+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

Дмитрий Александрович Альтман – главный врач Челябинской областной клинической больницы. Заслуженный врач Российской Федерации. Доктор медицинских наук, профессор кафедры неврологии ЮУГМУ.

Мы встретились за неделю до юбилея Дмитрия Александровича. Весь разговор я держала в своей голове вопрос: как многомиллионная область может жить в памяти и сердце одного-единственного человека?

Но я так и не спросила об этом. Пусть это будет секрет. Именно так и должен был называться этот материал. «Секрет Альтмана».

Дмитрий Александрович, сегодня одна из самых обсуждаемых тем в медицинском сообществе – это первая в мире операция по пересадке головы, запланированная на 2017 год. Вы верите в ее успех?
Я и не верю, и верю. Сейчас объясню. Конечно, трансплантология в своем развитии шагнула очень далеко. Двадцать-тридцать лет назад никто не поверил бы, что пересадка печени или легких возможна. Но сегодня такие операции существуют. Может, вы слышали, что в прошлом году в нашей больнице успешно была проведена первая на Южном Урале трансплантация печени?

Мы писали об этом в предыдущем номере как о достижении года.
Это действительно достижение года. Операция прошла при поддержке наших коллег, в частности, академика Готье и головного института трансплантологии. Очевидно, что за трансплантологией стоит будущее. Что касается пересадки головы, то мне слабо верится в ее успех. Один известный русский доктор подсаживал собаке вторую голову, которая функционировала так же, как и первая. И все же ни о каком прорыве речи не идет. В нашей профессии преобладает материальное начало. Мы, врачи, очень прагматичны. Первые годы своей работы я был абсолютным материалистом. Теперь я не могу о себе такого сказать. Я начал верить, что в жизни присутствует мистика. Иногда врач понимает, что у пациента мало шансов на выздоровление, но, конечно, делает все возможное. И постепенно пациент идет на поправку. Ему становится все лучше и лучше, он оживает. А врач приходит к осознанию того, что есть какая-то сила, которая помогла им. Есть что-то еще, что спасает, и это что-то материально мы не можем определить. Возвращаясь к вашему вопросу о пересадке головы, как материалист, я смотрю на эту операцию неоптимистично. Но и не исключаю того, что некая неведомая сила может одержать верх, и все получится.

Многие недоумевают, как можно всерьез говорить о такой операции, когда до сих пор не найдено лекарство или вакцина от рака, например. Что вы думаете об этом? Неужели мы бессильны перед природой?
Люди пытаются сравнить несравнимые вещи. Я думаю, каждому поколению дано что-то свое. Если кто-то в 80-ые годы сказал бы: знаете, а ведь уже очень скоро у вас не будет проводного телефона, а будет маленький телефончик, по которому вы сможете общаться, с кем угодно и где угодно. А носителями информации будут не книги и огромные фолианты, а флешка. Да кто бы поверил этому человеку? Его отправили бы в психиатрическую лечебницу. Есть вещи, которые нельзя прогнозировать. Что касается онкологических заболеваний, то беда в том, что мы до сих пор не можем определить их причину. Нам понятно, что любой онкологический процесс – это процесс аномальной клетки. Раковая клетка является аномальной, она отличается от остальных, что есть в организме, и ведет она себя по-другому. В течение жизни в организме человека вырабатываются миллиарды таких аномальных клеток, но есть иммунная система, которая их лоцирует и уничтожает. Если в организме нарушается процесс распознавания аномальных клеток, то начинается формирование онкологического заболевания. Когда аномальная клетка получает доступ к организму, начинает обрастать связями и становится настолько манифестной, то мы уже ничего не можем сделать. Что такое человеческая жизнь? Человек начинает умирать, как только рождается. У каждого из нас есть свои биологические часы.

Что это значит?
Мы не знаем, сколько нам отведено. Вы представить себе не можете, как тяжело смотреть на маленького больного ребенка, который не сделал никому ничего плохого. И непонятно, за что он страдает от онкологии? Это огромнейшая трагедия для семьи. Я не стал педиатром, потому что знал: такие истории будут. А мне больно от этого. Все, что происходит с пациентом, я пропускаю через себя, свою душу.
Иногда я думаю – почему все так? Почему совсем маленький ребенок заболевает и умирает, а кто-то может прожить до девяноста лет, и с ним случится то же самое? Все зависит от генетики и биологических часов, которые заведены, то есть от образа жизни, системы самозащиты и адаптации организма к разным условиям. Если у человека эта система более совершенна, он может прожить долгие годы. Все мы реагируем по-разному на одинаковые ситуации. Например, один человек заходит к начальнику, у него трясутся от волнения руки и ноги, а другой переживает это спокойно. Одному скажут грубое слово, и он долго переживает из-за этого, а другому хоть десять подобных слов скажи – и ничего.

Я слышала, что со временем пациенты и врачи становятся близки настолько, будто они одна семья. Но я все-таки не могу понять, как это возможно. Пациентов так много…
Это возможно! Я очень люблю свою работу и сильно переживаю, когда о моей единственной и любимой профессии, а также о людях, кто ей служит, плохо отзываются. Сейчас подобное поведение стало обыденным явлением. Мне кажется, это неправильно. Люди не должны плохо относиться к врачам, такого не было ни в какие времена. Я убежден, что причина этого скрыта в дефиците общей культуры и желании государства или кого-то еще, как говорят, перевести стрелки, найти более виноватого, отвлечь от тех больших проблем, что есть в мире. Значительно проще найти виноватого, так ведь?

Это наше любимое национальное.
Это уже наша беда. Все могло быть иначе, если бы доктор не дежурил по двенадцать часов, а потом его не заставляли бы работать дополнительные шесть-семь часов. Все это связано с дефицитом врачей, в первую очередь. Многие говорят, что дефицит из-за низкой заработной платы. Неправда это! Люди, которые верно трудятся и служат нашей профессии, приходили в нее не за деньгами. Сюда вообще никто и никогда не приходил за деньгами. Другое дело, что во всем мире считается, будто доктор должен быть состоятельным, чтобы он мог отдавать что-то, дарить другим. Бывает, через какое-то время «врачи» уходят зарабатывать деньги. И хорошо, что их больше нет в медицине. Это ненастоящие врачи. Я не верю, что настоящий врач бросит когда-то своего пациента и свою любимую профессию ради того, чтобы зарабатывать деньги. Не верю! По крайней мере, мне такие люди не знакомы. Врачи отдают часть себя каждому пациенту. Они искренне, от всей души сопереживают, сочувствуют и радуются, когда все хорошо. Каждый пациент оставляет в жизни врача какой-то след. Нет двух одинаковых людей. У каждого своя проблема и своя беда. Чтобы разобраться, понять диагноз, правильно сориентироваться в лечении, нужно находиться с человеком какой-то период времени. Нужно вместе с ним пережить его симптомы, жалобы, почувствовать их на себе, чтобы, основываясь на свою врачебную интуицию, составить верный диагноз. А ведь пациенты бывают разные. Некоторые своим отношением и поведением вызывают раздражение.

Вы так открыто говорите об этом?
У нас же откровенный разговор? Вспомните недавнюю белгородскую историю, когда врач ударил пациента. Случилась трагедия, но у меня противоречивые мысли об этом. Я признаю весь ужас происходящего и понимаю, что нет больше человека. Но мне и доктора жаль. Его я тоже понимаю. Что-то не сошлось, и у его поступка была причина. Без сомнения, я не поддерживаю действия врача, но еще я думаю, что он сам себя осуждает больше всех. Он для себя сейчас самый строгий судья. Я и представить боюсь, как ему тяжело, да и не хочу представлять. Это не предмет сегодняшнего разговора.

Тогда сменим тему. Скажите, насколько для врача важна благодарность пациента?
Это самое лучшее, что есть в нашей профессии. Когда пациент говорит: спасибо, доктор, вы так мне помогли, то нет большего ощущения радости и чувства своего верно исполненного врачебного и человеческого долга. Это окрыляет, оставляет в профессии, дает сил работать дальше. Ведь у нас не всегда успех. Бывает, что исход болезни печален. Каждая потеря – общая потеря. Переживают все, кто непосредственно участвовал в лечении или просто знал о нем. Целым сообществом мы радуемся удачам, переживаем неудачи.
Я знаю коллег, которые в случае неудач впадали в тяжелейшую депрессию. Осознание того, что ты не сумел помочь, – тяжелейшая психологическая травма. Это же мера ответственности. У нас она колоссальная. Медицина более военная организация, чем армия. Там слышишь приказ, и можно подумать какое-то время. У нас такой возможности нет. Цена одной минуты промедления может стоить человеческой жизни.

В вашей практике было такое, когда про одного и того же врача кто-то говорил, что он хороший, а кто-то – плохой? Как это можно объяснить?
Я и сам с большим трудом воспринимаю такие ситуации. Думаю, это объясняется человеческой субъективностью: кто-то кому-то более симпатичен, кто-то менее. Допустим, вы идете с подругой по улице и говорите ей о прохожем: какой красивый молодой человек! Ваша подруга смотрит на него и говорит: да какой же он красивый? Обыкновенный он. С врачами все тоже самое. Врач – профессионал, но в какой-то момент он повернулся к пациенту не тем боком. Или просто не совпали биополя врача и пациента. Это как в жизни. Бывает, встретились два человека, посмотрели друг другу в глаза, завязался у них разговор, а потом и дружба. А бывает ничего не завязалось. Врачу важно обладать интуицией, понимать, с каким человеком он общается. Есть люди, с которыми нужно говорить жестко, тогда у них все получится. А есть люди, с которыми нельзя разговаривать жестко. Их можно только гладить по голове и успокаивать. Врач – это такой посредник между небом и землей, это человек, к которому другие приходят, чтобы рассказать о своих проблемах. Какой бы ни была специальность врача, в первую очередь, он – целитель души и обязательно психотерапевт. После общения с ним пациенту должно быть легче, он должен успокоиться и понять, что ему помогут. Тогда возникает доверие. Есть простая формула: больной, болезнь, врач. Если больной с врачом, болезнь остается одна и отступает. Если же больной не доверяет врачу, он остается с болезнью. Конечно, мне говорили такое: знаете, специалист он хороший, а человек своеобразный. Я не понимаю такого. Нельзя быть прекрасным специалистом и отъявленным подонком в одном лице. Человек должен быть каким-то одним.

Вы всегда одинаковый в общении с разными с людьми?
Нет, я разный. Общаясь с пациентом, я пытаюсь понять его как человека, почувствовать его ауру, чтобы наш диалог был взаимокомфортным. Но иногда это невозможно. Например, когда внезапно открывается дверь, влетает разъяренный человек и начинает оскорблять меня за действия моего персонала. Это же удовольствие так, ниже среднего. Такому человеку не хочется дарить свою душу и тепло, и я превращаюсь в бюрократа. То есть перехожу на строго формальный стиль общения.

Когда вы точно знаете, что человек вас обманывает, вы позволяете ему это?
Это касается обычной жизни или работы?

Всего.
Ложь чувствую всегда. Я очень интуитивный человек. При общении с кем-либо я первым делом провожу рекогносцировку личности, чтобы понимать, с кем нахожусь в данную минуту и на какие действия могу рассчитывать. Если ощущаю явный диссонанс между тем, что вижу, и тем, что человек пытается показать, то обычно закрываю на это глаза. В обычной жизни я более лояльный. Если человек просто хочет покрасоваться, то пусть красуется. Видимо, ему это нужно, а его ложь все равно ни на что не влияет. Но если ложь может принести вред этому человеку или его окружению, то я ее пресекаю. Понятие честности считаю обязательным, особенно в рамках дела, работы, отношений между людьми. Конечно, разные события можно и трактовать по-разному. Один скажет – это неправда, а другой – нет, правда. У меня никогда нет желания кого-то обидеть, но если дело касается работы, то веду я себя очень жестко и предельно честно. Потому что здесь не может быть недомолвок и сомнений в пользу того, а насколько искренне или неискренне что-то говорится или делается.

Вы легко увольняете людей?
Если узнаю, что человек нечестен на руку, я с удовольствием с ним расстаюсь. За свою жизнь я практически никого сам, напрямую, не уволил. Бывало, говорил: вам надо уволиться. Если же просят дать шанс, я этот шанс даю.

Вы даете его один раз?
Не всегда совершаются однотипные действия. Был у меня один случай в жизни. Я сказал человеку: ты поступил неправильно, этого нельзя было делать. И он ответил мне: вы правы, я виноват. Через полгода ситуация повторилась точь-в-точь. И я стал думать, что мне делать теперь с этим человеком? На следующий день пришло заявление: прошу уволить по собственному желанию. Сейчас я продолжаю общаться с этим человеком. При встрече я протягиваю ему руку, потому что он облегчил мне жизнь и повел себя достойно.У него есть совесть, понимание своей неправоты и того, что он дважды совершил одну и ту же ошибку. Всегда надо верить людям. В жизни может случиться все, что угодно. Каждый может сделать неверный шаг, и обязательно нужно прощать. Иногда это больно, тяжело и кажется невозможным, но это обязательное условие для того, чтобы, по крайней мере, быть здоровым.

Говорят, что рак – это непрощенные обиды?
Правильно, потому что непрощенная обида – это постоянный стресс. Если возвращаться к теории онкологии, то там в основе лежит стресс. Есть понятие когнитивного и некогнитивного стресса. Первый мы ощущаем, а второй нет. К примеру, вы включаете радио и слышите о какой-то трагедии. Для вас это когнитивный стресс. Другой пример. Сейчас мы сидим и разговариваем, а вокруг нас миллиарды микробов. Каждый из них по-своему воздействует на организм, но мы с вами этого не ощущаем. Это уже некогнитивный стресс.
Человек не может жить в закрытой колбочке. Иногда он сам не понимает, почему ему плохо. Вроде никто его не оскорбил, не обидел, никто не отобрал его заработную плату, а чувствует он себя плохо. Все из-за того, что его организм находится в состоянии дисбаланса в результате воздействия некогнитивных стрессогенных факторов.
Слишком много всего наносит вред человеческому организму, чтобы к этому добавлять еще и непрощенные обиды.

Как-то раз в телефонном разговоре с моим главным редактором вы сказали, что уже ничего не боитесь. Неужели это правда?
Я не могу сказать, что ничего не боюсь. Я всегда переживаю, волнуюсь и боюсь за свою семью. За близких людей боюсь, которых дал мне Господь, за такую благодать. Людей, к которым я привязался всем сердцем и душой, очень много. Они могут и не знать о том, насколько я к ним привязан. Как бы странно это ни звучало, но я боюсь за все человечество. Мне кажется, не туда идет этот мир, не по тому пути развития он движется. Градус агрессии и амбициозности настолько высок, что неизвестно, чем это закончится. Хотелось бы, чтобы наш мир был мягче, чтобы добро превалировало над злостностью, чтобы люди сами по себе были более мирными. Наверное, когда наш создатель решал вопрос о том, чтобы была жизнь на Земле, то идея его заключалась, прежде всего, в жизни мирной. Если посмотреть в прошлое – что такое история человечества? Это борьба за выживание и постоянная война. Люди никогда не жили мирно, представьте себе. Никогда!

За что же они сражаются?
Да за все! За территорию, за религию. История человечества – это история войн. В моей голове это не укладывается. Не понимаю, как в войне можно получить преференции. Римская Империя захватила весь мир. Став повелительницей, она развалилась, потому что в таком варианте монархия не может существовать. Нельзя управлять огромным государством, которое ты не можешь контролировать. У всего должна быть своя граница, своя мера. Вы передайте Ирине Яновне, что я, видимо, хотел покрасоваться перед красивой женщиной. Я был не прав и покривил душой, или просто пошутил. Знаете, почему я сказал, что ничего не боюсь? Наверное, я имел в виду, что слишком много видел. Я на самом деле многое видел. Это связано с моей профессией. Я прошел через смерть своих знакомых, близких, друзей, родителей… С одной стороны, это притупляет эмоции. Ты осознаешь, что все очень смертно. С другой стороны, тяжело соразмерить, принять, что человека больше нет. Потеря – это очень страшно.

Мне всегда казалось, что человек, который оптимистично смотрит на любые вещи, когда-то пережил сильную драму. Он знает, что такое боль и потеря, и поэтому сознательно выбирает светлую сторону жизни.
С этим я согласен. Как материалист, я не могу сказать, есть ли душа у человека. Но я верю, что она существует. Где-то есть эти девять граммов души. И эта душа, а также психотип человека, формирует его самого. Среди нас есть экстраверты и интроверты. Вторые живут сами по себе, с ними сложно общаться и совладать, а первые, напротив, более созидательные, с ними интересно и просто. Эти качества передаются генетически, потому что душа – это то, что передается нам от родителей. Это не твоя заслуга и не твое увечье. Но также душа заключает в себе прожитое человеком и тот опыт, который он для сам для себя каким-то образом оценил. Многие люди, испытав серьезные потрясения, пересматривают свою жизнь. Побывав на границе между жизнью и смертью, они чувствуют, как важные ранее вещи перестали обладать своей ценностью и смыслом. Кому нужны яхты, пароходы, особый достаток? Там все это ничего не стоит. Когда человек это осознает, то его ответственность за свои действия становится другой. Да и сам он становится светлее. Я знаю таких людей. В общении они – душа компании. Но я, как доктор, помню, через какую трагедию им пришлось пройти когда-то. Для этих людей экстравертное поведение – такая форма защиты, способ выжить.

Значит в это они трансформируют свою боль?
Точно. Это попытка стереть из памяти темные пятна. А еще вы скажите Ирине Яновне, что она позвонила мне в тот момент, когда я думал о своем переходе из десятилетия в десятилетие. Это оказалось тяжело. Катя, вспомните свой переход из девятнадцати в двадцать? Это было для вас серьезно?

Это было так, будто сегодня я одна, а завтра стану другая. Разница в один год вдруг оказалась такой значимой.
Потом вы увидите, каким ударом станет переход в тридцать лет. Я вчера встретился с одним человеком, и он мне сказал, что вступил в клуб «Пятьдесят плюс один». Я его успокаивал – какой замечательный возраст. А он повторял: «Все было замечательно, когда мне было сорок девять, а теперь мне пятьдесят. Это конец». А что формально изменилось? Ничего. Это просто психологический рубеж. Сейчас я в нем нахожусь. Мне кажется: что еще может быть, когда мне уже шестьдесят лет?! Что еще может меня пугать?

Тема страхов, оказывается, такая многогранная?
Это потому что в человеке огромное количество страхов. И каждый влияет на него. Но и бесстрашие – плохо. Страх должен быть, но умеренным. А где эту умеренность найти? По своей сути страх – это мобилизация. Вы знаете, что я много лет работал с военными. И была у меня одна диссертантка, выполнявшая исследование, суть которого заключалась в анализе состояния мужчин, участвовавших в военных действиях в Чечне. Они знали, что поедут туда, но когда в их организме выявляли гормоны стресса, то они молчали. В день, когда эти мужчины получали повестку и понимали – все, завтра они отправляются на войну, тогда их гормоны стресса начинали зашкаливать. Это такая дисбалансированность организма, мобилизация и развал всего в одном флаконе!
Подобное состояние длилось до тех пор, пока военный не приезжал на место. Как только он обосновывался в лагере, уровень гормонов стресса падал. Человек был мобилизован, ориентирован на то, что нужно спастись, выдержать эту командировку. Но что больше всего меня поразило – по возвращении оттуда его ждал новый всплеск, он вновь испытывал дичайший стресс. Хотя, с чего бы? Все прошло.

Страх иррационален, раз человек испытывает его в момент, когда ничего нельзя изменить?
В любом случае, страх разрушителен. На мой взгляд, есть два абсолютно вредных и разрушающих явления – это страх и зависть. Не бывает белой зависти. Если какой-то человек скажет, что завидует вам, потому что вы такая молодая и красивая, но завидует белой завистью, вы ему не верьте. Белой зависти быть не может, или это не зависть вовсе. Если вы когда-нибудь завидовали, вспомните это состояние. Оно строго отрицательное. Я читал врачам лекции по биохимии мозга. Там много говорится об эмоциях, эмоциогенных зонах и биохимических реакциях, возникающих в ответ на эти самые эмоции. Эмоция зависти строго отрицательна. Она не может быть положительной и белой. Белый это какой? Красивый, без злости. Это уж точно не про зависть. Нельзя говорить: я завидую тебе белой завистью, потому что у тебя красивая жена, потому что тебе подарили красивый букет цветов. Надо говорить: мне приятно, что именно тебе подарили такие красивые цветы, мне приятно смотреть на твою жену, мне радостно за твои успехи…

Но у меня своя жена и свои успехи?
Нужно всегда помнить, что у вас есть свое. Если вы услышите, что кто-то завидует вам, бегите от таких людей. Они опасны.

Их зависть – это агрессия?
Да, это и есть агрессия. Только человек не может выдать вам ее такую, какая она есть, поэтому он называет ее белой завистью, пытаясь нарядить, украсить кружевами. Внутри же он испытывает агрессию, и нужно держать дистанцию от такого человека. Он ничего хорошего в вашу жизнь не принесет. Напротив, на том или ином витке жизни, он отберет часть вашей энергии.

Вы знаете, что сейчас огромной популярностью пользуются социальные сети? Наверное, и оттуда нужно бежать, потому что, рассказывая о радостных событиях, мы можем спровоцировать чью-то зависть?
В России есть такое явление, как понты. Может, слово не очень приличное, но именно оно сюда подходит. Зачем откровенно демонстрировать свои успехи, заслуги, показывать фотографии детей, я никогда не понимал. Мне кажется, через социальные сети человек сам себя изживает, он собирает отрицательную энергию вокруг себя. У каждого из нас есть круг близких людей, который готов разделить с нами любую радость. Остальному миру знать о ней не нужно, потому что никто не будет искренне радоваться за незнакомого человека. Показывая свои достижения, он гарантированно получает ответную реакцию в виде зависти. Зачем нужно, чтобы кто-то посторонний оценивал вашу жизнь? Особенно меня удивляет, когда взрослый, состоявшийся, самодостаточный человек добавляет в сеть свои эротические фотографии. Какова конечная цель этого дефиле? Чтобы все увидели красивую фигуру? Чтобы написали в комментариях, какой ты замечательный? Что это дает?

Попытка доказать что-то?
Я все равно не понимаю этого. Та же Волочкова… Она надеется, что теперь у нее количество поклонников станет больше? Но их она не приобрела, а в человеческом авторитете потеряла. Гораздо интереснее смотреть, что она умеет, а раздеваться умеет любой. В конце концов, есть понятие приличия, этикета, воспитания. Все это должно быть в человеке. Представление об этих понятиях закладывается в семье, но человек и сам приходит к пониманию того, как должен выглядеть и жить в социуме.

Как вы относитесь к мысли о том, что нужно воспитывать не детей, а себя, потому что дети все равно похожи на своих родителей?
Относительно вопроса, воспитывать детей или пустить их жизнь на самотек, у меня есть четкое представление. Нельзя, чтобы ребенок отправлялся своим путем, его нужно направлять.

Значит ребенок не стрела, которую можно выпустить в мир, но чей полет нельзя контролировать?
Японцы ни в чем не ограничивают своих детей, пока им не исполнится пять лет. Я не японец, мне такого не понять. В жизни ребенка должны быть ограничения и своя мера ответственности. У маленького человечка она тоже маленькая, и чем старше он становится, тем эта ответственность становится больше. Поэтому ребенка нужно воспитывать в любом возрасте. Иногда на улице видишь, как ребенок в буквальном смысле катается по асфальту, плачет, кричит, а его мама стоит в сторонке, изображая невозмутимость. Якобы ей все равно, что ее ребенок находится в состоянии истерики. Только здесь виноват не ребенок. Это не он плохой, это у него мама плохая. Потому что в нормальных отношениях между матерью и ребенком есть понимание друг друга с полуслова, даже с полувзгляда. Ребенок понимает, когда ему говорят: перестань, достаточно, не надо этого делать.

Как прийти к этим нормальным отношениям?
За счет системы поощрений и наказаний. В нашей жизни эта система работает всегда. Хорошая зарплата – это система поощрения, штраф – система наказания. В детской жизни есть все тоже самое.
Если у вашего ребенка диатез, а он просит 20 конфет, вы не можете дать их ему, как бы он ни требовал. Нужно объяснить ребенку, почему ему нельзя съесть столько конфет. Если он не понимает и начинает впадать в истерику, значит придется использовать систему репрессий.

Звучит страшно!
Я говорю не о тех репрессиях, что были в 1937 году (смеется). Система репрессий – это система наказаний. Ни в коем случае не рукоприкладство! Всего лишь ограничение: нет, сегодня ты наказан, и тебе нельзя, например, смотреть телевизор. На уговоры «я больше так не буду, прости меня, пожалуйста», есть хороший ответ: замечательно, но это будет завтра, сегодня ты наказан. Нельзя проявлять слабость. Ребенок тонко чувствует состояние родителей. Стоит только раз забрать свои слова обратно, как он будет думать: а почему нельзя? В прошлый раз дала конфет, я заплачу, и мама снова даст мне их.

Ах, какие они, маленькие манипуляторы…
Дети – большие манипуляторы! А мы, взрослые, почему-то думаем, что не должны быть такими. Моя старшая дочка как-то сказала мне: папа, ты так строго меня воспитывал. Ты не разрешал мне одной ходить на дискотеки, не разрешал поздно возвращаться домой. Ты везде ходил за мной, ты отвозил меня в школу, ты забирал меня из школы. Я никогда не буду относиться так же к своим детям!

Вам было неприятно это слышать?
Мне было больно это слышать. Я плакал внутри. Это был шок: боже мой, любимый ребенок говорит мне такое. Марк Твен писал: когда мне было двадцать лет, мой папа был круглым идиотом. Я удивился, когда мне стало тридцать лет, насколько поумнел мой отец. И по мере взросления моя дочь изменила свое отношение. Она сказала мне: папа, каким же ты был демократом! Как ты все это терпел? Я не позволяю своим детям делать то, что ты позволял мне. Я ответил ей: доченька, вспомни, как ты воспринимала это в другом возрасте. Я не разрешал тебе ходить одной, я всюду был с тобой. Я говорил тебе: хочешь на дискотеку? Во сколько ты пойдешь? В восемь? Отлично, я заеду за тобой. Я буду просто сидеть рядом и все. Хочешь – танцуй, хочешь – пой. Делай, что хочешь. Но я там буду. Ты говорила: да зачем ты мне там нужен! Но я должен был быть рядом, потому что я не хотел, чтобы тебе предлагали сигареты, алкоголь или что похуже. Потом мы с дочерью сделали вместе небольшой экскурс в прошлое. Было у нее четыре подруги. Ни у одной из них жизнь не сложилась. Было у нее три друга. Ни одного из них уже нет на свете. Такая компания. На что я должен был надеяться? Если бы я позволил дочери делать все, что она хочет, что бы я получил в результате? Дети не понимают, что хорошо, что плохо. У них слишком развито желание быть как все.

Но в чем-то у ребенка должна быть свобода?
Я не верю, что когда мы позволяем человеку делать, что он хочет, то он от этого более свободный. Он более распущенный. Все человечество развивается до тех пор, пока развивается человек.
Снова вспомню Римскую Империю. Она разрушилась из-за междоусобных войн, причина которых заключалась в пресыщенности. Эти люди уже не знали, что делать. Все у них было. И эта пресыщенность и вседозволенность дали им ощущение, будто они короли, а весь мир принадлежит только им. Это начало конца. Сейчас в мире происходит что-то подобное. Кто-то берет на себя слишком много, указывая на свое величие. Я не называю имена и страны…

Их и не нужно называть, потому что все прекрасно понимают, о ком идет речь…
Их страдание собственным гигантизмом и величеством ни к чему не приведет.

Вы любите, когда вас хвалят?
Не люблю. Я это переношу с трудом. Мне становится физически плохо в такие моменты. На днях мне передали кассету, на которой записаны поздравления от близких мне людей. Я не решался включить ее до тех пор, пока моя жена не попросила сделать этого.
Я ушел в свой кабинет, включил запись. Фильм шел двадцать минут. Все это время я говорил себе: нет, это не тебе, это не про тебя.
Вот, например, у меня рост метр шестьдесят пять. Как бы я ни строил из себя человека с ростом метр девяноста, этого никогда не будет. Значит, мне нужно вести себя ровно из того положения, которое я занимаю на самом деле. А какой я – это общество и жизнь оценит. Людям важно, что о них думают другие.

Многие говорят, что им все равно.
Лукавят. Недавно один мой знакомый общался с очень состоятельным американцем. Он живет в Бруклине и строго следит за чистотой в своем доме и на близлежащей территории. Он все время что-то моет, убирает мусор, его машина всегда сверкает чистотой. И мой товарищ спросил его: ты же состоятельный человек, зачем тебе мнение всех этих людей? Они будут говорить тебе что-то плохое? Или муниципалитет тебя накажет? Оказалось, не было бы ни того, ни другого. «Мне важно, как ко мне относятся люди. Мне важно их мнение. И я не хочу отличаться от них» – так сказал американец. Мы обычно думаем, что миллиардеров видно издалека, потому что они могут купить самую шикарную одежду и украшения. А на деле тот, кто действительно может позволить себе это, выбирает обычные джинсы и свитер. И правильно. Иначе это было бы тщеславие, а я боюсь его интуитивно. Вот! Еще один мой страх. Я всегда боялся заболеть звездной болезнью. Поэтому я не люблю дни рождения. Я будто невольно заставляю людей говорить о себе хорошие слова, а, может, они не хотят этого. Но они вынуждены прийти, уделить мне внимание. Это какая-то трагедия для меня. А юбилей – безвыходная ситуация, поэтому я страдаю уже вторую неделю. Я думаю, чем скромнее ты себя ведешь, тем легче тебе жить.

Гремит то, что пусто изнутри?
Лучше спокойно жить и работать. Если получается – слава богу. Не бывает такого, чтобы все сто человек сказали, что ты хороший. Обязательно найдется хотя бы один, кто скажет, что все у тебя не так. Кто сейчас хорошо отзывается о главных врачах? В глазах общества они воры и мздоимцы. То же и с чиновниками. Кто сейчас скажет про них доброе и хорошее слово?

Но мы не знаем, как бы вели себя на их месте?
Нужно сделать ротацию и посмотреть, что произойдет. Когда кто-то ругает моего коллегу, я соглашаюсь с тем, что доктор плохой, и сделано все плохо. И предлагаю с завтрашнего дня выйти ко мне работу. Говорю, что отведу этого человека в реанимацию, он помоет больного, уберет за ним все, что нужно убрать. Потом возьмет скальпель и будет резать больного. А когда начнет хлестать кровь, он будет ее сдерживать. Тогда он сделает все правильно. Если он позволил себе критиковать другого, значит умеет делать то же самое лучше.

Неужели вы никого не критикуете?
Я никогда не критиковал учителей. Эта профессия кажется мне схожей с нашей, потому я очень боюсь обидеть учителя. Да и других людей боюсь ранить, поэтому критикую, только если это действительно нужно и важно. Я человек прямолинейный. Говорю все, как есть, без лишних политесов. Но если я не симпатизирую человеку, то не пытаюсь сказать ему об этом при любом удобном случае. Судить – право кого-то свыше. Врача я оцениваю по его профессиональным, а не человеческим качествам. Мне важны только те его действия, за которые, я, как главный врач, несу ответственность. Правильно поступаю или нет — этого я не знаю. Теперь уже поздно меня воспитывать. Теперь я уже почти ничего не боюсь.

Pin It on Pinterest

Share This