Признаюсь сразу: Евгений Ефремович Вайнштейн мне нравится. Причем, давно. И даже очень. Он не звонит мне никогда, я звоню ему раз в год. Но почему-то всегда про него помню. Изредка, гораздо реже, чем один раз в год, мы встречаемся в его кабинете. И каждый раз (вот мистика!) Вайнштейн меняет мою жизнь. Не всю, конечно, но вектор ее движения – точно.
Мне кажется, что если бы Бабель хотя бы раз в жизни пообщался с Евгением Ефремовичем, он бы не про Беню Крика сказал, а про Вайнштейна: «Он говорит ТАК мало, что хочется, чтобы он сказал еще».
– За что вас так любят люди?
– Я не уверен, что они меня вообще любят! (Смеется).
– Но все-таки?
– Что за вопрос? Один любит, второй ненавидит, третий равнодушен.
– Никогда не слышала, чтоб вас ненавидели.
– Ну ты не там слушаешь.
– Ну, Евгений Ефремович…
– В любом случае, в любом вопросе один выигрывает, другой проигрывает. И ненавидит того, кто выигрывает. Это нормально. Даже тебя, наверно, кто-то ненавидит.
– «Даже тебя!» Но я-то конфликтная, а вы-то нет.
– Что значит – конфликтная? Что, ты позволяешь себе истерики? Не думаю. Каждый человек находится в каких-то конфликтах. Только один спокойно борется и разбирается, а другой устраивает истерики.
– Мне казалось, что вы терпимы к людям.
– Кто тебе сказал об этом? Я просто людей уважаю – я на них не ору, не кричу, не обзываюсь, не кидаюсь тапочками, ботинками. Но к каждому человеку у меня определенный подход. Определяю, кто есть кто, и из этого cкладывается мое отношение.
– То есть, меня вы уже определили?
– (Смеется). Иначе б ты здесь не сидела, и я бы с тобой не разговаривал.
– Спасибо!
– В последние годы я не общаюсь с теми, кого не понимаю. Поэтому у меня круг общения все меньше и меньше.
– Давно?
– Давно. Лет, может, шесть – семь.
– Всего? То есть, вам уже было пятьдесят, когда вы подумали, что можете себе это позволить?
– Я не подумал, это автоматом произошло. Понял, что нет времени и сил общаться со всеми. Общаюсь только с теми, кто мне приятен.
– Но ведь все равно приходится встречаться с разными людьми?
– По работе, бывает, приходится. Но это чисто рабочие отношения, и тут не может быть эмоций.
– Как вы решились на этот шаг?
– Ну это же не то, что я три дня думал – думал и решился. Автоматически получилось.
– А как вы решились поменять свою жизнь?
– Это ты о чем?
– Это я о вашем неожиданном поступке, на который решаются редкие люди.
– Надо трезво понимать, что если в отношениях нет перспективы, нельзя портить жизнь ни себе, ни близкому человеку, который рядом с тобой.
– А как же «лучшие годы»?
– В жизни все годы – лучшие.
– Вот я, например, считаю, что когда женщина говорит, что она отдала мужчине свои лучшие годы, она просто откровенно манипулирует им.
– А я вообще не люблю всех этих разговоров.
* * *
– У вас очень доверительные отношения с сыном. Вы слушаете его советы?
– Прислушиваюсь.
– Как часто?
– Ну у нас же не бывает вечеров вопросов и ответов. Мы общаемся каждый день по многу раз. У нас же не так, что «кроха-сын к отцу пришел и спросила кроха»… Я на него влияю, он – на меня – в режиме постоянного общения. Сергей уже полностью сложившийся, взрослый, неординарный человек.
– Сережа на кого похож? На вас или на маму?
– Он взял лучшие качества и от Ларисы Евгеньевны, и от меня.
– А лучшие ваши качества – это какие?
– Ну что за вопросы ты задаешь! Я ж не могу сам себя оценивать и кричать, какой я умный, красивый, добрый!
– Вот!! Ну а почему нет? Вы забыли сказать – смелый.
– Ну какой я смелый? Я бы сказал, что я не трус. Смелый – это когда грудь нараспашку и в атаку с гранатой на амбразуру, как Александр Матросов. Так я делать не собираюсь. Но, если надо, я готов. (Смеется).
– Вы ответственный?
– Естественно.
– Вы обязательный?
– Стараюсь быть обязательным.
– Вы порядочный человек?
– Надеюсь.
– Вы добрый?
– Внучки считают, что добрый.
– Я тоже думаю, как ваши внучки.
– А я считаю, что это моя слабость.
– А я считаю, что вы очень добрый. Если вас, конечно, не обижать.
– Ну естественно.
– Вы сильный?
– Ну конечно, сильный.
– А теперь скажите мне, пожалуйста, обратную сторону всего этого?
– Что ты называешь обратной стороной?
– Вы сильный, ответственный, обязательный, порядочный. Вы когда-нибудь переживали из-за такого груза положительных качеств?
– Я никогда не хотел быть другим. Все, что я делаю, делаю правильно. И живу, в общем-то, неплохой жизнью… Какие-то нюансы, какие-то моментики можно было бы подправить, а так… Если б, как богатырям из сказки, мне пришлось бы подойти к перепутью, я бы опять пошел той же дорожкой.
– Всю бы жизнь?
– Конечно. Полностью. Абсолютно. Убери одно звено из цепочки, и цепочка будет другой.
– Вы любите сказки?
– Раньше любил, сейчас – нет.
* * *
– Почему бокс не входит в Олимпийские виды спорта?
– Бокс не входит??? Ирочка, ты что? Ты вспомни Пифагора! Чем он занимался, кроме математики? Боксом!
– Ужас какой… Мне стыдно…
– А ты хотела, чтобы мы в Ванкувере на коньках дрались? Мы готовы.(Смеется). Самые древнейшие олимпийские виды спорта – кулачный бой, метание диска, метание копья. Только они летние, Ира.
– А у нас есть боксеры, которые могут стать олимпийскими чемпионами?
– Конечно, есть. Только результатов пока нет.
– Это правда, что бокс – один из самых интеллектуальных видов спорта?
– Не надо крайностей. Свой процент интеллектуалов есть в каждом виде спорта, так же, как и количество дебилов и середняков. Конечно, когда говорят, что бокс вышибает мозги, я сразу вспоминаю всех наших академиков, профессоров и говорю, что футболисты – алкоголики.
– Как вы относитесь к ситуации с Плющенко?
– Ну какая ситуация? Плющенко – молодец, красавец, он прекрасно откатался. Но такие правила. Он по этим же правилам выиграл ту Олимпиаду, и все было прекрасно. Специалисты проанализировали, что на этот раз он действительно проиграл.
– Но вы же видели, КАК он держит зал?
– В фигурном катании результат не зависит от эмоций зала. Судьи смотрят технику. Конечно, Плющенко вызывает искреннее восхищение, но судьи решили так, как решили. Думаю, что там не было подкупа.
– А такое вообще возможно?
– Возможно.
– В каком виде спорта можно «купить» первое место?
– Да почти в любом. Если, конечно, бегут двое, то ты там ничего не сделаешь, потому что видно. А в таких субъективных видах спорта, как бокс, гимнастика, борьба, фигурное катание, где оценивается каждое движение, там действия судьи очень сложно опротестовать. Практически невозможно, потому что судья говорит: я ТАК видел.
– Вот это да…
– То есть, в «идеальной» ситуации, приходит злодей, дает каждому судье по сто тысяч долларов, и мало кто из бедных несчастных судей откажется закрыть левый глаз…
– А они бедные?
– В спорте нет богатых людей.
– А олимпийские чемпионы – богатые?
– Нет, конечно. О каком богатстве ты говоришь, если человек всю жизнь отдает нервы, здоровье, силы, и в результате получает «аж» сто тысяч долларов? И что такое эти сто тысяч долларов? Только потери в здоровье компенсировать. Олимпийский чемпион – это фантастический труд. Сопряженный с дикими рисками и травмами. Все спортсмены такого уровня – это больные люди. Которых, к сожалению, наше государство быстро забывает.
– А вы богатый человек?
– Относительно.
– Но недостатка в деньгах не испытываете?
– Нет.
– Многое можете себе позволить?
– Я могу себе позволить поехать отдохнуть, поехать куда-нибудь на охоту. На необычную охоту, в интересные места.
– Вам нравится убивать животных??
– А я не стреляю. Во-первых, мне их жалко. А во-вторых, сам выстрел для меня ничего не значит. Мне нравится процесс – преодоление трудностей, борьба, экстремальное времяпрепровождение. Вот мы недавно охотились на горного льва – три дня в снегу по пояс – я похудел на шесть килограммов. Представляешь?
– Но кто-то же льва все-таки убил?
– Ну есть у нас охотник…
– Я даже знаю, кто. Он рассказал мне, что это его самый ценный трофей – горный лев. Только льва все равно жалко. Могли бы и оставить его в живых… А как вы, кстати, относитесь к подхалимам?
– Терпеть их не могу.
– Но ведь около вас их достаточно?
– Значит, я терплю только тех, у которых есть много других, положительных, качеств. А подхалимаж, кстати, мы высмеиваем в самой жесткой форме.
– Деньги меняют человека, как вы думаете?
– Все зависит от человека. Ни деньги, ни слава не могут изменить человека, если у него все в порядке с головой. Один становится великим писателем, художником, спортсменом – и задирает нос. А другой воспринимает все эти почести как признание своего труда и таланта.
– А как воспринимаете все эти почести вы?
– Я иногда даже стесняюсь. Ведь рядом есть люди, у которых нет таких денег и нет таких заслуг, и не по их вине. Ну не получилось. Я не считаю себя великим бизнесменом, но что-то мне удалось. А другому не удалось. Это как сделка: вроде идешь и думаешь – беспроигрышная. А получается – слева жулик, справа жулик. И ты «попал».
– Значит, по-вашему, вечные ценности в течение жизни не меняются?
– Знаешь, Ира, я устроен так, что все вот эти слова – красивые и пышные – мной не воспринимаются. Ценности… В жизни… Жизнь – она или есть, или ее нет. Солнышко встало, снег пошел, собака утром прибежала, чтобы я ее погладил, – вот это и есть счастье.
– Но ведь мир же меняется?
– Да не особо. Те же люди, те же ситуации. Ну поменяется Сидоров на Иванова, Пуговкин на Пупочкина. Ну и что? Что поменяется-то? Мое отношение к миру? Нет. Мое отношение к миру остается одинаковым – отношение восторженного ребенка.
– А мне почему-то кажется, что вы с ним играете… Я имею в виду – с миром.
– Ты ошибаешься. Уже очень давно не играю. Но я все время «в стойке».
– То есть вы со мной разговариваете, а мыслями где-то там?
– Нет, мыслями я здесь. Но где-то подспудно у меня уже отрабатывается следующее движение…
