Человек строит дом, воспитывает сына, высаживает дерево — он привносит в жизнь ощущение надёжности. Дом охранит и согреет, сын продолжит отца в будущем, дерево уйдёт корнями глубоко в землю, спасёт от солнца или укроет от дождя. Но главная надёжность — в самом человеке. Внешне спокойном. Внутри — полным неистовой творческой энергии. Знающим, что под лежачий камень вода не течёт. Всегда готовым к новому поиску. Действующим. Непрерывно растущим.
Группа предприятий Евгения Рогозы именуется «Монолит». Чувствуете цельность и основательность уже в названии? Иначе и быть не может. Потому что «Монолит» дарит нам ощущение незыблемости, уюта и той самой надёжности бытия. «Монолит» создаёт дома.
— Евгений Владимирович, ваш первый дом — не который построили, а в котором начали свою жизнь — какой был?
— Общежитие. В нём я и жил с рождения до восемнадцати лет. Просто комната, разделённая занавесками: здесь — я, там — родители. Удобства в коридоре.
— Можно представить, как велика была мечта иметь отдельную крышу над головой.
— С этой мечты всё и началось. Именно под её влиянием поступил в строительный институт. Но в восемьдесят седьмом году, после того, как его окончил, меня забрали в ряды Вооруженных Сил. У меня к тому времени были лейтенантские погоны, так что в армии обретался в качестве офицера. До старшего лейтенанта дослужился…
— Вот с чего строители, оказывается, начинают…
— Нет, я всегда чувствовал, что армия — не моё. Ходишь по одной струнке и чувствуешь, что в голове постепенно остаётся одна извилина. ак конь застоявшийся был, верите ли, хотелось взять здоровенную лопату и хоть на плацу что-то делать по своей специальности. А к тому времени, как вернулся из армии, как раз начались социальные катаклизмы. Гиперинфляция грянула, с полок всё исчезло, за госцену ничего купить невозможно. Представьте себе казус: на «гражданке» ходить было не в чем. Из старого вырос, новое только на базаре продавалось по спекулятивным ценам. Жена спорола лампасы с офицерских штанов, в них я ходил и в будни, и в праздники. И вот это жутковатое ощущение помню: вдруг порвёшь нечаянно? Денег лишних ни копейки.
Но унывать было некогда. Был юношеский задор, романтика, кстати, и партбилет в кармане ещё лежал. Даже одну из великих советских строек я застал, в ней поучаствовал…
— Это в конце-то восьмидесятых? Для БАМа, вроде, поздновато…
— Землетрясение в Армении пом-ните? В Челябинске организовали строительно-монтажный поезд в Ленинакан и Спитак, и мы туда поехали с женой на год. Без энтузиазма не обошлось: шестидневная рабочая неделя, в день по четырнадцать часов трудились. И знаете, какое самое сильное впечатление? Поднимаешься там на крышу пятиэтажки, смотришь по сторонам, и вокруг тебя, насколько зрения хватает, около четырёхсот башенных кранов. Можете себе представить? Я, наверное, в жизни больше такого не увижу — Горбачёва нет, который мог такой масштаб реализовать. А давалась стройка нелёгкой ценой: дороги практически все перекрывались азербайджанцами, у них происходил с Арменией конфликт. И единственным видом сообщения были самолёты. Грузовыми самолётами доставляли даже лестничные марши. Стройка обходилась в суммы, фантастические даже по нынешним временам. Из золота строили, одним словом. При этом сами жили в бараках фанерных с общими удобствами и всем прочим набором… В одном углу чихнул, в другом слышно. омедии можно снимать…
— Тоже романтика, в общем-то.
— А мы всё это так и воспринимали — «а я еду за туманом», подъём и энтузиазм нешуточные… Только вот потом, когда первое жильё сдавали, романтики во мне поубавилось. Обставлено это было с большой помпой, на открытие Маргарет Тэтчер приезжала. Нам доверили вручать ключи от нового жилья местным жителям. И вдруг мы видим: приезжают здоровенные лбы, с физиономиями чуть поменьше вот этого стола, да все на иномарках, которыми в России тогда не пахло, и норовят ещё нам по-барски сунуть десятку-другую. Тут я и подумал: может, пора уже для себя начинать строить…
— И начали?
— Первой нашей школой было популярное в то время движение — МЖ , молодёжно-жилищный комплекс. Туда мы пришли после института, молодые, задорные, жаждущие много успеть. Тогда же появилось и название «Монолит», кстати, и в самом деле он оказался монолитом даже в чисто человеческом плане — до сих пор практически вся команда, прошедшая МЖ , работает вместе со мной.
В те времена к молодёжным инициативам относились с прохладцей, но комсомольская организация наше начинание поддержала. Правда, условие поставили: если хотите для себя что-нибудь построить, осваивайте новые технологии, в частности, монолитное домостроение. Что это такое, в Челябинске тогда не знали. Панели или кирпич использовали, а комплект оборудования для монолитных работ три года пылился на складах, никто раскачиваться не хотел. Мы раскачались. Первое монолитное жильё в рамках МЖ — наши шестнадцатиэтажки по омсомольскому проспекту.
Попробовали силы, понравилось. Почувствовали, что удаётся. И в девяносто первом году зарегистрировали строительную фирму «Монолит». ак раз на фоне обвала старых социально-политических систем, общей растерянности и неизвестности дальнейшего курса. А тут ещё Г ЧП нагрянул, — ну всё, думаем, теперь пойдём на олыму строить.
— Какое самое неприятное ощущение осталось от той поры?
— Наверное, чувство оторванности. Причём, не только от государства. огда всё рушится, люди разобщены, никому ни до кого дела нет. А мы и вовсе в открытый океан вышли. И тут я понял: когда ты сам без брюк остаёшься — это не так страшно. А вот когда за спиной семья, ребёнок… Да и строительство — коллективный бизнес, ты увлекаешь за собой народ, если ошибёшься в чём-то — без брюк останутся люди, которые тебе поверили, за тобой пошли. ак тут фразу Экзюпери не вспомнить, что « мы в ответе за тех, кого приручили». Её ведь можно и в таком ключе понимать.
Так что, если вспоминать мою дорогу с девяносто первого года до сегодняшнего дня, честно говоря, не знаю, решился бы я такое пройти ещё раз или нет…
— В общем, и страшно, и интересно, да?
— Конечно! Всё делалось методом проб и ошибок, вслепую, по наитию, без учебников, тогда ведь никто готовых рецептов ещё не давал — с чего бизнес начать, как ручку и портфель держать, как правильно контракты оформлять. А государство ещё то и дело правила игры меняло на этом рынке, чтобы нам скучать не пришлось. Это как с Остапом Бендером в шахматы играть: он у тебя ладью с клетки заберёт и скажет, что её тут не было. Доигрывай, как хочешь.
— И каковы были выигрыши?
— А выигрыши — наши воплощённые проекты. Сначала построили посёлок «Солнечная Долина» в ременкуле, потом в Тимирязевском совхозе возвели несколько объектов. Обе работы происходили за городом, организовать строительные площадки было непросто. После этих проектов постарались прорваться на городской рынок, в том числе, жилищный. аждый этап нужно было завоевать тяжким и кропотливым трудом. Строили поликлинику в двадцать восьмом районе Северо-Запада, затем возводили жилой дом на улице Энтузиастов — десятиэтажный, кирпичный. Один из самых крупных наших объектов — посёлок Уралтрансгаза в районе Долгодеревенского — тоже был построен в тот период. Это — единственный в Челябинской области комплексный посёлок, который был сооружён в начале перестройки.
В пору, когда мы только поднимались, деньги у заказчиков имелись, но нигде нельзя было найти материалов: время дефицита. Приходилось всё брать по биржевым ценам, а продавать по государственным. Этот период сменил другой, где всё повторилось с точностью до наоборот: деньги кончились. Предприятиям стало нечем рассчитываться, поэтому с них брали продукцией. Это была великая эпопея бартера: меняли полученные гвозди на кирпичи, кирпичи на трубы, трубы на стекло.
— Тем не менее, ваши позиции укреплялись?
— К середине девяностых мы зарекомендовали себя в качестве подрядной организации, но одновременно осознали, что нужно попытаться подняться на следующую ступеньку — стать инвесторами: суметь видеть дальше заказчика, произвести конечный продукт и самим продать его на открытом рынке. И это тоже было страшновато сперва — осмыслять, какие именно квартиры людям нужны, по какой цене, спрос анализировать… А сегодня у нас три четверти построенного — продукция, которую мы сами продаём.
— «Монолит» входит в сотню лучших строительных организаций России. Можете поделиться формулой успеха? Много ли дерзких проектов, идей, замыслов?
— Идеями фонтанировать, конечно, хорошо, но для руководителя, тем более, претендующего на статус лидера, важнее другое: осмыслить и наложить одну идею на другую, будто кальку. Увидеть совместный вектор для удачного развития.
Меня в детстве упорно пытались музыке учить, я около года пробовал поладить с виолончелью, всё об угол какой-нибудь ударить её норовил, чтобы дома перед родителями руками развести — мол, чинить надо… Но меня поразило, когда ставили на музыкальных занятиях два камертона рядом, ударяли по одному, а звучал другой. онечно, когда ты сам генерируешь идею, чтобы другие камертоны зазвучали в лад — это прекрасно. Но, если твой коллега или партнёр «звучит», попытайся настроиться на эту волну, почувствуй его тон! Мне интереснее всего с таким человеком общаться. Он, как струна натянутая. Только задень — и звучать начинает, откликается. А бывают совсем другие. И пальцы в золоте, и костюм дорогой, и на лице превосходство, а не звучит человек — то ли струны нет, то ли натянута дурно… Удивляешься: откуда такой взялся?
Да, если смотреть с творческой точки зрения, жилищный рынок сегодня малоинтересный. В основном строится стандартное панельное жильё. Чтобы панели складывать, выдающихся идей не надо.
— А вам всё только выдающееся подавай!
— Я вам объясню, почему. Если хотите, это тоже формула успеха. В бизнесе, когда до намеченной цели доскакал, да если ещё сам, без учебника, и когда понимаешь, что результаты совпали с намеченными планами, у тебя неимоверная эйфория случается. Опьянение, наверное, сродни наркотическому. Но есть и вторая сторона медали — вслед за подобным опьянением наступает «ломка», если говорить на этом жаргоне. Забрался на гору, счастлив, все цели достигнуты, сидишь в прострации, в пустоте.
Что я делаю? Всегда планку ставлю высоко. Не намного, но выше, чем прыгнуть могу. И вот тогда ни эйфории, ни прострации нет — всегда будет, куда стремиться.
— Но отдыхать ведь иногда тоже необходимо… ак с этим у вас?
— Ох, уметь отдыхать — это искусство большое. Помните сказку про Тима Талера? У богатого барона были деньги, у бедного мальчишки — звонкий и весёлый смех. И они поменялись, мальчик продал возможность радоваться жизни. Я иногда думаю: неужели и я потерял искусство отдыхать? Такая корка образуется вокруг тебя со временем из-за делового напряжения, потом она уже в ракушку превращается — и вот ты весь закрывшийся, зажатый, из ракушки выглядываешь, расслабляться совсем перестал. Я думаю, это целая наука — заново учить бизнесменов радоваться жизни.
А чувствую я себя наиболее спокойно и комфортно, когда нахожусь в кругу друзей, приглашаю их отдыхать на свою дачу. Моя мама была поваром, мне, видимо, что-то передалось от неё — отдыхаю, когда готовлю еду. Стряпня своими руками доставляет большое удовольствие.
— Фирменное блюдо имеется?
— Два: блины и гороховый суп с копчёностями. Обычно народ за уши не оттащишь от кастрюли. Ну, и всё, что на огне, — шашлычки там разные, иногда овощные блюда.
онечно, не только кулинария наличествует в моём арсенале отдыха. Я, например, в юности десять лет баскетболом занимался. Несколько лет назад мэр Вячеслав Тарасов, будучи сам человеком спортивным, заметил, что пора мне встать из-за стола и потягать железяки, а то в кисель превращусь. Помню, позвонил мне и говорит: «кисель», пошли в спортзал! И ведь во-время пригласил: я штангу в первый день попытался поднять и на пол свалился. Стыдоба, здоровый мужик, а сил уже нет: хожу только от кабинета до автомобиля и обратно. Решил взяться за себя. Это расслабляет голову. А баскетбол до сих пор люблю смотреть, в Штатах наблюдал матчи профессионалов — невероятное шоу.
И ещё с книгой люблю посидеть, в тишине. Дома в детстве библиотека была хорошая. нига замечательна тем, что даёт уединение и общение одновременно. ак старый друг.
— А супруга вас часто из ракушки вынимает?
— Научилась за двадцать лет совместной жизни. Мужики на самом деле слабые создания, чуть какой конфликт или проблема — рюмку дёрнут и идут плакаться. Я ей не одну жилетку, наверное, намочил, а ведь надо выслушать, понять, успокоить терпеливо. Всё, что касается семьи и дома, у меня в порядке. Это исключительно её заслуга. Ей со мной меньше повезло: я не такой домашний человек, как она, меня работа вдохновляет.
Есть такая поговорка: чтобы стать генеральшей, нужно выйти замуж за лейтенанта. Нынешнее поколение девчонок сразу к генералам норовит скакнуть. Им рай в шалаше проходить не хочется, лучше сразу дачу в Ницце, богатого старого мужа и молодого конюха. А вот мы с женой прошли и разделили всю дорогу сполна, со всеми радостями и горестями, и в армии она рядом со мной была, и в Армении, везде, куда судьба бросала.
Прошлый год был годом шаловливой озы, мы с женой тоже нашалили, второго сына родили. Через двадцать лет после первого. Нам сейчас обоим по сорок лет — время знаковое, можно многое свершить.
— Вы чувствуете какую-нибудь разницу между своим отношением к первому сыну и последнему?
— Это почему «последнему»?! У нас ещё всё впереди (смеётся).
— Я имел в виду — последнему на этот момент, конечно!
— Иногда ещё спрашивают, тоже забавно: а от какой жены второй сын? Всё от той же — вот кто действительно у меня первая и последняя! Что касается чувств, когда родился первенец, у меня изрядный ветер был в голове. Денег не имел, квартиры тоже, и погулять ещё хотелось. Ни как кормилец, ни как профессионал я тогда ещё не состоялся, прилагал к этому усилия, поэтому эмоции свои тогдашние помню немного. А сегодня, когда младенца купаем, кормим, спать укладываем, бесценное ощущение спокойствия, тихой радости. Наверное, только в моём возрасте можно это испытать.
Есть возраст Христа, когда нужно своих учеников найти, задуматься, что после себя оставишь, а есть возраст сорок лет — переломный, и где-то уже отчасти итоговый. огда второй сын родился, мы с женой уехали в Башкирию, спрятались в лесах — тишины захотелось, уединения, чтобы никаких шумных поздравлений не было. С другой стороны, приятно, когда из пенсионера в молодого отца превращаешься, сразу свежий интерес к жизни пробуждается.
— А старший сын ваши стремления и кругозоры унаследовал?
— У нас с ним получилось примерно так же, как у меня с моим отцом.
В двух словах расскажу. Мой отец из глухой деревни в Челябинск приехал, а вы знаете, какое в деревнях было образование, особенно после войны — первые и десятые классы в одной комнате, и один и тот же учитель по всем предметам. Отец поступил здесь в агроинженерный университет, учился с неимоверной энергией, закончил с красным дипломом, защитил диссертацию, дослужился до проректора, хотя всё это время мы жили в условиях, о которых я уже упоминал. И я видел всё время упорство, с которым он вгрызается в жизнь, у меня этот опыт закрепился, превратился в пласт сознания, что ли. Так что моё упорство — это отчасти упорство моего отца. Он был удивлён, когда я пошёл в строительство, но возражать не стал.
И мой сын так же наблюдает за мной. Я начинал на его глазах, он видел, сколько сил прилагается. Строительную профессию он выбрал сам, его выбор я не мотивировал. Поступил в ЮУрГУ, там прошёл два курса и уехал доучиваться за границу.
— Почему туда?
— Есть две сферы, которые позволяют понять твоё профессиональное местоположение. Это как базовые точки отсчёта. Во-первых, старая школа, которую я застал. Стройкомплекс был тогда ого-го, учителя — настоящие зубры, масштаб личности колоссальный! Сейчас, когда начинаешь чем-то гордиться, вспоминаешь своих учителей и думаешь: попридержи-ка амбиции, ты ещё до их подмётки не дорос. И, во-вторых, международные выставки. На родине сидишь и думаешь: какие мы замечательные! А за границу съездил и понял — наши технологии мир прошёл давным-давно. Если люди оттуда с их производственной мощью придут сюда, как бы нам не пришлось шнурки себе гладить…
Вот я это сыну и рассказал. На рынке рано или поздно придётся бороться с западными конкурентами. И для этого нужно понимать их менталитет, методологию, направление движения. Поэтому сын и решил ехать в Англию, обучаться в строительном университете. Цель проста: подготовиться к приходу сильных соперников, узнать их «изнутри».
— В чём их главный козырь? Почему мы слабей?
— Прежде всего, надо понять: дело не в каких-то особенных инновациях. Со времён древних пирамид и первого Чикагского небоскрёба принципиально нового не придумали ничего. Поэтому сегодня соревнование идёт вокруг того, кто лучше, дешевле и быстрее применит известную технологию. Вот угадайте: за какое время в Нью-Йорке построили Empire Street Building в сто два этажа?
— Ну, учитывая их быстрые темпы… За два-три года, наверное.
— За семь месяцев. И это был 1930 год! Вопросы есть, к чему стремиться? Всё дело в умении организовать! Вот здесь, в университете, у сына было двадцать четыре предмета, а в Англии долбят четыре — и никакого тебе широкого профиля! Это как шоры у лошади, чтобы не отвлекалась направо и налево… У нас же руководитель должен решать массу посторонних задач. Искать заказчика, потом деньги из этого заказчика выдавливать. Бывает, тебя сначала по плечу хлопают — «вперёд, вперёд», а до финишной добежишь — ни копейки нет. Вот отстроили мы очень красивый городской суд в Снежинске. Пятое лицо в государстве приехало ленточку разрезать, радости было много, а расплатиться забыли… До сегодняшнего дня этот долг так и висит. Ещё масса времени и энергии уходит на оптимизацию налогов — если мы их не станем оптимизировать, то вернёмся к отсутствию брюк.
Тем не менее, все известные технологии, которые сегодня есть, мы применяем. И даже генерируем ряд новых направлений. Вот недавно рядом с Центробанком двадцатиэтажное здание подняли за семь месяцев. Не Нью-Йорк, конечно, но по нашим меркам не плохо. В год у нас выходит по пятнадцать-восемнадцать объектов. Разрабатываем проекты, связанные с коммерческой недвижимостью, торговыми и развлекательными комплексами. Это очень крупные объекты — около пятидесяти тысяч квадратных метров. Хочется поработать в большом масштабе, чтобы… наследить, как следует, в общем.
— Славное тщеславие!
— О, строители вообще тщеславный народ! А как же иначе, ведь каждый дом — прижизненный памятник. Мы не ленимся на каждый объект свою табличку вешать, что-то вроде Знака качества.
— Вот смотрите, как у вас отлично получается по старой доброй поговорке. Домов множество. Сына целых два. А насчёт дерева как?
— Мне больше нравится другой вариант этой поговорки: построить жену, посадить печень и вырастить живот. Но дерево, тем не менее, есть — это наш «Монолит». И знаете, за него не стыдно. Бизнес для многих — обыкновенная кузница денег, а мне важно, чем я занимаюсь. Есть люди, которые состояние нажили не талантом, трудом или увлечением, а тем, что в своё время по государственной цене что-то покупали и по биржевой продавали. Но мне ближе плеяда бизнесменов, которые что-то создавали сами, начиная с нуля. Потому что, если происходит так, это действительно похоже на дерево, растущее под заботливыми руками. И в нём остаётся часть твоей души.
Дерево всю жизнь растёт. И мне страшнее всего остановиться в росте, движении. По физике покой — состояние смерти. Я старшему сыну внушаю: хоть в чём-то ты должен стать лучше меня. огда он «тройки» из школы приносил, говорил ему: будь либо отличником, либо уж двоечником отчаянным, но «тройка» — самая плохая оценка! Она серенькая, «никакая». Не плавай никогда в середине! Я не верю, что середина бывает золотой.
— Так вы максималист?
— Да. Крайности — это моё. С белыми и пушистыми скучновато, они посерёдке. В человеке должны быть крайности — хорошие и не очень, только так он будет жить с наиполнейшей энергией. Это как напряжение между электродами. огда крайности сходятся в какой-то точке, тогда и получается натянутая струна. Ведь человек должен звучать и заставлять звучать других. Всё-таки не зря я когда-то год проучился в музыкальной школе…
