как специалисту в университете ничего дать не можем.
Хотелось бы вернуться к базовым ценностям образования. Какие вызовы им вы видите?
Татьяна Кузнецова: Сегодня происходит глобальный разрыв шаблона и самой концепции высшего образования. Потому что мир глобально поменялся. И в целом парадигма образовательной системы нуждается в полном пересмотре.
Мы сегодня столкнулись с колоссальной проблемой общего упадка культуры, элементарной воспитанности. А главное, с другой мотивацией. Не будет он сидеть в аудитории. Мы, преподаватели, для него не лидеры мнений. Потому что по своей структуре мышления он иной. В его лице мы сталкиваемся с реальностью, которую даже не можем себе объяснить. С учётом инфляции модели среднего образования, в которой царит ЕГЭ, фрагментации мышления, мы не получаем того человека, который пришёл создавать свободу. Новое поколение студентов не думает, как мы, не ведёт себя, как мы. Они сензитивны. Практически живут в онлайне. Рубль для них — не мотивация. Как и трудовая социализация. Для них основная мотивация — самореализация. И мы должны это учитывать в системе высшего образования, которая как раз колоссально инерционна.
Да, коллеги правы, сегодня мы пришли к циничной модели образования. Мы не воспитываем свободную личность, человека мыслящего. Мы формируем некое удобоваримое для будущего использования в экономике существо, трудовой ресурс. Вопрос, как его сформировать таким, чтобы его можно было бы моментально использовать в экономике. Каждое пятилетие отмирают 20–30 профессий. А навыки, которые мы формируем, они 20‑летней давности. Это очень серьёзный вызов.
В советское время высшее образование стало доступным для широких слоёв населения. При этом был ценз: вступительные экзамены. Сегодня порог входа в вуз стал ниже: достаточно просто заплатить деньги. Не в доступности ли проблема?
Сергей Борисов: Массовизация высшего образования стала возможной в условиях индустриального общества. Люди попадали в массовую школу, получали определённые поведенческие навыки, переходили в вуз, далее распределялись по специальностям. Образование служило определённым социальным лифтом. На всё был дефицит, и на высшее образование тоже. Если я получаю диплом, то получаю некую привилегию. Она даёт мне гарантированное положение в обществе. Но поскольку общество сейчас совершенно другое, такая практика уже не работает. Когда появляется коммерческая составляющая, как раз и намечается конец парадигмы массового образования. Коммерческий интерес предполагает мой индивидуальный выбор. Образно говоря, мы попали из советского гастронома в современный гипермаркет.
Примеры из реальной жизни. Один такой «заказчик» окончил университет, но пишет с ошибками, несмотря на это, становится чиновником. Это ещё полбеды. А вот два пожилых профессора-ракетостроителя выходят с выпускных экзаменов и удручённо вздыхают: «Таких выпускников к ракете близко подпускать нельзя»…
Сергей Борисов: Это, на мой взгляд, проблема не системы, а конкретного человека. Его выбор, его собственная ответственность. И мне всё-таки не кажется, что эти горе-выпускники вот так вышли из вуза и потянулись к ракете…
Олег Осипов: Что такое высшее образование — социальное благо или услуга? Долгое время мы не могли определиться. Нынешний министр просвещения Ольга Васильева наконец-то заявила об ошибочности термина «образовательные услуги». Здесь процесс обоюдный. Как всякий раз говорит наш директор Сергей Зырянов студентам-первокурсникам, за то, что вы оплачиваете обучение, мы вам создаём необходимые условия, обеспечиваем лучшими педагогами, предоставляем бесплатную библиотеку и интернет. Это совсем не означает, что вы принесли свои деньги, а мы обязаны за эти деньги выдать вам диплом. Освоить компетенции — ваша задача.
Татьяна Кузнецова: И тем не менее проблема существует. На сломе эпох мы немного потеряли ориентиры. Если ты на рынке, то работаешь по его законам. То есть ты должен быть лояльным к клиенту. Чтобы, например, обеспечить «повторную закупку» в виде магистратуры. А если ты выгонишь нерадивого студента с первого курса, ты потеряешь деньги. И плюс то, о чём я уже говорила. Изменились внешние условия: резко снизился уровень образованности, культуры, воспитанности в обществе. Соответственно стали ниже требования к образовательному цензу. Сейчас предложения на рынке больше, чем спрос. Тем более с учётом демографической ямы. И мы боремся за выпускника всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Многие старые советские учителя ломаются. Они не привыкли жить в такой модели. Поэтому мы сегодня вынуждены иметь дело с тем, что сами породили. Мы подчас работаем со студентами, уровень которых просто ниже уровня образованности. Школа и сама вертикаль образования сильно поменялись. Она разбилась, расслабилась. Я вам прямо скажу: сегодня преподаватели часто работают как «продажные девки капитализма».
И что нам со всем этим делать?
Александр Фокин: Не всё печально. Я в своё время учился на контракте. Я как раз из тех, кто не прошёл этот отбор. А были люди, которые прошли, но ничем хорошим в итоге для них это не закончилось. Я много работал с ребятами-олимпиадниками по истории. Спрашиваешь — никто не хочет поступать в челябинские вузы. С высокими баллами человек благодаря системе ЕГЭ может выбрать столичный вуз. Раньше конкурировали несколько челябинских вузов между собой, теперь конкурирует вся Россия. Мне кажется, мы не должны всех студентов считать одной массой, они разные. Есть очень мотивированные ребята. С другой стороны, да, преподаватель уже не обладает авторитетом по умолчанию. Раньше, если ты кандидат наук, доцент, профессор, то автоматически получаешь карт-бланш. Теперь этого мало, ты должен быть личностью. А история современного российского образования направлена в большей степени на негативную селекцию. Хороший юрист скорее пойдёт в частную практику, чем останется в вузе. Как и в школе. Эту проблему невозможно решить локально. Вуз является порождением общественного уклада.
Татьяна Кузнецова: Наша задача — создать конкурентоспособный продукт для работодателя. Локально, в рамках своей компетенции и навыков. Если вуз в рамках глобальной конкуренции может взять на себя смелость создать у себя особые условия по образовательному цензу, по строгости входа, по отсеву за неуспеваемость, можно проблему решить. Однако пока, кажется, на это никто не готов. Рецепты есть, наверное. Но, видимо, всё дело в каких-то философских вещах — национальной идее, национальном самосознании…
А может быть, сам шильдик «высшее образование» оказался переоценённым, и стране с её экономикой вовсе не нужно столько людей с вузовскими дипломами?
Олег Осипов: Вице-премьер Ольга Голодец утверждает, что идеальное сочетание для экономики страны 65 на 35 процентов. Соответственно среднепрофессиональное и высшее образование.
Татьяна Кузнецова: Есть выборка по наиболее успешным бизнесменам во всём мире. Там соотношение: 40 процентов — это люди без высшего образования, 60 процентов — с высшим. С моей точки зрения, поголовное высшее образование не нужно.
Сергей Борисов: Соотношение само срегулируется. Чем больше людей будут осознавать, что образование для них есть некое благо, тем лучше. Образование в моём понимании — это процесс сугубо личностный, индивидуальный, отчасти даже интимный. Эпоха массового образования ушла в прошлое.
Татьяна Кузнецова: Работодатель начал предъявлять требования к профессиональному образованию. С «нарисованными», как он говорит, дипломами на работу уже не берёт. Потому что это либо ненадлежащий уровень образованности, не соответствующий диплому, либо это человек с избыточными компетенциями. Поэтому в ряде случаев работодатель отсекает людей с высшим образованием. Либо подвергает сомнению качество этого образования. Многие задают вопрос: «На кого учиться, чтобы быть успешным?». Я бы сказала: учись быть профессиональным. Если ты токарь самого высшего разряда, ты точно найдёшь работу, и тебе будут платить больше, чем экономисту «непонятно-о-чем». Узкая специализация, переход в уникальные способности, которые машинно не могут быть заменены в ближайшее время, творческие специальности — это то, о чем можно говорить как о будущей сфере более или менее гарантированного трудоустройства. Здесь я не имею в виду профессии будущего, которые все — плод конвергенции и метаданных.
Александр Фокин: У меня есть знакомый, с которым мы пять лет учились на историческом факультете. После этого он устроился на очень интересную работу: зимой точил коньки, летом делал могильные плиты. Когда мы встретились, я ему говорю: за те пять лет, что провёл в вузе, ты мог бы наточить кучу коньков и сделать много могильных плит. На что он ответил: «Зато теперь я могу поддержать разговор». В этом плане я за высшее образование, желательно всеобщее.
Дмитрий Филиппов: Больше вузов, хороших и разных! У каждого вуза в Челябинске есть своя специализация и даже своя аура. Человек может найти здесь что-то своё и успешно реализоваться в дальнейшем. Мне нравится мысль, высказанная Романом Грибановым: если человек получит образование в Челябинске, он, скорее всего, останется работать и жить здесь. Поэтому образование и есть скрепа региона.