Штучки-дрючки филологические

-Скажите, Денис Викторович, а не было ли с вами такого, что кто-то узнал себя в вашем рассказе и обиделся?
-Почему-то все говорят про обиду. Меня всегда спрашивают: «А кто-нибудь обиделся? Вы обижались, что ваш папа про вас написал «Денискины рассказы»?». Почему я должен обижаться? Не понимаю. Я жил в то время, когда у человека ещё не было личного пространства. Мы как-то жили без него, поэтому никто никогда не обижался. Что касается моих героев  — да, узнавали. Одна моя очень-очень хорошая знакомая, с которой я «в отношениях» с восьмого класса, дала читать мой рассказ своим внукам, чтобы «видели, какая их бабушка была стерва в 22 года».

-Ссылаясь на ваше эссе «30‑летие освобождения из плена»: «И сейчас утренние поезда метро, электрички, автобусы полны людей, которые спешат на работу». Какими вы видите этих людей? Есть ли в них то достоинство, о котором писал Пастернак? И можно ли нас поздравить с освобождением из плена?
-Я думаю, что… да, конечно, нас можно поздравить, потому что сейчас в нашей стране при всех спектрах трудностей живётся несравненно лучше, чем жилось этим рабочим, которых описывает Пастернак.

-Кстати, о личном пространстве. Сейчас из-за количества источников информации мы вынуждены потреблять разнообразную информацию, где часто много негатива, каких-то совершенно безнравственных вещей. Как вы думаете, сможем ли мы когда-нибудь продраться через этот вал? Сможем ли мы сохранить нравственность и моральные ориентиры и то самое достоинство?
-Насчёт информации  — сразу скажу, это неправда. Мы потребляем ровно столько информации, сколько потребляли в XVIII, XVI, XIV веках. Копеечка в копеечку. Почему? Потому что потребление информации определяется не информационным потоком, а возможностями нашего мозга. Он всегда заполнен до конца.

А что касается нравственности… Наверное, никогда не бывает единой нравственной картины общества. Всегда в любом обществе есть разные люди: есть ангелы, есть дьяволы, есть святые, есть подлецы. Есть нормальные люди, склонные к компромиссу, есть нормальные люди, не склонные к компромиссу. Есть человек, который «в годину жизни трудную» становится героем, а есть человек, который «в годину жизни трудную» становится предателем. Понимаете? И эта конфигурация тоже… она всегда, как мне кажется, примерно одинаковая. Поэтому, я думаю, в целом всё будет так, как было.

Правда, есть некоторые вещи, которые ломают прежнюю конфигурацию, но это уже не относится к морали. Я разговаривал с одним замечательным человеком. Он мой очень хороший товарищ, мы вместе с ним работали в политологии, а сейчас он декан экономического факультета Московского университета. Вот однажды мы беседовали о том, что самое главное произошло для судьбы человечества в XX веке. И все стали говорить о ядерной бомбе, цепной реакции, об антибиотиках, телевидении. Он сказал: «Дудки, молодые люди, самое главное событие прошлого века  — это признание однополых браков!». Это главный, так сказать, итог, переломный момент XX века. То есть вся матрица культуры, которая строилась на том, что есть мужчина и есть женщина, что есть муж и есть жена, полетела. Понимаете? Такой «пролёт» случался уже примерно в 1200 году до н. э., то есть 32 века назад, когда существовало, так сказать, материнское право, когда нормальная семья выглядела так: женщина, человек пять мужчин и много-много детей. И тогда это считалось нормой жизни. В XX веке всё изменилось, и, конечно, это приведёт к каким-то фундаментальным изменениям в человеческой морали. Но к каким именно, я сказать не могу.

-Что касается творчества, вам самому больше нравятся мужчины-прозаики или всё-таки женщины?
-Из современных прозаиков я люблю как раз Диму Быкова. Но вообще я люблю писательниц-женщин. Вы знаете, мне кажется, женщина немножко ближе к чему-то такому настоящему. К земле, так сказать, к крови, к почве, к чему-то настоящему… К подлинным чувствам!

Мужская проза мне кажется более рассудочной, более филологической, дурацкой, одним словом. Сейчас в нашем мире все очень умные, огромное количество философских вопросов уже поставлено, решено, обсосано и выброшено. Шедевры интеллектуальной прозы уже созданы. Это уже как-то неинтересно. У меня бывает такое, что открываю книжку и понимаю, что я это уже читал, лет сорок назад, хотя книжка была написана в прошлом году.

А то, что пишут женщины сейчас, бывает очень интересным. Поэтому я люблю наших женщин-прозаиков. Я очень любил и люблю последнюю и предпоследнюю книгу моей, к сожалению, покойной (и это ужасная рана в моём сердце) сестры Ксении  — «Туда нельзя» и «Колокольников‑Подколокольный». Это очень сильные, и очень грустные, и по-человечески насыщенные книги. Потому что с возрастом уже начинаешь понимать, что эти все филологические штучки-дрючки уже мало кому интересны. Мне, во всяком случае. Мне интереснее вот что-то такое земное.