Французский беллетрист Анри Стендаль, большой знаток душевной жизни человека, классифицирует семь периодов любовного состояния:
Восхищение.
Наслаждение.
Надежда.
Рождение собственно любви.
Ее первая кристаллизация.
Сомнения.
Вторая кристаллизация.
Классификации сопутствует хронометраж:
между № 1 и № 2 может пройти год,
между № 2 и № 3 около месяца, не более,
между № 3 и № 4 – мгновение ока,
между № 5 и № 6 – несколько дней.
Можно подумать, что этот знаток никогда в жизни не влюблялся сам. Иначе нумерация не пришла бы ему в голову.
Впрочем, писать о любви, «выговаривать» любовь – вообще дело рискованное, будь ты хоть французом, хоть русским. Читателю достаются только следы пережитого и самые удачные строчки: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!…» (М. Булгаков «Мастер и Маргарита») или При виде каждого случайного письма, при звуке голоса за приоткрытой дверью ты будешь думать: вот она…» (А. Ахматова «Из памяти твоей я выну этот день…») или «Вдруг, без всякого предупреждения, голубая океанская волна вздулась у меня под сердцем… и губы мои были как песок, а колени – как отражение коленей в зыбкой воде…» (В. Набоков «Лолита») – лишь окружают и огораживают ослепительный разрыв в ткани бытия, который, собственно, и есть сама любовь.
Тут бессилен и фрейдизм, и Новый завет. Единственно, что приближает нас к таинству любви – это немая мука Авраама, заносящего жертвенный нож над сыном своим Исааком. Разверзшиеся одновременно бездна Божьей любви и бездна любви человеческой, не огороженные ни обещанием, ни заботливым прикосновением, снимающим ужас левитации в их неизмеримой пустоте, – вот с чем можно сравнить хотя бы отчасти состояние влюбленного, впадающего в любовь.
Я думаю, именно поэтому влюбленный желает открыться предмету своей любви, вымолить ответное чувство, замостить экзистенциальную бездну стихами, розами, признаниями и поцелуями, подвигами, плюшевыми мишками, шоколадками, ревностными упражнениями в Камасутре, французскими духами, серенадами, приглашением в загс… Продолжить можете сами по собственному вкусу и опыту.
Но, с другой стороны, кого из нас не посещало среди счастья взаимной близости воспоминание о первом, ужасающе-прекрасном мгновении своего одиночества перед распахнувшейся внезапно бездной любви. Быть может, ностальгия по этому ни с чем не сравнимому чувству, стремление вновь пережить его и становится причиной любовных измен.
Во всяком случае, наша интуиция связывает истинную любовь скорее с грехопадением Паоло и Франчески, с трагедией Ромео и Джульетты, с катастрофами влюбленных персонажей Джона Фаулза, наконец, с Татьяной Лариной, не пожелавшей избыть муку неразделенной любви в запоздалом романе, нежели с долгим, рука об руку, путешествием супругов к старости и тихой смерти.
Это так по-русски – не разменивать экзистенциальную абсолютность любви на множество милых занятий, называемых любовью лишь по привычке неточного языка. Так по-русски – прикоснуться взглядом и закрыть глаза, сохраняя энергию влечения в ее нетронутой полноте. Если довериться опыту великих русских влюбленных, наделенных к тому же поэтическим даром выражать свои чувства, то правила русской любви сводятся к следующим:
Правило первое: ни с чем любовь не спутать. Ни с восхищением, ни с наслаждением, ни с нежностью, ни с желанием, ни с сексом. Все эти вещи хороши сами по себе. Освещенные катастрофическим сполохом любви, они приобретают на миг отблеск вечности. Но сама любовь – это другое.
Правило второе: не стараться и не искать. Как все самое существенное в нашей жизни, любовь внезапна.
Правило третье: держать сердце обнаженным. На всякий случай. Это опасно, это больно, и нет никаких гарантий, что чье-то столь же открытое сердце коснется твоего с доверчивой нежностью. Но иначе впасть в любовь не получится.
А заниматься любовью – это всего лишь калька с французского.
