Сергей Буяков, депутат Законодательного Собрания области – о своем отце Николае Николаевиче Буякове
Папа вырос без отца, тот рано умер. Его мама, моя бабушка, поднимала двоих сыновей одна. Жили под Днепропетровском, небогато. Бабушка работала в колхозе за трудодни – за нарисованные на бумажке палочки. Отец учился хорошо и рос самостоятельным. Да таким самостоятельным, что когда его не приняли в пятый класс и оставили на второй год («Украинскую мову не знаешь!»), он сказал бабушке: «Мама, я поехал к тетке в Омск». Ему было 11 лет. Он все решил. И бабушка согласилась! Тетке написали письмо, посадили мальчишку на поезд, и он поехал к тетке Саньке в Сибирь, в деревню Щербакуль Омской области. Один, через всю страну.
Он все и всегда решал сам. Переубедить, сдвинуть его было невозможно. Да и сейчас, впрочем, тоже.
Тетка Санька была жесткая, строгая. Было у нее семеро своих детей, Николай восьмой, и приняла она его как своего. Отец с детства хорошо знает крестьянский труд, приходилось помогать по хозяйству: и траву косить, и поросятам корм дать, и лошадь запрячь, и баню сложить. Одно из самых сильных воспоминаний детства, папа рассказывал: спали за печкой, там самое теплое место, а в печке горшок с картошкой слышно, как шкворчит, и запах такой, что голова кружится. В этой деревне Щербакуль отец пошел в 5-й класс. Топал в школу за 11 километров! Однажды с друзьями чуть не замерз, в такую метель попали.
Через два года из Днепропетровска к нему приехала мама со старшим братом, поселились в соседней деревне Таловка, в землянке – пол в доме был земляной, даже досок не стелили. Годы были тяжелые: недоедали, одевались в старье, донашивали друг за другом, работали с молодых лет… Но никогда я от отца не слышал ни нытья, ни жалоб на свою жизнь. Ему всегда хотелось учиться. Он много читал, выписывал журналы. И вообще деревенские свои годы вспоминает всегда с радостью. С большой теплотой рассказывает о своей любимой тетке. Я ее не застал, к сожалению.
В 16 лет папа уехал учиться в Омск, в школу рабочей молодежи, потом закончил училище. Работал электромонтером, обслуживал ЛЭПы. На «кошках» залезал на столбы, в 40-градусный мороз, в полях, на ветру, в любую экстремальную непогоду… Ничего не боялся, никогда не жаловался на трудности.
Меня папа, конечно, в детстве научил, как обращаться с электричеством. Помню, как мы однажды с друзьями решили проверить дома розетки. Брали золотинки, засовывали в дырки (по одной!) и сверху сбрасывали железную вешалку. Бабах! Хлопок такой, искра – просто круто. Я же не знал, что розетка потемнеет. Влетело мне тогда здорово. Вот тебе и сын электромонтера, смешно сказать… Потом меня папа, конечно, до автоматизма научил технике безопасности.
В Челябинск его занесло случайно. Ну буквально пальцем в карту ткнул. Ехали они с товарищами на АвтоВАЗ, но не попали, куда-то еще попробовали, на какие-то стройки – не сложилось. А с Челябинском сложилось. Приехал сюда, устроился на ЧЭМК электромонтажником в шестой цех, получил комнату в общежитии на ЧГРЭСе. Очень быстро стал секретарем комитета комсомола цеха: выступил перед огромной аудиторией – 600 человек – и так выступил, что ему поверили, выбрали его. Позже стал председателем профкома ЧЭМК, избирался депутатом, работал заместителем председателя Совета народных депутатов.
Мы жили в «гусаровском» доме – по имени легендарного директора ЧЭМК Владимира Гусарова в народе звали старый дом на углу улицы Российской и проспекта Победы, где жили руководители завода. И сам Гусаров там жил на втором этаже, в квартире над нами. Бывает, идет мимо и скажет: «Зайди-ка, Николай». Отец очень его уважал, считал своим наставником, очень дорожил его доверием.
Рос я в строгости. Например, я не мог выйти гулять, пока папа не вернется в работы. Он возвращался и проверял, все ли я сделал, что мне положено. Примерно в девяти из десяти случаях обнаруживалось, что я чего-то не сделал: посуда не помыта, задачка не решена – и меня гулять не отпускали. Хоть мама и заступалась, как могла, когда я уходил, не дождавшись отца, – наказания было не избежать. Папа как юрист считал, что принцип неотвратимости наказания должен соблюдаться. И я теперь его отлично понимаю. И как юрист, и как отец.
Наказывали меня лишением прогулок и телевизора, хоть там и показывали всего два канала. Дома была огромная библиотека, мы всей семьей собирали и сдавали макулатуру «на книжки», и еще с каждой зарплаты папа покупал пару книг. Возможно, в силу фамильной тяги к чтению или благодаря вынужденному лишению прогулок, лет с пяти я начал читать. И вчитался так, что до сих пор остановиться не могу. Помню, меня заставили делать уборку. Входит в комнату папа, видит, что пылесос работает, а меня нет. Только смех раздается из-за кресла. Это я там за креслом спрятался и читаю, хохочу в голос. Даже не заметил, как папа подошел. До сих пор помню эту книжку: Альфред Шклярский «Приключения Томека».
Я понимаю сейчас, что отец был прав, когда держал меня в строгости. Район у нас был непростой, криминальненький. Мы пекли картошку, на обрыве реки играли в футбол (и вратарь лез в реку вылавливать мячик), прыгали по гаражам, костры жгли, пробовали курить. Причем так: брали две палочки, зажимали ими сигарету, чтобы от рук не пахло. Попался я лет в 15. Папа сказал: «Еще раз увижу, все сигареты у меня съешь». Сам он практически не курил. И пару сигарет я съел. Хотел доказать папе силу моего духа: вот, мол, смотри, я съем. На вкус это ужас, конечно.
Папа всю жизнь был бессеребренником. Думаю, именно потому, что он никогда не пытался первым урвать себе кусок, он сохранил доброе имя и до сих пор держится на своем посту, ему доверяют люди. У него репутация честного, справедливого человека. У нас у последних из всех знакомых появлялась стиральная машина, пылесос, холодильник, автомобиль… Отец, председатель профкома, имел прямое отношение к так называемому распределению материальных благ среди рабочих. Помню, однажды он с помощниками и заместителями поехал на какой-то особый склад, где нужно было что-то получать, и я с ним вместе увязался, уж не помню почему. И заведующая этим складом, поздоровавшись со всеми приветливо, к отцу обратилась строго: а вы, мол, кто такой? Замы даже сконфузились: так это же наш председатель. Не интересовали отца все эти материальные блага, пока мама не начинала причитать: «Коля! Да в конце концов!»
Я всегда старался показать, что я не папенькин сынок. Мне было важно не выделяться, я держался со всеми на равных: и «встык ходил» (это в футболе так играют, когда коленка в коленку упирается), и купаться убегал с мальчишками из лагеря… Хотелось доказать, что и так называемые папенькины дети не неженки и могут сами чего-то добиваться. И себе доказать, и родителям.
В 2002 году отец на альтернативной основе выиграл выборы и стал председателем Областного комитета горно-металлургического профсоюза, хотя противостояние было сильным, он шел самовыдвиженцем. Ему было 55 лет. И сейчас ему 70, он действующий политик, возглавляет Федерацию профсоюзов Челябинской области.
…Четыре года назад я с отцом поехал в командировку в Омск. Планировали эту поездку долго, года два. Я все откладывал: разные дела, времени нет, сами понимаете… А тут ехать 800 километров на машине, к людям, которых я практически не помню. А отец мне все говорил: «Хочу на родину съездить, тетка там жива еще, ей 90 лет». Спланировали наконец, собрались, поехали вдвоем. Долго ехали, без ночевки, одним перегоном. Я это рассматривал как сыновний долг – с постовым такого роста спорить, знаете, запросто непросто. Доехали, побыли пару дней, повидали родных. И вот накануне отъезда беседовали с его друзьями, и они говорят мне: «Знаешь, как он горд, как счастлив, что у него такой сын!». Вслух мужчины, конечно, друг другу такие вещи не скажут.
Я только тогда понял, как для отца было важно, чтобы он не один приехал, чтобы я поехал с ним на родину, в те края, куда он мальчишкой когда-то уехал на поезде через весь Советский Союз.