+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

Почему мы (мужчины, женщины, люди вообще) не желаем стареть? Вопрос некорректный и потому безответный. Или – кокетливый, а потому тоже безответный. Старость – это такой феномен, к которому бесполезно как-то относиться – с желанием, с негодованием, со страхом. Это все равно, что желать или бояться молочного зуба, который несмотря ни на какое наше отношение к нему, все равно бестрепетно и неотвратимо прорежется. Или – полового созревания, которое все равно наступит, хотим мы этого или нет.

Так и старость – она наступает рано или поздно, игнорируя все наши тактические и стратегические операции сопротивления.

Быть может, начало этому бесполезному сопротивлению положил Ренессанс, обнаруживший даль нашего существования, но не различивший в ее глубине ничего успокаивающего, ничего радостного, кроме увядания, ухода и смерти. Оттуда печаль Ронсара:

Проходит жизнь, проходит жизнь, мадам,
Увы, не дни проходят, мы проходим,
И нежность обреченную уводим
Навстречу сокрушающим годам.

Страх старости – неизбежный спутник идеи прогресса. Имея в виду перспективу технической эволюции человечества и сознавая при этом нашу собственную огорчительную и бесповоротную физическую деградацию, как не впасть в пессимизм накануне очередной годовщины своего появления на свет. Еще одна свечка на именинном торте – еще одна метка на пути, ведущем в темноту.

Но даже обещанные паранаучными светилами конец света и вселенская катастрофа не скрашивают нам мысль о старости хоть малейшим удовольствием: мол, мы-то, слава Богу, не доживем до этого кошмара, это уж как-нибудь без нас!

Все утешительные призы старости – опыт, мудрость, заслуженный покой – чистой воды жульничество: то и дело, глядишь, опыт и покой достаются вполне моложавым субъектам, а старость порой бывает наивна, несведуща и беспокойна. Насколько мне известно, рад ей был один только Луис Бунюэль, естественным образом избавившись под старость от возни с женским полом.

Почему мы не хотим стареть? Ответ в самом вопросе – «стареть».

Мы не хотим потерять аппетит. Боимся, что наслаждение едой, питьем, любовью, движением, радостью здорового тела в объятиях природных стихий не будет со временем таким острым, как в молодости. Но не означает ли этот страх, что мы уже начали терять вкус к жизни и способность к радости, а возраст здесь ни при чем? Настоящая жизнежадность (по выражению Томаса Манна) просто не замечает текущих лет. Ей не до того.

Мы хотим нравиться и ловить одобрительные взгляды. Это повышает нашу самооценку, без чего жить очень трудно. Но то, что в юности давалось само собой, теперь приходится завоевывать ценой титанических усилий и баснословных трат. Если же трезво взвесить достигнутые результаты, как правило, весьма относительные, задумаешься: стоят ли они таких хлопот. Как выразилась одна моя знакомая по поводу очень зрелой дамы, энергично сражавшейся за уходящую молодость: молодые не заметили, а ровесники не отважились побеспокоить вниманием столь доблестную грацию.

Мы не хотим стать в тягость близким. Красота старца, – говорит Аристотель, – заключается «в обладании силами, достаточными для выполнения необходимых работ, и в беспечальном существовании благодаря отсутствию всего того, что позорит старость». Прилично состариться, не вызывая у окружающих чувства неловкости и слегка брезгливой жалости, – большое дело, и не всем оно удается.

Мы не хотим одиночества, не хотим наблюдать, как редеет круг общения, и молодые энергичные лица вокруг нас постепенно заменяются на лица наших ровесников – таких же как мы притихших, погруженных в себя, в свои недуги, страхи, старческие обиды. И вот мы уже не интересны никому. С нашим существованием просто мирятся, пока мы тихо сидим на солнышке, кивая своим воспоминаниям и никого не трогая.

* * *

И тем не менее, частным образом справиться как-то удается. Может, помогает вечно юный «я», который живет в каждом из нас, хотя окружающим и не заметен. Может, некогда грустить, увядая, потому что дел по горло. А есть счастливцы, которые просто не замечают старости, не изменяя своей жизнежадности по такому пустяковому поводу, как почти трехзначное число прожитых лет.

Но вот что меня действительно тревожит: наше индивидуальное негативное отношение к старости вписывается в современную культурную модель негативного отношения к старости – тут-то и становится по-настоящему грустно. Ориентированная на молодежь – да что там, на тинейджеров! – современная культура как-то не учитывает старость. Разве что в качестве персонифицированного объекта умеренных душевных и материальных трат молодого человека, этакой индульгенции, искупающей веселые грехи юности.

Герои фильмов массово помолодели лет пятнадцать назад и с тех пор неукоснительно держатся возрастных рамок от тринадцати до двадцати пяти. Молодой и свежий Максим Максимович Исаев слегка снисходительно глядит на пятидесятилетнего Штирлица, скромно поместившегося рядом с ним на газетной странице. В масскульте тон задают зеленые до оскомины «ранетки». Инфантильность вошла в моду даже у спортсменов-тяжеловесов. А дурашливость театральных постановок, телевизионных программ и ситкомов дошла до степени гомерической. Такое ощущение, что зрелой культуры вообще никогда не было, что все только начинается – с детской площадки.

И тогда еще больше не хочется стареть. Зрелость не в моде, никто не показывает нам пример зрелости, а без нее – что делать нам с нашей старостью? Самое смешное, что тридцать-сорок лет назад, мы в самом нежном возрасте знали, что такое зрелость и как она завидна и хороша. Знали интуитивно, общаясь со зрелыми героями зрелой литературы и взрослых фильмов.

А теперь, когда Гарри Поттер бесповоротно сменил пастора Шлага в сфере влияний, растерялись. 

«Портрет Дориана Грея» (The Picture of Dorian Gray)

Единственный опубликованный роман Оскара Уайльда. Впервые напечатан в июле 1890 года в журнале «Липпинкоттс мансли мэгэзин» (Lippincott’s Monthly Magazine), а позднее изданный отдельной книгой в апреле 1891 года, дополненной особым предисловием, ставшим манифестом эстетизму, а также шестью новыми главами. Некоторые главы были полностью переработаны.

После публикации романа в обществе разразился скандал. Вся английская критика осудила его как аморальное произведение, а некоторые критики требовали подвергнуть его запрету, а автора романа – судебному наказанию. Уайльда обвиняли в оскорблении общественной морали. Однако обычными читателями роман был принят восторженно. По жанру – это готический философский роман, написанный в декадентском стиле. В Дориане Грее, главном герое романа, угадываются черты нового Фауста. В роли Мефистофеля выступает лорд Генри, именно он на протяжении всего романа соблазняет Дориана Грея идеями нового гедонизма, превращает невинного и талантливого юношу в порочное чудовище. Под роль Маргариты попадает Сибилла Вейн, новый Валентин – Джеймс Вейн. Интересно, что в сюжете романа есть значительные сходства с легендой о Фаусте. Например, Фауст также получил от Мефистофеля вечную молодость. Есть аллюзии и на другие произведения мировой литературы. Большое влияние оказал роман Мэтьюрина «Мельмот-Скиталец». Именно из этого романа взята мысль о портрете, а так же и герой, которому позволено все. Есть общее в романе и с «Шагреневой кожей» Бальзака. Близким по декадентскому духу к «Портрету Дориана Грея» является роман Гюисманса «Наоборот». Однако «Портрет Дориана Грея» рассматривается как абсолютно уникальное, стоящее особняком в литературе произведение. В нем поставлены вечные вопросы человечества – о смысле жизни, об ответственности за содеянное, о величие красоты, о смысле любви и губящей власти греха. Одной из основных идей романа является то, что эстетизм – просто абстрактное явление и что он приводит только к разочарованию, а не к возвеличиванию понятий о красоте. Сейчас «Портрет Дориана Грея» – один из самых известных романов мировой литературы.

Pin It on Pinterest

Share This