Многие утверждают, что российской системе образования можно поставить диагноз «аритмия». Сюда же входит и рассогласованность подходов, курсов. Так ли это на самом деле? Можно ли вылечить наше образование — например, за счёт дополнительного? И какие ещё изменения диктуют новые поколения, выросшие на интернете и гаджетах?

Участники круглого стола: Елена Чумакова (генеральный директор Института организационного и личного развития «Эго Ресурс»), Людмила Зубанова (профессор Челябинского государственного института культуры), Александр Кузнецов (министр образования и науки Челябинской области).

Готового знания уже мало

Эльдар Гизатуллин: Про современное образование нередко говорят, что оно страдает от своего рода «аритмии», рассогласованности — это и рассогласованность различных курсов, отрыв от практической деятельности, и многое другое. По вашему мнению, это реальная проблема или ситуация всё-таки далека от критичной?

Александр Кузнецов: Если речь идёт о рассогласованности между содержанием и формой, это, безусловно, плохо. Но если имеет место разнообразие форм и содержания — это хорошо. Мы ведь все разные, и каждому нужен индивидуальный подход. Эта тенденция касается и школьного, и высшего образования, среднего профессионального. Некоторых подобное разнообразие приводит в ступор. Но это нормальный процесс, который диктуется логикой социально-экономического развития. Так что, считаю, это не рассогласованность, а индивидуализация.

Людмила Зубанова: Конечно, темпы жизни обгоняют образование. Технический директор компании Google Рэй Курцвэйл говорил, что сегодня один номер издания New York Times содержит больше информации, чем мог за всю жизнь переварить человек, живущий в XVIII веке! Традиционные институты ощущают потребность догонять быстро меняющиеся тенденции. Поэтому многие вузы стремятся к модернизации, цифровизации.

Елена Чумакова: 30 лет я работаю в системе образования, в том числе вузовском и постдипломном. Рассогласованность есть однозначно: между отдельными преподавателями, дисциплинами, учебными заведениями и реальной практикой. Преподаватели не поспевают за изменениями в информации и технологиях. Одной из бед академического образования является заточенность на готовое (чужое) знание. Ведь как усваивается знание? Если услышал информацию, усвоишь лишь 10% её, увидел — 20, поэкспериментировал — 70, обсудил — 90. Но такие форматы обучения не включены в систему образования начиная со средней школы. Я бы больше внимания уделяла добыванию знаний. Не случайно сейчас так популярны различные тренинги, но и там нередко всё сводится к тому, что вас просто загружают готовой информацией.

Александр Кузнецов: То есть эффективнее получать знание через опыт практической деятельности.

Елена Чумакова: Пусть так. А также через дискуссии как обучение процессу размышления, «думания», но они мало где приветствуются в образовании. К сожалению, часто нет преемственности между школой и вузом. Чего стоит фраза в институте: «Забудьте всё то, чему вас учили в школе!». Как так можно?

Александр Кузнецов: Да, а на работе им потом говорят: «Забудьте всё то, чему вас учили в вузе!».

Гаджет в голове или в руке?

Эльдар Гизатуллин: Многие считают, что надо менять подход к преподаванию из-за особенностей нового поколения — тех, кто родился в нулевых годах и позже. Мол, у них клиповое мышление, они не способны сидеть 40 минут и внимательно слушать…

Александр Кузнецов: Я бы так пессимистично не рассуждал. У всех народов и во все времена было недовольство системой образования, да и невозможно быть полностью довольным, как и полностью недовольным. Что до поколения, то каждое из них — новое. Кто-то, например, пережил пандемию коронавируса в школе, а кто-то в детском саду — это уже разный опыт. Предвосхищать тенденции и изменения надо, но в разумных пределах. Меня всегда забавляет, когда я читаю прогнозы, что будет через 100 лет, — молодцы, конечно, пишут, что никто никогда не проверит! Я практик. Вот Елена Викторовна говорит, что в школах нет дискуссий. Но школы разные. Начальная — это одно, школа второго звена — другое. То же самое можно сказать и про вузы.

Поэтому хороший инструмент выравнивания — дополнительное образование. У любого человека должно быть базовое образование, из поколения к поколению. Но каждая конкретная деятельность предъявляет свои требования. В рамках базового образования все их учесть невозможно. Обратите внимание, что сегодня число организаций, предлагающих услуги дополнительного образования, выросло в два раза. Не второе высшее, потому что это долго и дорого, а модульные, короткие курсы. Это и позволяет преодолеть аритмию. Почему много детей идёт в среднее профессиональное образование? Там важнее профориентация, а практика занимает до 75% времени. Раньше повара готовили четыре года, хотя никогда не понимал, чему там можно так долго учить. В армии я получил специальность радиотелеграфиста за полгода. Лучше организовать короткие, насыщенные курсы — система профтехобразования (СПО) к этому движется. Наверное, и вузы к этому придут. Чтобы каждый выпускник помимо базового диплома имел множество других «корочек».

Людмила Зубанова: Что касается поколений, то цифровой разрыв стал наглядным, есть опережающие и запаздывающие группы. Но это зависит не от возраста, а от мотивации. Раньше информацию запоминали — у нас есть профессор, которому 89 лет, он плохо видит, но помнит все даты. У него, можно сказать, гаджет в голове, а у большинства — в руках. Пандемия в этом смысле оказала положительное воздействие — многие встроились в цифровой процесс. Не всё так просто, конечно, если речь идёт о творческом вузе, где музыканту надо ставить руку, певцу — голос. Для этого пока нет полноценного цифрового решения, но мы ответили на вызов.

Преподаватель обязан развивать себя, заниматься исследованиями, но этому мешает бумажный вал. Мы провели опрос среди педагогов Челябинска, Кемерово, Барнаула и выяснили, что преподаватель отдаёт методологической документации, работе с отчётностью до 70 процентов своего времени. И бюрократизация только растёт. Что называется, увеличение объёма памяти ведёт к увеличению памяти носителя.

Александр Кузнецов: Согласен, это одна из наших проблем. В медицине, кстати, та же ситуация. Но вал документов имеет своё объяснение — растёт информационное взаимодействие. Но плохо, когда информация дублируется и на бумаге, и в цифре. Нужен баланс между основной деятельностью и работой с документами, однако пока его нет, и окончательного решения нет.

Понять, куда идти

Эльдар Гизатуллин: Елена Викторовна, уже говорили о значимости дополнительного образования. А какие конкретно «белые пятна» в системе образования закрывает ваш институт на протяжении 17 лет?

Елена Чумакова: О некоторых «белых пятнах» уже упоминалось. У нас в целом другой подход к обучению. Мы учим через правое полушарие, а не через левое: идём к теории через практику, а не наоборот, как принято. Сначала создаём опыт, затем из него выводим концепт и, наконец, его применяем на деле. У нас даже нет парт, и это поначалу шокирует, особенно управленцев на бизнес-факультете (а всего у нас десять направлений переподготовки). Одна из самых больших прорех в образовании, которую мы закрываем, — оторванность предмета изучения от философии жизни. Основная потребность человека — это гармоничные отношения с собой и миром вокруг. И получение образования — это лишь один из способов решения именно этой задачи: найти ответ на вопрос «Кто Я?» и найти этому Я наилучшее применение в жизни. Если Учитель даёт лишь свой предмет, он во многом оставляет Ученика голодным. Мудрый наставник помогает освоить Жизнь, хотя бы ту её часть, которая связана с изучаемым Делом.

Здорово, если бы наш регион выступил лидером в подобном инновационном подходе.

Александр Кузнецов: В каком конкретно подходе? Есть образование человека, которое зависит от возраста. А есть система образования, которая, что ни говори, нацелена на усреднённые показатели студента. Конечно, система не может учесть все индивидуальные особенности: для кого-то программа слишком сложная, для другого — чересчур простая.

Нам есть чем гордиться. Наше начальное образование по праву считается лучшим в мире. Похуже ситуация со средним и высшим, хотя есть положительная динамика. Общество заставляет двигаться государственную систему. Люди знакомятся с мировым опытом, спрашивают: а почему у нас не так? Одна из слабых сторон — научно-исследовательская работа в педагогике. Жизнь ускоряется, и подобная работа не поспевает за изменениями. Эта проблема, кстати, есть во всём мире.

Людмила Зубанова: Инновации вдохновляют далеко не всех, сегодня есть даже инновационная усталость. Люди говорят — дайте нам уже поработать без постоянных перемен! Ведь инновации — это ещё и разрушение привычного.

Эльдар Гизатуллин: И всё же: поспевает ли современное образование, особенно высшее, за изменениями в экономике, политике, реальной жизни, запросом времени, по вашему мнению?

Людмила Зубанова: Если в США в год реализуют 1200 стартапов, то у нас — лишь несколько десятков. Разрыв есть. Но я считаю, что выстраивание связей между образованием и производством происходит на уровне экспертиз, приглашения учёных для разработки стратегий.

Александр Кузнецов: Можно задаться вопросом: а какому сектору экономики надо соответствовать? Вся система экономики страны по-прежнему лишь формируется. Налоговый, бюджетный кодексы приняты всего 20 лет назад. Раньше у нас был дикий капитализм, сейчас всё больший вес набирают госкорпорации. Советская система образования существовала в условиях плановой экономики. Всё было ясно: вот город с 20 тысячами населения, там определённое производство, а значит, нужно ПТУ соответствующего профиля. Всех это устраивало.

Ситуация полностью поменялась, и моментально в неё встроиться — это фантастика.

Эльдар Гизатуллин: Значит ли это, что проблемы высшего образования можно решить лишь на федеральном уровне? Или это под силу и региону?

Александр Кузнецов: Конечно же, надо действовать и на уровне региона, и даже отдельной организации. Почти любую проблему реально решить  — следует лишь ставить задачи в зоне ближайшего развития.

Эльдар Гизатуллин: А каким должен быть идеальный вуз, на ваш взгляд?

Людмила Зубанова: Надо понять, куда идти, — без этого ничего не получится. Помните, как в «Алисе в Стране чудес», когда Алиса спрашивает Чеширского кота, куда ей идти. «А куда ты хочешь попасть?  — спрашивает кот. — Мне всё равно. — Тогда всё равно куда идти». Обычно люди говорят о том, чего бы они не хотели. А вот определить то, чего хочешь, сложнее. Пространство свободы — вот так я бы описала концепцию идеального вуза.

Елена Чумакова: У меня нет образа идеального вуза, если честно. У высшего образования сейчас нет внятного заказчика — вот в чём проблема. Родители заказывают диплом. Работодатель — статус высшего образования как условие соответствия карте должности. Государство заказывает вузу индекс цитируемости и учёных степеней как шанс повышения рейтинга российской науки (хотя самой науки в вузах и нет). Сейчас высшее образование стало массовым и потеряло свою функцию «высшего». Нет заказа на интеллектуальную элиту, потому что нет образа «общества будущего». Государство должно чётко сформировать свой заказ, кого и чего оно ждёт от высшего образования.