Алексей Рубин

Миссия дирижёра — помочь публике научиться дышать искусством

Оркестр должен иметь свой голос

-Маэстро, какие задачи ставите себе, став лидером челябинского симфонического?
-Сейчас новый, интересный и важный этап в моей жизни вместе с Государственным симфоническим оркестром Челябинской области. Одна из задач — наш оркестр должен иметь свой голос и быть узнаваемым. Такая цель стоит у любого дирижёра, который выходит к оркестру. А ещё привить оркестрантам знания оркестровых стилей, гибкость, краски, фразировку, динамику. Самое главное — музыканты должны понимать, что они играют в данный момент и почему они играют вот так, а не иначе. Мне бы хотелось максимально уйти от исполнения просто нот и звуков, чтобы каждый звук был исполнен со смыслом. Это естественный процесс, он может длиться несколько лет. Не всем, вероятно, нравится то, как я работаю, как я слышу. Кто-то с этим согласен, кто-то нет. У кого-то лучше получается, у кого-то хуже. Так мы вместе выстраиваем наши отношения и ставим «голос» оркестру.

-Простите, какой у вас стиль руководства? Жёсткий? Свой голос можете повысить?
-Нет, я не кричу. Могу кричать, но не вижу в этом никакой эффективности. Если вижу человека, который откровенно не справляется, смотрю на него и опускаю руки, выдыхаю, говорю, что это меня расстраивает, что мы опять пришли к разбитому корыту. Я же человек, я испытываю чувства. Могу прямо сказать: «Ребята, я злюсь на вас, потому что мы это уже делали, и вот опять». Или: «Молодцы, меня это так порадовало!». Правильно это или неправильно — не мне судить. Важно — добьёмся мы результата или не добьёмся.

-У вас особый язык дирижёрских жестов. На концерте публика и от них удовольствие получает, когда «лебединое озеро» ощущается даже в движениях ваших рук. Музыканты понимают этот язык?
-Находим взаимопонимание. Главное, чтобы музыканты слушали и слышали, что происходит вокруг, и соотносили с тем, что я хочу им передать невербально. Играть нужно не «по руке», а по музыке. Надеюсь, мой жест не идёт вразрез с тем, что звучит. Это тонкая настройка. Конечно, иногда могу им сказать: «Не бегите, не торопитесь, вот здесь спокойно, а здесь мощно». Или даже: «Вы неправильно реагируете на мой жест, надо вот так вот». Каждый оркестр — это отдельный мир. И у музыкантов, в зависимости от опыта, складывается своё отношение к звуку и к тому, как они читают движения дирижёра.

-В антракте одна зрительница говорила подруге: «Как музыканты умудряются смотреть и на дирижёра, и в ноты? Они разве могут видеть и то, и другое»?
-Видят. И жесты, и глаза дирижёра. Мы, по сути, дирижируем и мимикой, и всем телом, а не только руками, хотя руки — настоящая система координат. Даже то, как ты согнулся, положение корпуса, наклон связано с образной сферой. Всё твоё тело должно излучать то, что ты хочешь передать. Кстати, и публика может «читать» язык моих жестов, это обоюдный процесс. Суть нашего исполнения — «нарисовать» такую картину, которую бы увидели зрители. Если зритель не видит, что мы рисуем, или видит только пять процентов, то от нашей игры нет смысла. Нам надо учитывать, что зрители разные, и так выставить исполнение, чтобы его поняли слушатели различной подготовки, разного уровня музыкального образования или даже без него. Вообще-то в Челябинске очень горячий приём симфонического оркестра, просто невероятный!

-Алексей Сергеевич, знали ли вы основателя оркестра Адика Абдурахманова?
-С Адиком Аскаровичем я знаком не был, но мне о нём как о талантливом дирижёре говорили музыканты, руководители Челябинской филармонии, учредитель Фонда социальных, культурных и образовательных инициатив Ирина Николаевна Текслер. Рассказывали, как он горел своим делом, об успешных европейских гастролях его камерного оркестра «Классика». О том, что сотрудничал с выдающимися музыкантами. Был внимательным и заботливым лидером своего коллектива, что очень важно. Можно сказать, что он, художественный руководитель, дирижёр, родоначальник долгожданного симфонического оркестра на Южном Урале, был музыкальным лицом региона.

-Создать оркестр он мечтал не один десяток лет.
-Представляю его эмоции, когда по решению губернатора Челябинской области Алексея Текслера, при содействии народного артиста России Дениса Мацуева и директора Челябинской филармонии Алексея Пелымского в 2019 году возник Государственный симфонический оркестр Челябинской области. Это была колоссальная поддержка! В России, замечу, мало городов, где губернаторы посещают концерты классической музыки. А ведь это здорово, когда глава региона с большим вниманием относится к культуре, являющейся важной составляющей здорового общества. Нас, музыкантов, это окрыляет. Скрывать нечего: без финансовой поддержки невозможно создать качественный оркестр. Мы работаем в первую очередь для людей, живущих на Южном Урале, это наша приоритетная задача. Но необходима финансовая поддержка, чтобы стать оркестром федерального значения и одним из лучших в стране. Это позволит челябинцам гордиться культурным брендом. Жители других городов России будут знать о Челябинске не только как об индустриальном центре, где сплошные заводы и «суровые люди». Есть шанс дать всем понять, что «суровые люди» слушают симфоническую музыку в прекрасном исполнении.

Библия от Бетховена

-Сейчас вы, наверное, сосредоточены на репертуарной политике оркестра, новых проектах и концертных форматах?
-Да, у нас много планов. В том числе намерение и дальше развивать проект «Курчатов фест». Для меломанов он стал сенсацией, одним из главных музыкальных и культурных событий Челябинска. Надеемся проводить его не только летом.

-Вот лежат перед вами партитуры. Это всегда начало какого-то очередного проекта?
-Конечно. Так я задумывал на декабрь не просто концертную программу в том понимании, к которому мы привыкли. «Тихая музыка в Рождество» — это концерт, когда люди придут, и мы поделимся с ними музыкой, которая нам близка и настраивает на праздник, на тихую и духовную семейную эмоцию. Для меня это сродни, может быть, даже церковной службе. Некое почти ритуальное действо.

-У вас концептуальный подход к программам?
-Да. Скажем, предыдущий декабрьский концерт «Торжество классики» был совсем другой по характеру. Живые цветы на сцене, яркая предновогодняя программа нашего симфонического оркестра и великолепных вокалистов. К нам согласился приехать мой одноклассник Борис Пинхасович — солист петербургского Михайловского театра, выдающийся баритон с мировым именем. Он выступает в Ла Скала, Метрополитен-опере, Баварской опере, во всех ведущих мировых театрах. Это большая удача, что мы смогли пригласить певца такого уровня. Анна Денисова тоже из Санкт-Петербурга, она замечательная солистка Мариинского театра. Ведущий — Константин Рубинский, известный челябинцам поэт и сценарист, с которым я ранее не был знаком. Праздничная атмосфера, аплодисменты, шампанское…

19 февраля у нас состоится концерт в формате открытой репетиции «Как рождается музыка». Мне хочется поделиться с публикой тем, как на репетиционном процессе рождается произведение и как мы приходим к тому результату, который становится достоянием публики.

-Могу предположить, что ваши личные пристрастия к музыке играют роль в выборе темы каждого нового концерта.
-Знаете, я очень люблю Бетховена, считаю, что наш оркестр должен обязательно играть его симфонии. Это как библия, без этого невозможно стать настоящим оркестром. Это основа оркестровой игры. Бетховен был революционером в музыке. Его третья симфония — это прорыв. Никто никогда до него и близко не писал ничего подобного. Правда, я считаю, что уже в первой симфонии, которая близка по духу к Гайдну и Моцарту, Бетховен вступает в полемику и рушит некоторые принципы сложившегося музыкального стиля. Сейчас многие воспринимают его как композитора эпохи классицизма или предвестника романтизма. Бетховен по своей сути — современный композитор, и он прекрасно сочетается с произведениями современных композиторов. И уже многие специалисты, музыканты и слушатели переосмыслили своё отношение. Мне очень хочется, чтобы челябинцы осознали: Бетховен не просто композитор и автор классической музыки, он настоящий модернист! Поэтому мы запускаем абонемент «Бетховен. Переосмысление». В течение трёх лет оркестр сыграет все его симфонии, и они все будут идти с произведениями современной музыки.

Семейный «персимфанс»

-Алексей Сергеевич, вы, наверное, в числе самых молодых дирижёров в стране?
-Нет, что вы! Я уже совсем не самый молодой, хотя молодой — это до сорока лет, мне пока 37. Но есть коллеги значительно моложе меня и уже даже возглавляют московские оркестры.

-Я погуглила и насчитала девять оркестров, с которыми вы выступаете.
-Думаю, что даже больше, но возглавляю я Государственный оркестр Челябинской филармонии и ещё постоянно работаю дирижёром оркестра «Новая Россия». Должен сказать, что также постоянно мы сотрудничаем с РНМСО — Российским национальным молодёжным симфоническим оркестром — это целая симфоническая академия, которую основала и организовала Московская филармония. Я их очень люблю, это тоже невероятно талантливый коллектив, взаимодействие с ним для меня — большая часть моей жизни, во многом оно меня и сформировало. Помимо РНМСО сильнее всего на меня повлияли ещё оркестр Московской филармонии, где я начинал работать, а также Всероссийский юношеский оркестр и Государственный оркестр «Новая Россия» — оба под управлением Юрия Абрамовича Башмета, поэтому я их объединяю. Юрий Абрамович гениальный музыкант. Уже просто быть рядом — это уникальная школа.

-Откуда у вас этот музыкальный талант?
-Знаете, талант трудно измерить. Мне сложно судить — талантлив я или нет, и не люблю это делать. Кто-то думает, что я талантлив, и слава богу, а кто-то так не думает, тоже нормально. Я просто занимаюсь тем, чем мне нравится заниматься.

-Вы не из музыкальной семейной династии?
-Нет. У моего папы непростая судьба. Он учился ещё в Ленинграде в военном вузе, потом в Ленинградском университете получил профессию юриста, а затем окончил вокальное отделение консерватории. Папа занимался пением, но я не могу сказать, что это династия, сейчас он уже не поёт. Но думаю, что какую-то роль он, безусловно, сыграл в моём выборе. Моя мама была прогрессивным родителем: она хотела, чтобы мне было по душе то, чем я занимаюсь с детства, прислушивалась ко мне. Пробовала в футбол меня отдать — мне не понравилось, что нужно бегать с мячом вокруг стадиона. Куда бы меня ни отдавали, я ходил и пел всё время. Без остановки. Мне купили фортепиано, я сам пытался на нём играть. Потом не без участия папы меня отдали на прослушивание в хоровое училище имени Глинки при Санкт-Петербургской капелле. Я успешно прошёл проверку, стал там учиться, и это предрешило мою дальнейшую судьбу.

-Любопытно, кто в вашей семье «главный дирижёр»?
-Вообще-то меня воспитывала мама. Но как-то очень свободно я рос. Мама много работала, не очень часто мы проводили время вместе. В общем, у меня в семье персимфанс.

-Это что такое?
-Это оркестр без дирижёра. Первый симфонический ансамбль Моссовета, существовавший в Москве в 20‑е годы прошлого века. Я, видимо, понял, что оркестр без дирижёра — это не очень хорошо, поэтому выбрал именно эту профессию (улыбается).

-И ни разу не пожалели? Или были какие-то разочарования?
-Сложно сказать. Внутри меня постоянно идёт некая борьба. Когда что-то не получается, я сильно недоволен собой. Мне кажется, что я уже раз тридцать был готов всё бросить. Это состояние неудовлетворённости меня периодически сопровождает, иногда остро.

-Очевидно, у вас высокий уровень ответственности?
-Может быть. Но если честно, радости мне это особой не приносит. С другой стороны, можно это рассматривать как какое-то качество, которое позволяет продолжать совершенствоваться. Всё время хочется быть лучше и самому, и в отношении своего оркестра. Лучше подготовиться, больше открыть в партитуре, лучше понять, ещё больше слоёв увидеть…

Я часто думаю о том, насколько важна широта понимания контекста — исторического, политического контекста, когда ты подходишь к изучению партитуры. Не только доверяться собственной интуиции, хотя и это очень важно. Но и понимать: как жила тогда страна, в каких условиях существовал композитор, какой была творческая обстановка, что существовало в живописи, в кинематографии, в театре, литературе, поэзии и, разумеется, какой была в то время политическая ситуация. Всё влияет на твоё понимание! И чем шире ты видишь перед собой картину, тем глубже твоя интерпретация. Когда я беру в руки партитуру какого-то композитора, я должен всё знать про то, как и когда это писалось, какие течения были в тот период.

-Маэстро, есть ли у вас композиторский опыт?
-Очень поверхностный. Что-то в детстве я сочинял. Когда учился в консерватории, по гармонии были не просто задания, надо было сочинить гармоническую композицию в классическом или романтическом стиле или фуги, я их регулярно писал — двойные, тройные. Плюс музыку для кларнета, для большого состава, для ансамбля. В общем, попытки были, но композитор как призвание — нет, к этому я не стремился.

-У вас три специфики дирижирования: симфоническое, хоровое и оперное. Действительно всеми ими располагаете? А ещё к чему расположены?
-Хоровым дирижированием я не занимался, у меня не было своего коллектива. Заканчивая хоровое отделение, понимал, что мой выбор — симфоническое дирижирование. Когда я рос, пел в хоре, с оркестром мы постоянно выступали в филармонии, иногда в Мариинском театре. Безусловно, пение мне очень близко, и не только пение. Кстати, моя дочка долго и профессионально училась играть на скрипке, я глубоко погрузился в познание струнных инструментов, особенно скрипку очень люблю. Хоть я не скрипач и какие-то тонкости не понимаю, мне хочется верить, что я прилично разбираюсь в струнных инструментах, а в оркестре это очень помогает.

-Сколько лет вашей дочке, маэстро?
-У меня две дочки. Девять младшей и восемнадцать старшей.

-Хочу спросить: вы когда-нибудь от работы отдыхаете? И если да, берёте ли на отдых партитуру?
-Летом есть период, когда три-четыре дня или даже неделя у меня без партитуры. А в целом в течение сезона так складывается, слава богу, что даже в отпуск ты берёшь с собой партитуры. Сейчас ещё появились такие интересные обязанности, как формирование сезона, новые идеи, приглашение музыкантов, работа над репертуаром. Когда впереди несколько выходных, сажусь готовиться, например, к московскому концерту в зале Чайковского, где в январе впервые дирижирую Четвёртой симфонией Бетховена, а в феврале участвую в закрытии Крещенского фестиваля в театре «Новая опера». Всё свободное время занято этой подготовкой.

Судьба не уготовила встреч с плохими солистами

-Помните ли вы, когда впервые вышли к оркестру на сцену в качестве дирижёра?
-Наверное, интереснее будет рассказать, как я вышел впервые на свой концерт в зал Чайковского. Я тогда дирижировал увертюрой «Рассвет на Москве-реке» Мусоргского. Потом был Первый концерт Чайковского с солистом Сергеем Тарасовым, потом Вторая симфония Рахманинова. По воспоминаниям «Рассвет на Москве-реке» был ужасным. Я сильно нервничал и волновался, кажется у меня темнело в глазах, мне даже на сцену было тяжело выйти. Испытывал ощущение какой-то неподъёмной ноши, которую взвалил на себя. Зато после первого произведения почувствовал такую гордость, что я преодолел себя, и дальше всё легче пошло.

-Сейчас такого не бывает? У вас же уже большой опыт!
-Не бывает. Но волнение всё равно присутствует, правда по-разному. Бывает, что ты нервничаешь, потому что сложный аккомпанемент с солистом. А бывает, когда ты перед выходом на сцену ощущаешь некий кураж, в психологии это называется состоянием счастливого ребёнка. Тебе даже хочется пошутить над кем-то, побаловаться. Иной раз перед концертом возникает такое состояние, и ты идёшь на сцену, как будто это для тебя игра. Такие эмоции мне больше по душе.

-Алексей Сергеевич, вы знакомы со всеми известными в стране музыкантами, у вас много знакомых людей среди солистов. С кем вы бы хотели сотрудничать?
-Сложнее сказать, с кем не хотел бы. Столько замечательных музыкантов! Такие выдающиеся, как Денис Мацуев, каждый концерт с ним уникален и неповторим. Не устаю восхищаться фантазией, энергией и мастерством Дениса! Мне посчастливилось выступать с Юрием Абрамовичем Башметом. А ещё это Николай Луганский, Борис Березовский, Вадим Репин. Очень люблю Филиппа Копачевского, Бессонова Ивана. Ещё ни разу не выступал с Юрием Фавориным. Мы его ждём в Челябинске, он будет играть Четвёртый концерт Бетховена. Знаете, мне повезло в этом плане, судьба не уготовила встреч с плохими солистами. Все, с кем я выступал, — музыканты высочайшего уровня. За это моя благодарность в первую очередь Московской филармонии, в которой я в основном и выступаю.

-Многие из всех, кого вы назвали, не раз выходили на сцену Челябинской филармонии. И, наверное, благодаря вам, многие к нам ещё приедут.
-Безусловно, в планах — знакомство с новыми для Челябинской публики именами. Очень надеюсь, что в следующем сезоне получится исполнить концерт Мясковского для виолончели с оркестром с участием Марии Зайцевой — молодой виолончелистки, лауреата конкурса Чайковского. В этом году она получила первую премию и приз зрительских симпатий в номинации «Виолончель» на 73‑м Международном музыкальном конкурсе ARD в Германии. Мы с нею дружим, она замечательный музыкант.

Дирижёр в роли проводника

-Вы, похоже, такой человек, который никогда не стоит на месте и всегда чему-то учится.
-По-другому неинтересно. Мне сложно принять в плане отдыха какие-то медитативные практики. Например, неспешную рыбалку: закинул удочку, сиди и смотри в одну точку. Я не могу усидеть на одном месте, мне необходимо какое-то действие, которое бы имело результат.

-Маэстро, кроме музыки, что вас ещё вдохновляет?
-Люблю живопись, люблю чтение, природу, прогулки. Моё любимое место в Челябинске — городской бор в парке имени Гагарина. Я там часто бываю, иногда рано утром перед репетицией, иногда поздно ночью беру такси, еду туда, прохожу там по освещённой дороге, снова беру такси и возвращаюсь домой.

-Вы романтик!
-Наверное.

-Получается, что вы сейчас на два дома живёте?
-Ничего страшного. В нынешнее время несложно совмещать работу в разных городах. От Санкт-Петербурга до Челябинска всего три часа, а от Москвы два. Поэтому я продолжаю быть дирижёром оркестра «Новая Россия» и реализовывать проекты с другими оркестрами в Москве, Санкт-Петербурге и других городах.

-По-вашему, в чём главная ценность миссии дирижёра?
-Интересный вопрос. Литературовед Юрий Лотман писал, что искусство — не «летом вкусный лимонад», а воздух, которым мы дышим. То есть миссия дирижёра состоит в том, чтобы помочь людям научиться дышать искусством. Это в свою очередь требует, как Пастернак образно писал про актёров, — «полной гибели всерьёз». Я за абсолютную честность на сцене. За искренность до последнего, сколько есть сил. Миссия дирижёра — быть проводником в некий экзистенциальный мир познания и нового опыта, в котором мы очень нуждаемся. Театр, филармония — может для кого-то это чистое развлечение, но многие люди хотят получить переживания, которых в жизни получить не могут. А кто-то хочет идти по пути саморазвития. И вот как раз дирижёр может выступить в роли проводника…