ЭПОХА ВОРОПАЕВА
О чём молчали 30 лет
СЕМЬЯ: Личность в истории
Фото Предоставлены: Н.А. Антипиным, заместителем директора ОГАЧО
Когда Михаилу Воропаеву звонил Леонид Брежнев, первый секретарь мог доложить обстановку до мелочей. Память у него была феноменальная — наизусть помнил целые страницы из романа «Война и мир». В какой-то мере Воропаева можно назвать Львом Толстым Челябинского обкома: объём работы при нём проделан колоссальный! Современники ставят Михаила Гавриловича в один ряд с политическими тяжеловесами — Николаем Родионовым, при котором область получила второй орден Ленина, и легендарным Николаем Патоличевым, обладателем рекордного количества высших орденов страны.
Подложили свинью
В 1975 году в Челябинской области началась невиданная засуха. Но областной конкурс мастеров машинного доения решили не отменять. Животноводов нужно было поднять на борьбу со стихией всеми способами. Как водится, на конкурсе были приветственные и мобилизующие речи. Помню, как на фанерную трибуну поднялся первый секретарь обкома КПСС Михаил Гаврилович Воропаев. Стояла жара. И Воропаев был одет по летней, ещё, кажется, предвоенной моде: белая шляпа с дырочками (для вентиляции), светлый костюм изо льна (он вечно мялся), обут в легкомысленные сандалии-плетёнки. Первый секретарь обкома был похож не на грозного партийного работника, которого все боялись, а чем-то напоминал чиновника-бюрократа (в очках и шляпе!) из фильма «Волга-Волга». Так, по крайней мере, нам, молодым журналистам, казалось. И мы почти не слушали, что он говорил с фанерной трибуны. Никто из нас не подозревал, о чём в это время приходилось думать самому Воропаеву, какие задачи решать. Об этом с трибун не говорили. Тем более фанерных…
Челябинску грозила катастрофа — в Аргазинском водохранилище, которое питает водой город, запасов оставалось на три месяца. Воду решили взять в Увильдах, а это ведь непростое решение! Озеро считалось одним из самых прозрачных в стране. Но другого решения не было. Между озёрами пришлось срочно прорыть канал. Уровень воды в Увильдах понизился на 4 метра и восстановился только через 31 год! А ещё нужно было спасать скот. Жара была такой, что сайгаки в поисках воды из казахских степей заходили в Троицк и пили из водопроводных колонок, которые им открывали горожане. Это было время ответственных решений. В области каждый день был горячим, в прямом и переносном смысле. И вот в это самое время кто-то из угодливых партийных работников подложил Михаилу Гавриловичу свинью. В буквальном смысле.
Кто-то из подчинённых Воропаева позвонил в совхоз, где проводился конкурс, и сказал, что неплохо бы приготовить Михаилу Гавриловичу сюрприз в виде молочного поросёночка. Эту историю рассказал парторг соседнего хозяйства — 22 года в одной должности! Команда была принята к исполнению. После конкурса мастеров машинного доения был фуршет в одном из берёзовых колков. Первого секретаря отозвали в кустики и сказали: «Вот, это вам!». В кустах лежала толстая свинья! Перестарались. Говорят, что Воропаев растерялся, замахал руками и бросился прочь. Какие оргвыводы после этого были сделаны, нам неизвестно. Но зато известен факт, который характеризует Михаила Гавриловича как честного человека. В молодости, во время войны, как и многие его сверстники, он голодал. Воропаев был секретарём локомотивного депо станции Златоуст. Михаил Гаврилович вспоминал:
— Помню, потерял я продовольственные карточки, только что полученные на следующий месяц. Мои товарищи, узнав об этой беде, вырезали из своих карточек талоны и принесли мне. А через неделю один паренёк нашёл и мою карточку. Нашёл и принёс мне её целёхонькую, даже хлеб за прошедшие дни по ней не был получен.
— Маркел, почему хлеб не выкупил? Ведь пропадёт, — спрашиваю я.
Он посмотрел на меня с укоризной:
— Они же не мои.
Мне стало так стыдно за свой вопрос.
В этой обстановке мы быстро взрослели, мужали, но сохраняли душевную чуткость и сострадание.
Всё это Воропаев сохранил на всю жизнь. Несмотря на возраст, положение и должность. Купить Михаила Гавриловича было нельзя. А старомодный, «бюрократический» стиль одежды уже и вовсе значения не имел.
Кстати, об оргвыводах: при Воропаеве партийных работников за различные нарушения карали очень строго. Олег Кульдяев, работник обкома партии, пришёл в один год вместе с Воропаевым:
— В советское время контроль деятельности партработников был строгий. Народный, государственный, партийный, комсомольский, средств массовой информации. Помню, как освободили от должности секретаря горкома партии в Каслях, который, возвращаясь из сада пьяным, позвонил не в свою квартиру. В Карталах секретаря горкома за то, что он в нетрезвом виде затопил гостиничный номер в кубинской Гаване. Секретаря обкома партии — за якобы неблаговидное поведение на охоте. Карали коммунистов за невыполнение производственного задания, срыв весеннего сева, публичную драку, развал семьи. Но чтобы партработника или госслужащего посадили за взятку — такое не могу вспомнить. Так было!
Под барабанный бой
Представьте себе, как за столом сидят четырнадцать разновозрастных детей. Тринадцатым в семье Воропаевых был Миша. Он считал, что число 13 — самое счастливое, и помогало ему в жизни. Он был единственным в семье, кто получил высшее образование и стал партийным работником высокого ранга. А родился будущий секретарь обкома на украинском хуторе. Отец был потомственным казаком, мать — хохлушка из Чернигова. Восемь из четырнадцати детей умерли в детстве. Старший брат Пётр был пионервожатым, он привёз барабан для Михаила. Должность барабанщика была всем на зависть! Вот только маршировать по хуторским улицам особо было некогда — нужно было за лошадьми ухаживать, птицу кормить, старшим помогать. Однако всё это делалось с удовольствием, в охотку! Но всё хорошее быстро кончается: семья переехала к старшим детям в Свердловск, на Уралмаш. Вчетвером размещались в комнатке 12 квадратных метров. Условий никаких, но Михаил получил отличный аттестат и поступил в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта. Но в Ленинграде задержаться было не суждено: доучиваться пришлось в Ростове и Тбилиси — грянула война…
Далее скороговоркой назовём вехи жизни Воропаева. Итак, после окончания института Михаил Гаврилович начал работать в Челябинской области старшим техником по ремонту паровозов. Быстро продвигался по комсомольской линии. Работал на ЧМК мастером, секретарём райкомов и горкомов ВЛКСМ Челябинска и Златоуста. С 1954 года на партийной работе в Челябинске, с 1963 года — первый секретарь Челябинского горкома партии. Тогда за достигнутые успехи в выполнении заданий семилетнего плана по развитию чёрной металлургии Михаил Воропаев получил свой первый орден Ленина. За жизнь он получил три ордена Ленина, орден Октябрьской революции и орден «Знак Почёта».
А в 1970 году Михаил Гаврилович был назначен первым секретарём Челябинского обкома КПСС. И задачи развития чёрной металлургии в области стали для него одними из самых важных. Вернее, одними из архиважных!
К началу семидесятых в металлургии всё, что было построено и внедрено во время Великой Отечественной войны, устарело. Проблема встала как-то неожиданно, в один момент. Необходимо было срочно обновлять основные производственные фонды, внедрять новые технологии. Конкурентоспособность наших товаров на рынке падала. Учёные политехнического института проанализировали уровень технологии и качества продукции на 300 предприятиях области и установили: новейшие достижения науки и техники у нас внедряются крайне медленно. Героические усилия рационализаторов приводили лишь к временным успехам. И нельзя же всё свалить на плечи героев! Назрела необходимость технологической революции. Тон переменам задала Магнитка, где срок службы многих доменных печей и коксовых батарей достиг критической отметки. Конструкция домны предполагает выпуск чугуна до 100 лет, но где вы видели такие домны? Через 10–12 лет домны ставят на капитальный ремонт. А что такое капремонт? Некоторые домны пришлось срезать под самый «пенёк». А делалось всё это нереально быстро. Раз — и нет домны, два — и домна выросла! Другое дело — реконструкция коксовой батареи. Здесь сроки подольше. Но всё это время вся Магнитка интересовалась, например, как шли дела на возведении коксовой батареи № 8‑бис. В газете «Магнитогорский рабочий» заранее держали первую полосу с шапкой «Коксовая батарея N8‑бис — в строю!». И весь город выдохнул, когда она вышла. Шла модернизация и других предприятий. Успешно внедрялись новейшие технологии получения специальных сталей и жаропрочных сплавов на ЧМК. В то время на предприятиях появилась АСУ — автоматизированная система управления качеством. Тогда к электронике на предприятиях относились с недоверием. Металлурги, например, привыкшие определять готовность стали по цвету горячей окалины, так и предпочитали работать на глазок. Машинист конвертера на ЧМК говорил:
— Электроника рассчитана на то, что всё должно работать идеально. Электроника, например, не знает, что весы на самом деле дают погрешность в 400 килограммов, а я знаю, и поэтому веду загрузку с учётом этой погрешности. Я доверяю только себе, своему опыту, а не электронному мозгу.
Доверие к новой технике приходилось завоёвывать. И делать это без раскачки. Быстрыми темпами обновлялось производство на ЧТПЗ, заводах Златоуста, Миасса, Сатки, Аши, Верхнего Уфалея, Кыштыма. Но кто тогда знал, какую роль в этом играл обком партии? Да почти никто. Обычное дело.
По достижениям металлургии Челябинская область при Воропаеве вошла в шестёрку лучших регионов в стране. Металлурги тех лет неплохо зарабатывали. Они вправе были рассчитывать на хорошее обеспечение продуктами. Образно говоря, обком всегда «стоял в шпагате» между промышленностью и сельским хозяйством. Удерживать равновесие в зоне рискованного земледелия было непросто. О засухе 1975 года мы уже упоминали: обком КПСС работал, как на войне: организовывал экспедиции за соломой (!) в различные города страны, траву для скота косили в горах, в ход шли камыш (для заготовки было закуплено специальное оборудование в Чехословакии) и болотные кочки. Но никто уже не помнит ситуацию, которая случилась раньше.
В 1969 году в Челябинской области стояла суровая зима, помёрзло много фруктовых деревьев и кустарников. Но благодаря той позиции, которую заняли Михаил Воропаев и его сторонники, сады в области вскоре восстановили, было создано объединение «Плодопром», выведены новые морозоустойчивые сорта. В Челябинске, Магнитогорске, Миассе, Златоусте, Копейске под любительское садоводство выделили земли, и крупные города были окружены садоводческими товариществами, которые и сегодня дают горожанам свежие фрукты и овощи, богатые витаминами и — подчеркнём! — без нитратов. Это при Михаиле Воропаеве была поставлена задача — научиться перерабатывать сельхозпродукцию и появилось фруктовое вино, варенье, соки в трёхлитровых банках. Стоило всё это копейки. А летом горожане в массовом порядке выезжали на совхозные поля на сбор свежей земляники, малины, смородины. Рассчитывались тут же, у кромки поля. Чаще всего плату получали натурой — ягодами. Кстати, в ту пору на Урале стали разводить облепиху. Это уже было из области оборонного задания: облепиховое масло планировалось использовать для лечения ожогов в случае ядерной войны. Когда Михаил Гаврилович работал в Металлургическом райкоме КПСС, семья Воропаевых имела свой сад, но с ним пришлось расстаться — партийная работа в обкоме стала отнимать всё время и силы.
Кстати, в год засухи в Челябинске планировали провести всесоюзный семинар лекторов. В ЦК партии Воропаеву предложили перенести семинар, мол, не до этого! Но Михаил Гаврилович сказал: спокойно, товарищи, всё пойдёт по плану. Пусть приезжают и увидят, как мы живём. Цены на продукты не были повышены ни на копейку. Всё было под контролем обкома.
Звонки генсека
Михаил Воропаев стоял у руля области почти 14 лет. А точнее, 13 лет и 5 месяцев. За это время в Челябинске открылись новый драмтеатр (сегодня — имени Наума Орлова), кинотеатр «Урал», цирк, Торговый центр. На территории санатория «Кисегач» начал работать единственный на Южном Урале кардиологический реабилитационный центр. Открылся и первый на Южном Урале Челябинский госуниверситет, начал активно отстраиваться новый Северо-Западный район. Это была жизнь, которая шла бурно. Михаил Гаврилович отдавался ей без остатка. Поэтому ему было просто дико слышать о том времени как об эпохе застоя. «А вы что построили сейчас?» — спрашивал Михаил Гаврилович своих оппонентов и слышал в ответ нечто нечленораздельное. После него, в девяностых, в Челябинске на месте предприятий открывались торговые центры и ночные клубы. Не было порядка и в руководстве области. Например, при одном из скандально известных губернаторов за три года в министерстве социальных отношений сменилось шесть министров. А уж сколько пошло под суд! Не только роту, штрафной батальон сформировать можно.
Когда Михаил Воропаев сменил на посту первого секретаря обкома КПСС Николая Родионова (он был назначен заместителем министра иностранных дел СССР), многие думали, что при всём уважении он будет бледной тенью своего предшественника. Считалось, что Николай Николаевич поднял область на небывалую высоту — выше некуда! При нём область была награждена вторым орденом Ленина. Авторитет Родионов имел колоссальный. Но Михаил Гаврилович быстро вырос в политического тяжеловеса. Его ценили, к нему прислушивались. Михаилу Гавриловичу частенько звонил Леонид Ильич Брежнев, в Челябинск приезжали члены Политбюро ЦК КПСС. Некоторые из современников позже ставили Михаила Воропаева в один ряд не только с Николаем Родионовым, но и с легендарным Николаем Патоличевым, который руководил областной партийной организацией в годы войны и был награждён 11 орденами Ленина!
Современники отмечают важную особенность Воропаева — он давал дышать талантливым людям, не зажимал их, а способствовал росту их карьеры. Ученики Воропаева П. С. Грищенко и А. Н. Плеханов (фамилия-то какая!) возглавили коммунистов Удмуртии и Курганской области, М. Ф. Ненашев был главным редактором газеты «Советская Россия» (в это время газета получила свежий глоток воздуха!), стоял у руля Всесоюзного комитета по телевидению и радио. Г. Г. Ведерников стал заместителем председателя Совета Министров РСФСР, К. Е. Фомиченко — послом в Эфиопии. И так далее! Безусловно, все они — люди талантливые, но ведь кто-то должен был дать им дорогу…
С уральской яблоней в Москву
В 1984 году Михаила Гавриловича перевели на работу в ЦК КПСС — заместителем председателя комитета партийного контроля. Злые языки до сих пор говорят, ссылаясь на некоего обкомовского завхоза, что Воропаев увёз одеяла и подушки с обкомовской дачи. Тем, кто был у первого секретаря дома и видел, как скромно он жил, эти обвинения кажутся просто дикими: видимо, Михаил Гаврилович этого завхоза крепко за руку прихватил! Журналист Юрий Емельянов вспоминает: когда Воропаев был первым секретарём Металлургического райкома КПСС Челябинска, журналисты и техники городского радио вели репортажи первомайских демонстраций с балкона квартиры Воропаева (Металлургический район ввиду удалённости от центра города проводил демонстрацию отдельно). А жена Михаила Гавриловича заботливо угощала журналистов.
В то время Михаилу Гавриловичу было 36 лет. Далеко не мальчик. Казалось бы, возраст, когда романтика из головы выветривается в ноль. Как тогда понять заявление первого секретаря Металлургического райкома партии направить его директором самого отстающего совхоза области? Оно хранится в областном архиве. Было оно написано в состоянии какой-то слабости, отчаяния, чувства вины или это действительно был благородный порыв души? Сейчас это никто не скажет. Но факт был! Человек был готов поменять комфортную городскую жизнь на сомнительную должность в захудалом хозяйстве, а тут слухи о каких-то одеялах и подушках. Смешно. И противно.
Насчёт слухов: знаете, что на самом деле увёз с собой Воропаев в Москву? На память об Урале он захватил саженец яблоньки, который посадил на даче в Красной Поляне под Москвой. За этой яблонькой они с женой ухаживали многие годы. Воропаев был руководителем другой формации: я знаю современных руководителей, которые давали указания выкапывать огромные голубые ели, растущие перед управлением завода, и высаживать у себя на даче. И никто слова не сказал!
В Москве Михаил Гаврилович никогда не забывал о Челябинске. Представитель нашего землячества Татьяна Калинина вспоминает:
— Я познакомилась с ним уже в Москве, когда ему было за 80. Очень невысокого роста, но в общении чувствовалось его величие. Он интересовался областью, хотел знать всё, вплоть до нормы выплавки стали на ЧМК. Память у него, как, кстати, и у Тяжельникова, была уникальная. Помнил всё до мелочей — имена, цифры, события, как разведчик из фильма «Щит и меч». Как-то раз мы с земляками праздновали Новый год, я сидела с ним за столиком, мы болтали, смеялись. И тут ведущий дал ему слово. Михалгаврилыч (так его звали друзья) на половине фразы остановился, встал, произнёс пламенную и очень небанальную речь, затем под аплодисменты сел и продолжил разговор со второй половины фразы. Я с большим почтением относилась к нему не за прежние заслуги, а за то, что он был Личностью. Я про него, Ненашева, Тяжельникова, Поляничко, Соломенцева могу сказать совами поэта: «Да, были люди в наше время…». Они за страну переживали, это были действительно государственники. Да, продукты эпохи, бескомпромиссные порой, но таких людей сейчас не хватает. Вместе с ними уходит эпоха.
Эпоха Воропаева
Как-то в Москву к Воропаеву приехали челябинские архивисты. Кое у кого шевельнулись сомнения: человек пожилой, может быть, уже чего-то не помнит, но… поразила феноменальная память обоих супругов. В течение четырёх часов они с Валентиной Иосифовной не прерываясь читали стихи, в основном советских поэтов. Один начинал — второй заканчивал. О памяти Воропаева ходили легенды. Он мог целыми страницами цитировать роман «Война и мир» Льва Толстого или читать пушкинского «Бориса Годунова»!
Жена у Михаила Гавриловича была красавицей, на голову выше его. До конца жизни он относился к ней с обожанием. У Валентины Иосифовны было больное сердце, и Михаил Гаврилович многое по дому делал сам, например стирал! Заботился он и о своих многочисленных племянниках, и жена покупала для них сразу по десять детских зимних шапок — сёстры у Воропаева были людьми простыми, небогатыми. Он заботился о всех родственниках.
Партийные работники стояли на учёте в особой поликлинике и должны были регулярно ложиться в стационар для обследования здоровья. Воропаев лечиться не хотел: и времени нет, и лечиться мужчины, честно говоря, боятся. Стоял здесь на учёте и автор. Женщина — медицинский работник, ответственная за осмотры (фамилию, простите, запамятовал), рассказывала:
— Вытащить их в поликлинику было невозможно. Как-то я набралась наглости и дозвонилась до Воропаева: «Михаил Гаврилович, почему не выполняете решение бюро обкома КПСС?». Он, конечно, от такой наглости растерялся: «Какое решение?». И я ему напомнила, что решением бюро они должны обследоваться.
— И что?
— Воропаев сказал, что раз есть решение бюро, он должен подчиниться. Партийная дисциплина — дело святое! Мы их хорошо «прокапывали», некоторые обкомовцы — настоящие долгожители.
Михаил Гаврилович ушёл из жизни, не дожив месяца до своего девяностолетия. С ним ушла целая эпоха. О Воропаеве молчали тридцать лет.