«Филипок»
У моей первой учительницы была фамилия Подвиг. Подвиг Мария Георгиевна. Наверное, не случайно в самом начале жизни я встретил человека с такой героической фамилией.
В первые дни у нас, первоклассников, проверяли технику чтения. Конечно, по сравнению с теми, кто видел буквы максимум во второй раз в жини, я казался просто асом. Я демонстрировал звонкий голос и способность читать с выражением.
– Ты будешь солировать в хоре, – тоном, не терпящим возражений, изрекла учительница и положила передо мной текст песни «Лопатка».
Голос у меня был звонкий, но слуха не было совсем. Как бывает слух абсолютный, так бывает и абсолютное его отсутствие. Как со мной ни бились, но самую простую песенку я пропеть так и не смог. Обидно было до слез, но за неделю до смотра меня заменили другим исполнителем.
– Ты все равно будешь участвовать в художественной самодеятельности, – сообщила мне учительница и достала из портфеля рассказ Толстого «Филипок». – Учи текст.
С этим «Филипком» я стал лауреатом всех смотров художественной самодеятельности. Маленький такой октябренок, я выходил на сцену и рассказывал трогательную историю жизни Филипка. Я так полюбил своего героя, что каждый раз добавлял ноты жалости и трагизма.
Мария Георгиевна смотрела на меня с восхищением. А я старался изо всех сил ей понравиться. Так началась моя «артистическая» карьера.
Тетя Фаня
Дальняя мамина родственница жила в Москве. Звали ее Фаиной, и приходилась она маме то ли троюродной, то ли четвероюродной сестрой.
Не помню, кто был автором этой замечательной идеи, только однажды мама сказала мне:
– В летние каникулы ты поедешь в Москву.
От счастья я был на седьмом небе. Закончив седьмой класс, я начал готовиться к поездке. Родители меня никогда не баловали, и все мои вещи – две рубашки, пара носков и сатиновые брюки – легко поместились в небольшом чемоданчике. Но это почти не имело значения – ведь впереди меня ждала Москва!
Тетя Фаня встретила меня на вокзале, и до ее дома в Бирюлево мы добирались на электричке. После ужина тетка разложила передо мной карту Москвы и обвела кружочками те места, гдя я обязательно должен был побывать.
– Думаю, что рубля на день тебе хватит, – добавила она.
– Но у меня нет таких денег, – испугался я.
– Я буду давать их тебе каждое утро. Ты должен увидеть всю Москву.
На следующий день, проснувшись ни свет ни заря, я быстренько позавтракал и побежал на электричку. Через двадцать минут я уже был в Москве. Иду и сияю от счастья – какой я нарядный и взрослый. Вокруг столько людей – голова кружится.
ВДНХ я много раз видел в кино, и мне ужасно хотелось начать знакомство с Москвой именно с этой выставки. У Павелецкого вокзала я сел на трамвай, заплатил за билет и поехал.
Подъезжаю к ВДНХ. Довольный, спрыгиваю с подножки трамвая. И вдруг, зацепившись за какой-то крюк, падаю и рву рубашку. Все произошло так неожиданно, что я не успел понять, что случилось. Мир рухнул, чувствовал я, сдерживая слезы. В разодранной рубахе Москву не посмотришь.
– Не переживай, может быть, тебе подойдут вещи моего сына, – сказала тетя Фаня, выслушав мой рассказ о неудавшемся путешествии. И протянула мне почти новые брюки с рубашкой.
Брат был старше меня на четыре года, поэтому вещи оказались великоватыми. Не тратя времени, тетка перешила их на меня. Несмотря на то что тетя Фаня воспитывала сына одна и жила небогато, она была слегка удивлена, увидев содержимое моего чемоданчика.
Мы проговорили с ней до ночи. Я рассказал про отчима, который не разрешает маме покупать мне новые вещи. Про маму, которая боится с ним спорить и прячет подарки для меня у соседок. Про папиных родителей, к которым отчим меня не пускает. Наверное, впервые в жизни меня слушали так внимательно…
… Москву я посмотрел. Тетю Фаину помню всю жизнь. Прощаясь со мной на вокзале, она сказала:
– Обязательно сходи к родителям отца. Слышишь меня? Обязательно. Они тебя очень ждут.
«Артек»
Международный лагерь «Артек» всегда был престижным. «В «Артеке» отдыхают лучшие пионеры страны», – говорила нам первая учительница. Каково же было мое удивление, когда в день окончания нами начальной школы, вручая табели, директор сообщила мне перед всем классом:
– За отличную учебу и примерное поведение ты награжден путевкой в «Артек».
Таких, как я, в лагере оказалось немного. Основную часть составляли дети из обеспеченных семей. Им просто купили путевки. Хорошо учиться и принимать активное участие в общественной жизни им было необязательно…
В начале нашей смены, в самые первые дни, отметив мою активность и организаторские способности, меня назначили председателем совета отряда. Поскольку в течение последнего года я занимал эту должность в своем классе в миасской школе, согласился я сразу и с радостью. Но… не тут-то было.
Вдруг выяснилось, что на это место претендует один из богатых сынков. И уступить его мне он ни в какую не хочет.
Не помню уже, как его звали и откуда он приехал, но травлю, что он, обиженный, мне устроил, помню до сих пор. Сначала он сказал, что я плохо командовал уборкой территории, потом – что я встал далеко от отряда на линейке. Череда придирок и замечаний ко мне была бесконечной.
Настроив всех против меня, он потребовал перевыборов. Абсолютно не искушенный в интригах, обыкновенный ребенок из простой семьи, я долго не мог понять, что это делается с умыслом. Меня обозвали зазнайкой и переизбрали. Заступиться за меня было некому.
Вечером, оставшись в комнате один, я заплакал. От обиды и бессилия. От невозможности и неспособности ничего изменить.
Тогда, закрывшись в комнате в этом престижном лагере на Черном море, где впервые оказался далеко от мамы, я многого не понимал. Я был унижен, оскорблен, но не понимал за что. И почему весь коллектив против меня, я не понимал тоже…
Я не знал тогда, что иногда коллектив – это толпа, которой можно легко манипулировать. Я понял это через двадцать с лишним лет, когда людская зависть и законы толпы чуть не исковеркали мне жизнь…
Закон о приватизации
Если закон о кооперации, принятый в восемьдесят седьмом году, был для меня глотком воздуха, то закон о приватизации, вышедший в девяносто первом, стал для меня глотком молодого вина.
Что грядут перемены, я почувствовал еще в период работы на товарной бирже. Через полгода я уже сдавал экзамены в Минфине в Москве, а еще через полгода, когда открылась Южноуральская фондовая биржа, мне удалось сколотить небольшую команду, с которой мы бросились в бурное море приватизации.
Первые мои компаньоны – Саша Кузьмин и Володя Шашков – учились на финансовых брокеров вместе со мной. После успешной сдачи экзаменов у нас созрело желание создать фирму – так появился «Профинвестсервис».
А потом были торги на бирже, где мы учились дешево покупать и дорого продавать, и операции с приватизационными чеками. Мы даже открыли фондовый магазин.
Но первым стоящим делом была приватизация Торгового центра. В то время к нам пришла работать Софья Борисовна Суворова – высококлассный специалист, пользовавшийся авторитетом среди экономистов.
«Профинвестсервис» рос и развивался. Нам уже было мало биржи. Мы начали формировать пакеты акций для портфельных инвесторов и новых собственников. Это были ЧЭМК, цинковый, электродный, трубопрокатный заводы, УралАЗ и многие другие.
Однажды, году в девяносто четвертом, Александр Михайлович Аристов привел ко мне молодого круглолицего парня.
– Знакомься, – сказал Аристов, – это Егор Андреев. Помоги ему купить «Уралавтоприцеп».
Если ранее мы только формировали пакеты акций, то в этом случае была поставлена задача иного плана: обеспечить приход на предприятие нового собственника. У нас это получилось. Имея всего тридцать процентов акций, мы захватили власть на заводе. Как сделали потом то же самое по заказу Сергея Бухдрукера на заводе Колющенко, по заказу Михаила Юревича – на Сосновском хлебокомбинате и макаронной фабрике.
Люди по-разному распоряжаются своей собственностью. Бухдрукер потерял ее из-за своей самоуверенности и излишней веры в успех, Юревич же, напротив, развил свой бизнес и объединил небольшие предприятия в успешно действующий холдинг.
Помню, в то время чековый фонд социальной защиты, который возглавлял Владимир Головлев, владел пакетом акций макаронной фабрики. Когда мы получили задание на скупку, я пришел к Головлеву и договорился о цене и условиях покупки этого пакета. Мы пожали друг другу руки, и я спокойно уехал в командировку. Было это в августе девяносто пятого. Вернувшись через десять дней, я вдруг узнал, что два дня назад пакет в тридцать два процента продан конкуренту Юревича – Александру Берестову. Головлев молчал, на звонки не отвечал, находился все время в командировках или на совещаниях.
Проигрывать мы не хотели, да и не умели. За четыре дня мы купили у работников макаронной фабрики оставшиеся шестьдесят процентов акций для Юревича. Через несколько лет Александр Берестов вынужден был продать Юревичу свои акции. Правда, выпускать макароны Берестов не перестал.
Однажды мы решили, что нам тоже надо что-то приобрести кроме «Уралавтоприцепа» и Торгового центра. На рынке оставались только хлебозаводы.
– Давайте я заберу первый,а вы – все остальные, – предложил Юревич.
… Когда меня спрашивают о самой большой ошибке в бизнесе, я говорю: мало участвовал в приватизации. Хотя – может быть, именно поэтому я до сих пор жив и здоров…
Торт с президентом
«Самой неожиданной наградой стало присуждение Семену Мительману звания «Директор года», – съязвили репортеры одного из челябинских телеканалов.
– Это за прошлые заслуги, – отшутился я.
Журналистов я любил всегда. Я привык уважать власть и не делю ее на первую и вторую. Просто уважаю четвертую. Она представляется мне наиболее ранимой.
– Любой торт теперь можно украсить съедобной фотографией, – заявил я однажды на пресс-коференции.
– Какой она должна быть? – спросила любознательная девушка.
– Какой угодно. Если не хотите увидеть на торте себя, принесите фотографию президента.
На следующее утро об этом написали все газеты. Добавив красочные детали и пикантные подробности.
Будто я предложил президента съесть. Или хотя бы откусить кусочек.
Особо талантливого автора мне захотелось отблагодарить. Мы поместили улыбающееся лицо Германа Галкина на самый вкусный торт. И это произведение искусства отправили на «Восточный экспресс».
– Президента есть нельзя, ребята, – сказал я, – а вот Галкина сейчас может съесть каждый желающий.
Всего несколько мгновений его коллеги-журналисты делали выбор между разумом и чувствами.
Производство тортов с фотодекором резко возросло.
… Получив в числе других известных руководителей предприятий почетное звание директора года, я испытал гордость. За свое предприятие, которое я передал сыну. И за ту прочную основу, благодаря которой Илья будет успешно двигаться вперед.
Авторский концерт
– Я горжусь тем, что наши фамилии начинаются одинаково, – пошутил Олег Митяев, стоя на сцене перед огромным залом.
– Могу договориться, чтобы поменяли, – поддержал я его шутку.
– Знаю, что можешь. Спасибо, не надо, – парировал Олег.
Это было второго октября девяносто седьмого года. В большом зале кинотеатра «Победа». На моем авторском концерте.
…Все началось с того, что летом, во время предвыборной кампании, работники моего штаба вдруг предложили сумасшедшую идею:
– Семен Аркадьевич, давайте проведем кнцерт, на котором будут исполнять только ваши песни.
– Вы что, обалдели? – было моей первой реакцией.
– Мы пригласим самых известных челябинских исполнителей, каждый из них выберет понравившуюся песню, составим сценарий, отрепетируем.
Честно скажу, эта затея мне понравилась невероятно.
Я позвонил Ростиславу Геппу, руководителю известного и всеми любимого «Ариэля», и, волнуясь, спросил:
– Стас, вы сможете исполнить мою песню на концерте?
– Ну почему бы и нет? – легко согласился он.
Воодушевленный его согласием, я обратился к другим музыкантам: Ольге Сергеевой, Олегу Митяеву, Валерию Ярушину, Вячеславу Усольцеву, Александру Михайлову. Удивительно, но эти талантливые люди соглашались с радостью, выбирая из моих песен каждый свое.
Приготовления длились долго. Чем ближе становился назначенный день концерта, тем страшнее мне становилось. Меня одолевали сомнения. А вдруг никто не придет? Зачем я это затеял?
Наступило второе октября. В афишах и приглашениях значилось: «Семен Мительман. Песни для моих друзей». В том, что на концерт придут друзья, я не сомневался. В том, что они придут, как всегда перед самым началом праздника, я был уверен. Но произошло то, чего я предположить никак не мог.
Руководство кинотеатра, не сказав мне ни слова, пропустило ровно восемьсот человек по пригласительным билетам и за десят минут до начала концерта вызвало ОМОН, перекрыв все входы и выходы. Мои друзья, пришедшие как я и предполагал, к самому началу концерта, остались на улице. Их просто не пустили.
Концерт удался. Получился настоящий праздник. Впервые в жини я раздавал автографы.
…Эйфория закончилась утром. С первым звонком приятеля, не попавшего на концерт. Он рассказал мне о вчерашнем кошмаре, который устроили работники кинотеатра. Настроение было испорчено. Весь день мне пришлось извиняться.
Я понял тогда одну простую вещь – никакая слава и никакой успех не способны заменить главное. Грош цена триумфу, если после на тебя обижается друг…
Прощание с болгарами
После драки в Нарве стройотрядовцы подружились еще больше. Не знаю, что на это повлияло – тяжелая работа или вместе пережитое, – но расставаться совсем не хотелось. И, уезжая, я предложил ребятам из Болгарии на прощание показать Москву.
Сам я приехал в Москву на день раньше, переночевал у тети Фани, нарядился в рубашечку из атласного шелка, сшитую дедом, купил подарки Розе и пальто себе, оставил два рубля на обед и обратную дорогу к тетке и отправился на вокзал встречать болгар.
Приехали. Настроение у всех отличное: впереди целый день в Москве. Бурно обсуждаем план действий, мне хочется многое им показать – вечером они уезжают в Варну. И вдруг выясняется, что русских денег у них нет…
Садимся в трамвай – я покупаю билеты, проголодались – плачу за пирожки, захотели девочки мороженого – бегу за ним. Так проходит день. Вечером прощаюсь с друзьями – болгарами и понимаю, что в кармане осталось двадцать копеек…
И вот стою я в самом центре столицы нашей родины и мучительно соображаю, что же мне делать дальше. Добраться до тетки – абсолютно нереальная мечта: может быть, до Павелецкого вокзала я и доеду, но на электричку в Бирюлево опоздаю наверняка.
Ладно, думаю, ночь как-нибудь перекантуюсь – поброжу по ночному городу, а утром на Ленина в Мавзолее посмотрю.
Принял решение и успокоился. О том, что очень хочется есть, заставил себя забыть, перелез через забор Александровского сада, лег на лавочку и уснул.
– Ты что, парень, здесь спать нельзя! – разбудил меня милиционер.
Побрел я к метро в надежде переночевать там, и вдруг меня кто-то спрашивает на ломаном русском:
– Как добраться до Волокамского шоссе, не знаешь?
– Знаю, – отвечаю я.
– Тогда поехали с нами.
Садимся в такси и направляемся в мотель для иностранцев. Незнакомцы оказываются финнами, причем очень веселыми и щедрыми. Примерно через час мы доезжаем до места назначения, и они начинают предлагать мне деньги. Но я, гордый советский студент, от денег отказываюсь. Такое просто не укладывется в моей голове.
И, как был, с пустыми карманами, простившись со вторыми за день иностранцами, я возращаюсь в центр Москвы: таксист привез меня обратно.
Начало светать. Стал накрапывать мелкий дождик, атласная рубашка промокла насквозь, я съежился от холода и сел на урну около метро. Ни гулять по ночной Москве, ни лицезреть Ленина в Мавзолее мне уже не хотелось. И когда в пять часов утра подошел первый автобус, я запрыгнул в него, не спрашивая, куда он идет, и сразу же уснул.
– Эй, а за билет-то ты платить будешь? — услышал я голос кондуктора на конечной остановке.
– Конечно, – радостно отвтил я, увидев в окно Павелецкий вокзал.
…Достаточно часто встречаясь теперь с иностранцами на переговорах и конференциях, я замечаю, что непроизвольно повышаю голос, когда разговариваю с ними. Громче, чем обычно, говорю, отчаяннее жестикулирую. Несмотря на то что рядом всегда находится переводчик. Не знаю, почему в нашем росссийском человеке живет подобострастное отношение к иностранцам. Какое-то вечное чувство долга, смешанное с эмоциями осла в посудной лавке. И до сих пор не пойму, какое чувство руководило мной тогда в Москве и почему я постеснялся сказать болгарам правду…
