Евгений Голицын

вице-губернатор Челябинской области

Лет в семь или восемь я в первый раз попал на стройку. Мой отец был строителем — сначала каменщиком, потом монтажником, начальником участка, прорабом. Мы поднялись по лестничным пролётам недостроенного дома, и папа провёл меня по карнизу десятого этажа. Для него это было обычным делом, а я помню, как испугался. Нет, строителем быть я никогда не хотел.

В пятом классе в нашу школу № 22 пришёл молодой преподаватель истории — Сергей Геннадьевич Баталов. Он страстно любил археологию и заразил этой любовью меня. И летом, после пятого класса, он взял меня, салагу, в экспедицию — я был самым младшим. Мы раскапывали курган «Темир» в Чесменском районе Челябинской области. Мы бы его не раскапывали, если бы накануне этот холм не разровняли местные крестьяне: он им мешал пахать поле. Пригнали бульдозер, и машинист вывернул из земли два бронзовых котла. Оказалось, на этом месте — родовая усыпальница кочевых племён. А теперь реконструкция кургана «Темир» сделана на Аркаиме. В той экспедиции, кстати, я познакомился со студентом Александром Кузнецовым, нынешним министром образования.

Десять лет подряд каждое лето, включая учёбу в университете, я ездил на раскопки. Археология — моя любовь. Я даже не могу сказать, чем особенно горжусь или какая экспедиция для меня самая важная. Однажды мы раскапывали Малковский курган под Чебаркулём, нашли бронзовое гуннское зеркало — это V–VI век нашей эры. Это из ряда редких находок, конечно. Но на самом деле я люблю каждый момент в экспедиции — от раскопок до вечерних песен у костра.

На мой взгляд, никакой мистики в Аркаиме нет. Стандартные раскопки, ничего особенного. Ну, может быть, меня не зацепило.

Я изучил историю своего рода до 1790 года. Все мои родственники по отцовской линии жили в Челябинской области в селе Варламово — в те времена станица Верхнеувельская. Метрические книги позволяют установить чёткое сословие: все они были казаками. Я составил генеалогическое древо Голицыных: наша фамилия относится к литовским князьям Гедиминовичам, соперникам Рюриковичей. Про поручика Голицына и наше родство с ним не могу сказать ничего определённого.

Мы с женой познакомились в научном обществе учащихся при Дворце пионеров. В десятом классе я входил в состав совета НОУ, представлял интересы археологии. Моя будущая жена год спустя тоже вошла в совет, она очень активная девушка.

Мы не знаем, кто нас ведёт по жизни. Я благодарен всем учителям, которые у меня были.

Историю в 9–10-х классах у нас преподавал ветеран войны Константин Иванович Истомин. Каждого ученика называл по имени-отчеству. Это было не показное, а искреннее взрослое уважение. Нам это так понравилось, что мы все друг друга тоже стали называть по имени-отчеству. Мы бывали дома у Константина Ивановича, он научил нас играть в преферанс! С ним мы ходили в походы, на сплавы по рекам, ездили в Москву… Это огромное счастье, это подарок — такой учитель. Я не знаю, работают ли такие в современной школе.

Мой уход из археологии был… непростым. Скорее, это было разочарование, которое привело к уходу. Решение оставить любимое дело было очень эмоциональным.

Иногда нельзя просчитать последствия своих поступков, и ты следуешь внутреннему чувству, которое подсказывает, что поступаешь правильно. Ничего случайно не происходит. Я бы не стал называть это кармой, но что-то такое есть. Категорическим императивом Канта, несомненно, следует руководствоваться в любых обстоятельствах.

Я всегда был принципиальным противником котов. У нас дома жили только собаки: было два боксёра, сейчас мопс и шпиц. И вот несколько лет назад мы поехали в загородный лагерь к детям, отдыхали на берегу озера, и к нам в гости пришёл независимый рыжий котёнок. Дети с ним подружились. Через несколько дней мы приехали на тот же берег, жили в палатках, и этот котёнок снова нанёс нам визит. Он нас подкупил своим интеллектом, и мы взяли его домой, хоть это и против моих правил. Рыжий жил у нас несколько лет, постоянно уходил и возвращался. А однажды ушёл и не вернулся совсем.

Дружеские отношения строятся на искренности. Не нужно притворяться, не нужно специально фильтровать информацию.

Ты точно ощущаешь, что человек тебе нужен, когда его теряешь.

Меня нет в соцсетях. Мне жаль времени: нужно же читать, отслеживать, что-то писать… Люди хотят себя самовыразить, но есть же другие способы. Выходи на Кировку, играй на инструментах, приноси радость людям. Рисуешь — рисуй, выставляйся. Хочешь книги писать — пиши. А просто выйти и что-то покричать на публику — я считаю, неправильно. Это деструктивно.

Первый признак дурака — излишняя самоуверенность.

Обсуждение общественных проблем перемещается в соцсети, но дискуссия предполагает, что люди слышат друг друга. А митинги и соцсети — это не то место, где люди слышат друг друга.

Если бы я был президентом, я бы ввёл мораторий на изменения. На любые изменения, на какой-то период. На мой взгляд, общество хочет стабильности. Люди устали от перемен, они ждут определённости и ясной перспективы. Надо дать стране пожить без реформ хотя бы лет пять и выполнить то, что уже обещано.