+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

Страна Танзания

Окончание

СТИЛЬ ЖИЗНИ: Личный опыт

текст и фото: Станислав Белецкий

Однажды один сибирский филолог уехал в Африку преподавать русский язык жителям Танзании. На удачу заполнил анкету на сайте, получил контракт и улетел. Его африканские приключения продолжаются уже четыре года.

Случайное письмо
По образованию я переводчик. Изучал немецкий, английский и испанский языки в Красноярском педагогическом университете. Затем поступил в аспирантуру в Сибирский федеральный университет всё там же в Красноярске и на втором году обучения поехал на стажировку в Германию в университет Байройта, где, к своему удивлению, обнаружил отделение африканистики. Стажировка предполагала совершенствование немецкого языка, но я подумал, что раз уж попал сюда, то нужно выучить какой-нибудь африканский язык. И записался на курсы языка суахили. Мне он страшно понравился — в нём всё устроено иначе, чем в европейских языках. Каждый префикс и суффикс — интеллектуальный вызов. Но вот стажировка закончилась, и я вернулся в Красноярск.

С тех пор я стал отслеживать возможность поехать туда, где говорят на суахили, а говорят на нём в Танзании, Кении, Уганде, Руанде, Бурунди, Сомали и Мозамбике — в общем, в тех неведомых краях, куда запрещал ходить Чуковский. Но авторитет Корнея Ивановича померк в свете возможности, которая открылась мне сама собой. Однажды я пришёл на работу в Сибирский федеральный университет, открыл почту, а там в университетской рассылке объявление о работе в танзанийском университете. Его тогда, в 2011 году, кажется, разослали по просьбе Министерства образования по многим университетам, но оно очень быстро исчезало с сайтов, поскольку: а) требовались всевозможные специалисты и б) были изложены условия, в которые с трудом верилось: зарплата от 2000 долларов, нагрузка — шесть занятий в неделю (всего! В Красноярске было до двадцати, но шесть — никогда), перелёт и жильё оплачиваются приглашающей стороной. В общем, я успел увидеть свой шанс. Я подал документы, и где-то года через полтора уехал в Танзанию преподавать русский язык.

Почему через полтора года, а не сразу? Потому что это и есть сразу — по танзанийским меркам. В Танзании своё, совершенно отличное от русского, отношение к делу, ко времени. То, что для нас длится месяц, там длится полгода. Иными словами, нужно ждать. Нужно долго ждать. Танзанийцев ничуть не смущает ожидание и факт того, что они заставляют ждать других. Если уж они решили пригласить вас на работу, то вы там непременно окажетесь, но только через удобное для них время. Многие из тех, кто так же, как и я, прошёл собеседование, отказались от предложения — не дождались, подумали, что это какой-то обман, что не может так быть, чтобы документы рассматривались год. Может, ещё как может. Второго контракта мне пришлось ждать год — я вернулся на это время в Красноярск. А сейчас работаю по третьему, который, к счастью и с большим трудом, я вытребовал без перерыва. Вот так разрушается местная корпоративная культура под воздействием иностранцев.

Студенты и их мамы
Знакомство с университетом началось с отдела кадров. Там мне выдали ворох бумаг, которые нужно было заполнить и заверить у заведующего кафедрой. Я отправился на кафедру. Но там никого не было — дверь закрыта и людей в поле зрения нет, спросить не у кого. Чтобы понапрасну время не тратить, я решил обследовать кампус — на прогулку от администрации до столовой и обратно ушло двадцать минут. И снова никого на кафедре. На прогулку от администрации до бассейна (самый настоящий бассейн для студентов) и обратно ушло ещё двадцать минут. И снова никого на кафедре. К моменту, когда заведующий туда вернулся, я основательно изучил местность и мог перемещаться по ней с закрытыми глазами. Бумаги он подписал, и я, окрылённый своей удачей (коллеги, тоже преподаватели русского, говорили, что за день подписать нельзя ничего), побежал в отдел кадров и вручил им их бланки. На следующий день, проснувшись и взглянув на себя в зеркало, понял, что пока ходил туда-сюда, сгорел: лицо, шея и даже уши пылали и болели. А звонок из отдела кадров возвестил о том, что вчера мне выдали неправильные документы и сегодня нужно прийти ещё раз и заполнить и подписать правильные. Так я понял, что если что-то идёт как по маслу, то не в ту сторону. И убеждался в этом не раз.

И образование. Оно здесь другое. Если преподавать так же, как в России, то студенты ничего не поймут. У них другой запас знаний — он не меньше, он другой. Они, например, с трудом себе представляют, где на карте находятся европейские страны, а африканские знают прекрасно. Приходится изучать их мир изнутри и исходить из этого.

Картины мира не совпадают, и это плохо. Плохо, потому что ты как преподаватель не знаешь, с чего начать объяснение, что именно объяснять… Так, мои студенты не знали, что такое гласные и согласные звуки. В школах не практикуется фонетический разбор слов, с которым русские студенты знакомы с начальной школы. Понятие о частях речи тоже отсутствует. Однако большинство студентов очень хорошо владеют английским, поскольку начиная со средней школы все занятия ведутся только на нём.

Кроме лакун (отсутствия знаний напрочь), были и забавные несовпадения. Я решил объяснить студентам значение слова «родители» простенькой схемой: родители = мама + папа. Студенты недоумевали — начали спрашивать: «А где мама-2?» Моя очередь недоумевать. Спрашиваю: «А кто такая мама-2? Крёстная? Тётя? Бабушка?» Оказывается, это вторая жена отца в мусульманских семьях. Именно так понимается и мусульманами, и христианами идея семьи и родительства = отец + все его жёны.

Образование дорогое — примерно как у нас. Бюджетных мест нет. Студенты берут образовательные кредиты и выплачивают их, когда находят работу после выпуска. Уровень доходов в Танзании низкий, и учатся те, кто понимает, как образование окупится. Например, ко мне на русский язык пришли ребята, которые чётко понимали, зачем он им нужен, — студенты с Занзибара. Они изучали туризм и знали, что на Занзибаре есть только один экскурсовод, который работает с русскими. А русских туристов становилось всё больше и больше, и он не справлялся с этим наплывом. Теперь, конечно, экскурсоводов прибавилось.

Рабочий день
Когда я приехал в Додому в 2013 году, сообщество русских преподавателей было большим — около пятидесяти человек, включая супругов и детей. Сейчас, спустя пять лет, нас можно пересчитать по пальцам. Кто-то сам уехал, найдя более интересную работу. Кому-то жизнь в Африке не понравилась, и они вернулись на родину. С кем-то не продлили контракт. Да и в целом сейчас идёт политика импортозамещения — от иностранцев отказываются, отдавая предпочтение местных специалистом. Однако даже при такой политике эта работа остаётся привлекательной. Ни условия, ни зарплата не зависят от количества студентов — они фиксированы: три курса в семестр, публикации, научная работа за зарплату на пятьдесят процентов выше, чем у местных преподавателей. Если на курс никто не записался, не беда — преподаватель тут ни при чем, это студенты не поняли, какое счастье упустили.

Мой рабочий день начинается рано — встаю в шесть часов, завтракаю и в семь сажусь в служебный автобус. У каждого преподавателя свой кабинет. Там готовлюсь к занятию. В этом семестре каждое занятие веду по два часа. Преподаватели и студенты сами договариваются о режиме и длительности обучения — можно по полтора часа, можно и по три.

Обедаю обычно в студенческой столовой. Еда там не очень, зато дешёвая, и есть свежие соки — из манго и авокадо. Во второй половине дня иду на кафедру или в главную администрацию — улаживать бюрократические вопросы, которые здесь, к счастью, никогда не бывают срочными, и здороваться. У танзанийцев приветствие — это индикатор отношений. Люди, состоящие в хороших, дружеских отношениях, обязаны здороваться хотя бы раз в три дня. Если не приходишь к боссам неделю — смотрят косо, обижаются.

Зарплата в местном университете начинается от 1500 долларов и заканчивается на отметке где-то в 3500 у докторов наук, профессоров. Дополнительно оплачиваются заседания кафедры, проверка большого количества экзаменационных работ (курсы бывают и по тысяче человек), руководство бакалаврскими, магистерскими и кандидатскими работами, разработка образовательных программ. На этом можно заработать и вторую зарплату.
Жильё предоставляет вуз — четырехкомнатные квартиры (меньше не строят — семьи большие) или дома на выбор, аренда которых обходится университету примерно в 200 долларов в месяц. Жильцы сами оплачивают текущие платежи — воду, электричество, газ. Я этих расходов не замечаю. Прожиточный минимум — 150 долларов в месяц, реальные траты с развлечениями, походами в рестораны и выездами на океан составляют около 1000 долларов — это цена жизни, наполненной комфортом и интересными событиями. Цены на еду и одежду немного ниже, чем в России. Если всё покупать оптом, торговаться и покупать секонд-хэнд, пользоваться общественным транспортом — будет ещё дешевле.

Статус белого человека в Танзании противоречив. С одной стороны, ожидается, что ты будешь давать чаевые, платить, не глядя на цену, — за то тебе хвала и почёт. Так ведут себя туристы. А мы, экспаты, узнали настоящие цены, выучили суахили, научились торговаться, да так, как местным и не снилось, потому что белые чувствуют себя здесь людьми, для которых открыты все двери. Цвет кожи — это фактор коммуникации, о котором сначала стараешься не думать, а потом понимаешь, что эту разницу невозможно нивелировать, нужно учиться обходиться с ней конструктивно. Ты как белый человек, имеющий кандидатскую степень (без степени в университет не примут на работу), работающий в университете, про который все знают, автоматически попадаешь в элиту общества. И всё лучшее, что есть в этой стране, — для богатых танзанийцев и для тебя. Хотя ты при этом вовсе и не богат, но пользуешься этими благами. Ты запросто можешь зайти с пляжа прямо в шлёпках в пятизвёздочную гостиницу в ресторан и заказать себе что-нибудь, не глядя на цены. В Красноярске — даже если бы там был пляж и пятизвёздочная гостиница, — я бы на такое не отважился.

Восхождение на Килиманджаро
В Танзании есть на что посмотреть: заповедники с дикими животными, большие африканские озёра: Виктория, Танганьика, Ньяса — Индийский океан, тропические леса, саванна. Но самое крутое моё приключение — это восхождение на Килиманджаро, самую высокую гору Африки, которая на самом деле не гора, а спящий вулкан. Это очень дорогой тур, и нужно было подкопить денег. Для экспатов его стоимость начинается от 1500 долларов. Для совсем иностранцев — от 2-х тысяч. К этим деньгам нужно прибавить стоимость аренды снаряжения (палатки, спальные мешки, тёплая обувь и одежда — на вершине мороз в 20 градусов) плюс чаевые.

Нас было трое, все университетские экспаты, и два гида и десять носильщиков. Они местные жители и привычны к суровым горным условиям. С лёгкостью и радостью от ожидания щедрых чаевых они хоть слона поднимут на вершину горы, не говоря уж о провианте на неделю (столько длится восхождение), палатках, вещах и прочей мелочи, которую туристы нести не в силах. Так что это довольно дорогое, но и комфортное приключение.

По мере подъёма вы проходите несколько климатических зон. Заходите в тропический лес, повсюду высоченные деревья, гигантские папоротники, щебечут птички, то и дело с ветки на ветку скачут обезьяны. На отметке в 1200 метров мезозой сменяется болотистой местностью. Там пейзажи более сдержанные, растений выше человеческого роста нет, краски блёкнут, вокруг поднимаются каменные стены — вот-вот выйдешь к избушке на страусиных ножках. Потом, где-то с 2000 метров, начинаются альпийские луга и ущелья, поросшие суккулентами, растениями, листья которых напоминают колючки, потому что им приходится экономить воду — её здесь мало. Но под дождь мы попали именно в этой зоне. И сушили вещи на себе — костры разводить там нельзя, ведь Килиманджаро — это заповедник (еду повар готовил на газовой горелке). Затем, на отметке в 3400 метров, начинается мёртвая зона — вокруг безжизненные скалы, чёрный песок и стаи ворон. И так до самой вершины, на которой лежит самый настоящий африканский снег, а вокруг огромные ледники. Высота Килиманджаро — 5895 метров. Если вы ходили в горы, то знаете, что на такой высоте избежать горной болезни невозможно (у кого-то она начинается и на 2000 метров). Горная болезнь — это такое состояние, когда начинает резко болеть голова, тошнит, наступает слабость, и вы теряете способность двигаться. Так организм реагирует на нехватку кислорода. Такое ощущение, что ты заходишь в фантастическое электромагнитное поле, которое тебя выталкивает. Ну или мучаешься сильным похмельем.
Но приходится превозмогать себя и идти. Ведь хочется и на вершине побывать, и сертификат о её покорении получить. Чем ближе вершина, тем труднее идти, потому что кислорода всё меньше. Гиды всё время врут, говоря: вот за следующим поворотом уже… Они профессионалы, каждую неделю водят таких туристов и знают, что им говорить, когда те готовы повернуть назад. Так мы дошли до края кратера и таблички: «Вот вы и на краю, поздравляем! А до пика идите дальше по кромке». Я из последних сил добрёл до пика, который на самом деле небольшая заснеженная поляна, походил там, сделал фотографии ледников и вдруг осознал, что не понимаю, сплю я или бодрствую. Гидов это моё состояние напугало, и они за руку повели меня вниз.

Африка — наука жить без страха
И что-то поменялось в моей жизни — не после подъёма как такового, а после нескольких лет жизни в Танзании, в Африке, в совершенно другой культуре, где так мало привычного. Я словно приобрёл иммунитет от бед и невзгод окружающей действительности. Ведь я их не то чтобы решить не могу, я не в состоянии их предвидеть. В Танзании я настроился на волну, на которую, наверное, настраиваются люди, живущие в Азии. Перестаёшь спешить, перестаёшь суетиться и нервничать. Погружаешься, как в сон, в полное созерцание того, как всё вокруг тебя происходит само собой, словно тебя ведёт за руку опытный проводник. И этот проводник — внутренний голос.

И говорит он порой: «Своим здесь не стать». Да я и не стараюсь. Теория межкультурной коммуникации не оставляет места иллюзиям. Своим в чужой культуре стать невозможно. Можно заставить себя верить в то, что ты не чужой. Но в статусе чужого масса преимуществ: во‑первых, нет необходимости ломать свою идентичность (если она, конечно, вас устраивает), во‑вторых, к белым иностранцам здесь относятся с уважением — как к носителям современных знаний и технологий, в‑третьих, в трудной ситуации всегда можно прикинуться сибирским валенком и сказать на ломаном-преломаном суахили, что ты здесь всего пару недель и ещё не до конца разобрался в традициях и обычаях.

К русским в Танзании относятся хорошо. Сказывается историческая память. Советский Союз учил Танзанию коммунизму во время правления первого президента и заодно снабжал техникой и оружием. Многие танзанийцы учились в России. В контексте событий последних лет Россию рассматривают как страну, способную противостоять американской гегемонии (хотя при этом симпатии к США заметно выше, чем к России).

Танзания научила не планировать, но видеть цель. Я не загадываю, сколько я здесь ещё пробуду, но понимаю, что я здесь для того, чтобы накопить африканский опыт и делиться им с другими. Африка прекрасна, и бояться с ней встречи — значит бояться посмотреть жизни в лицо.

Pin It on Pinterest

Share This