+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

Уже после того, как я расшифровал с диктофона запись интервью с профессором Челябинского государственного университета Марком Бентом, я понял, что в ходе нашей беседы допустил серьезную ошибку. Я не задал Марку Иосифовичу ни одного вопроса про его биографию, про длинный жизненный путь. Просто «дорвавшись» до разговора с этим глубоким, мудрым, эрудированным человеком, я хотел, в первую очередь узнать мнения Бента о жизни в принципе, нежели о его жизни в частности.  В результате получилось, что я представляю читателям «Миссии» мысли человека, практически ничего не рассказав о нем самом.

Я не задал Марку Иосифовичу вопросов о нем самом, зная еще и одну черту профессора – его скромность. И я не хочу ломать собственную внутреннюю уверенность в том, что «Бента незачем расспрашивать о Бенте, его и так все знают». Не знаете? Значит, я писал это интервью не для вас…

Марк Бент

– Марк Иосифович, вас ведь знают сотни, может быть даже, тысячи челябинцев, которые с огромным вниманием и уважением слушали ваши лекции в ЧелГУ. И каждый из них, встретив вас, допустим, на улице, стремится поздороваться с Бентом и ждет от вас в ответ как минимум кивка или улыбки, мол, и вам «здравствуйте». Трудно? Ведь вы-то его не помните…
– Всем улыбнуться несложно. Это обязанность любого воспитанного человека: улыбнуться навстречу улыбке. А то, что я не помню всех своих учеников, думаю, это правильно. Потому что происходит движение эпох, людей, и, скорее всего, те, кто помнят нас, помнят не совсем так, как мы себе себя представляли. Ну, остановит меня бывший студент, ну, поздоровается, в надежде, что я его узнаю. Я прореагирую на это вполне положительно. Без раздражения, без досады. Ведь мы отвечаем так, как настраивает нас спрашивающий.

– Но все же какие-то студенты вам запомнились? Почему?
– Запомнились, наверное, те, кто имел свое неповторимое лицо в духовном, и в человеческом плане. Вообще-то я думаю, что человек находится в пути, он меняется. И в результате мы говорим уже с другим человеком. Я сам постепенно становился более открытым, более простым. Я никогда не запоминал именно отличников. Я, как правило, не очень слежу за оценками, даже по моему предмету. Важно, что человек представляет из себя, каков его кругозор, какие выводы из наблюдений над собственной жизнью и жизнью других людей у него сложились.

– Как вы добираетесь на работу?
– Я езжу на городском транспорте. И это естественно. Преподаватели вуза ходят на работу не каждый день, и можно выбрать удобный маршрут. Я езжу на троллейбусе, затем пересаживаюсь на трамвай.

Марк Бент

– Не было желания попросить у ЧелГУ служебный автомобиль?
– У нас это, во-первых, не практикуется. А, во-вторых, вузовский профессор может позволить себе приобрести личный автомобиль. Но у меня автомобиля нет. Потому что в прежние времена, времена всевозможных нехваток и дефицитов, это было вопросом не только материальных возможностей. Но и просто приобрести нужный товар не было возможности, потому что большая часть моей жизни прошла в эпоху дефицитов. Есть преподаватели, которые увлечены своим личным автомобилем, можно сказать, души в нем не чают. Я в свое время не стал автомобилистом, и теперь об этом немного жалею, конечно. Другое, как сейчас говорят, качество жизни. Еще один вариант существования, но уже с автомобилем. Тогда многое поменяется. Вы сами будете решать для себя вопрос, путешествовать ли вам и как далеко.

– Вы не хотите решить этот вопрос?
– Поздно. Потому что не сложилась привычка иметь автомобиль и связывать с ним свои возможности.

– Насколько вы восприимчивы к новинкам?
– Я, к сожалению, консервативен. Не из идейных соображений, принципиальных, а просто тоже не сложилась привычка. Если на вас оказывают воздействие, и вы чувствуете, что должны соответствовать каким-то параметрам, вы, конечно, стремитесь как-то реализовать эту возможность, этот шанс. Но надо быть объективным, надо быть реалистом.

– То есть время над вами не властно?
– Время надо мной властно. Поэтому я не покупаю автомобиль. Даже, если мне его подарят – не поеду.

– Вы себя считаете профессионалом? Что для вас профессионализм?
– Профессионалом невольно становишься, если занимаешься каким-то делом длительное время. А вообще-то следует уточнить, какого рода профессионалом вы хотите стать? Мы продолжаем расти, можем уйти в какую-то параллельную сферу, можем остаться верными своему первоначальному выбору. Профессионализм для меня – это умение хорошо делать свое дело.

– Случалось ли вам совершать непрофессиональные поступки?
– Первоначально я себя как раз профессионалом не ощущал, ощущал себя любителем или дилетантом. Но поскольку я занимаюсь своим делом очень давно, сложились какие-то навыки, которые можно отнести к сфере профессионализма.

– А вы хотите, чтобы вас любили, а не боялись?
– Да.

– Что вы для этого делаете?
– Я стараюсь заниматься своим делом в достаточной степени компетентности. Я хочу быть достаточно интересным для своих слушателей. Я стараюсь отвечать несколько обобщенно. Потому что это имеет уже академический оттенок. Какой есть, такой есть. Уже ничего не поделаешь. То, что могло со мной случиться, уже произошло.

– Сейчас многие бьют тревогу, потому что молодежь меньше читает. Вы не видите в этом проблемы. Почему?
– Потому что здесь нет проблемы. Я с этого начинаю обычно лекции на первом курсе. Человек, живущий в несвободном обществе, нуждается в исполнении учительской функции. Но если человек живет в свободном обществе, то эту функцию выполняет общество, его учреждение, характер отношений между людьми этого общества, то есть воспитание берут на себя другие средства и жизни, и массовой информации. То есть я в принципе против того, чтобы литературу отождествляли с воспитанием или учительством. В этом нет необходимости в свободном обществе. Поскольку я, конечно, за свободное общество, то считаю вполне нормальным то, что в недавнем прошлом книги выходили тиражом, скажем, 200 тысяч экземпляров, а сейчас довольствуются двумя сотнями или тысячами экземпляров. Возьмите журнал «Иностранная литература». Раньше он выходил тиражом до 680 тысяч экземпляров. За него устраивали битвы, чтобы иметь возможность подписаться. А сейчас мы смотрим на тираж, там написано: семь тысяч. И все довольны, всем хватает. Кто желает читать журнал, могут себе это позволить.

– Если современный россиянин меньше стал читать Толстого или Достоевского, вы не считаете, что его дети в чем-то потеряют?
– Я думаю, что это атавизм, который будет изжит. Люди утратят потребность в чтении как в форме воспитания или образования.

Марк Бент

– ЧелГУ активно внедряет в жизнь различные инновации, в частности, технологии дистанционного обучения. Вам они нужны?
– Говоря теоретически, конечно, нужны. А практически… Я думаю, у нас пока период перехода. Мы еще не все умеем. В массе своей мы находимся еще в докомпьютерной эпохе. Это явление временное. Я всегда говорю, когда меня спрашивают о перспективах научного знания, информационной революции, «Не надо быть луддитами». Луддиты, если вы помните, ломали машины. Потому что то, в чем потребность общества имеется, все равно произойдет, независимо от того, хорошо или дурно вы относитесь к новаторству в науке и жизни. Меняется и характер самого знания, и характер передачи знания. И в этом смысле происходит изменение и в процессе преподавания.

– Как он меняется у вас?
– Затрудняюсь сказать из соображений целесообразности или из интеллектуальной экономии, требующей пользоваться какими-то приемами. Вы начинаете говорить формулами. Я буду читать на первом курсе вступительную лекцию по филологии. Я делаю это много лет подряд. Я делал это и при прежней власти, делаю это и сейчас. Я чувствую, конечно, что мои идеи устаревают. Но пока это незаметно невооруженным глазом, можно продолжать какое-то время. Можно вносить изменения в характер преподавания или в отбор фактов, но,
в принципе, материал еще терпит. А молодое поколение выберет то, в чем нуждается общество.

– Мне всегда казалось, вы импровизируете, идет творческий процесс….
– Я думаю, что это преувеличение.

– Как долго можно учиться?
– Это неизбежность. Надо учиться в соответствии с потребностями общества. Арнольд Тойнби, английский историк, автор многотомного труда «Постижение истории» исходит из того, что развитие наук, развитие знаний – результат постановки общего вопроса. Вопроса о том, какой ответ мы даем на запрос действительности.

– Если человек решил, что теперь он все знает, и будет знания применять на практике, он остановился в своем развитии?
– Совсем не обязательно. Гёте говорил, что все сводится к двуединой формуле: думать и делать, делать и думать.

– Вы себя считаете мудрым человеком?
– Нет. Где уж тут быть мудрым.

– А если так считают другие люди?
– Наверное, надо попытаться открыть им глаза, чтобы не претендовать на несвойственное мне место или роль.

– Марк Иосифович, в советское время слово «интеллигент» было почти ругательным. А сейчас его просто забыли. А вы интеллигент?
– Константин Паустовский сказал когда-то по поводу писательского дела, что сказать «Я писатель» – это проявить самомнение, потому что это такое занятие, которым невозможно овладеть в полной мере. Это же можно отнести и к интеллигентности. Если я скажу, что я интеллигент, я погрешу против истины, потому что то, что я понимаю под понятием «интеллигент», далеко не полностью соответствует моему собственному представлению об интеллигентности.

– Каковы параметры интеллигентности?
– Если мы не можем о себе заявить, что мы принадлежим к той или иной категории граждан, если мы не можем заявить о том, что мы соответствуем понятию «интеллигент», значит, мы не обладаем таким представлением. Представление об интеллигентности – это самозванство. Я не могу сказать, что я интеллигент, потому что я не соответствую всем качествам интеллигента.

Марк Бент

– Гёте был интеллигентом?
– Нет.

– Франсуа Вийон?
– Нет.

– А кто был интеллигентом?
– Интеллигентом мы можем назвать человека, который выстраивает свою жизнь в соответствии со своими нравственными принципами. Поэтому, если считать объективно, по гамбургскому счету, то в интеллигентах у нас никого и не останется.

– Иоганн Вольфганг Гёте однажды сказал, что он мысленно перечисляет все виды преступлений, и к каждому он мог бы быть причастен. Для вас эта фраза применима?
– Гёте действительно сказал эту фразу. Я не ручаюсь, что я, будучи поставлен перед нравственным выбором, выберу то, что надо.

– Даже если это нацизм или антисемитизм?
– Если придется выбирать, то придется выбирать не между нацизмом и антисемитизмом, а придется выбирать между страхом и угрозой. «Мы не можем требовать от каждого человека нравственного поведения», – сказал Пушкин. Не можем. Существуют такие безвыходные ситуации, когда тот или иной выбор означает просто выбор жизни и смерти.

– А помните фильм Ларисы Шепитько «Восхождение»? Там главный герой подобный выбор сделать решается…
– Есть такие люди. Я не говорю, что их нет. Мы отвечаем на вопрос, что такое интеллигентность.

– В Челябинске есть интеллигенты?
– Наверное, есть.

– Челябинск – интеллигентный город?
– Что я за авторитет, чтобы раздавать сертификаты об интеллигентности? Есть города, более экономически развитые, более развитые в отношении культуры. Но это ж всё очень относительно.

– Дайте максимально относительную оценку уровня культуры Челябинска.
– Я не чувствую себя готовым распределять такие нравственные оценки.

Марк Бент

– Вы бы хотели повысить уровень культуры Челябинска?
– Каждый человек должен, очевидно, начать с себя. Я думаю, что я уже опоздал.

– Вас можно назвать самовлюбленным человеком?
– Думаю, что нет.

– Тогда самодостаточным?
– Это ближе к истине.

– Вы – романтик?
– Я романтик в том смысле, что я верю в то, что существуют идеалы. «На модном слове «идеал» тихонько Ленский задремал».

– А помните Гейне – «Бей в барабаны, не бойся!»? Ведь вы же «били в барабан» и даже из вуза были исключены… Это уже не для вас?
– Тогда мы все немножко увлеклись. Сейчас другая эпоха, и люди ставят перед собой более прагматичные цели.

– Можно ли в любую эпоху оставаться романтиками?
– Если возможна вера в идеал, то, стало быть, да, можно попытаться.

– Но идеал у каждого свой. Гитлер с соратниками тоже романтики?
– Да, они были романтиками. В Германии романтизм – это национальная форма мышления.

– Вера в идеал – это хорошо или плохо?
– Это не имеет однозначного ответа.

– Романтизм – это любовь и стремление к добру. По вам, получается, что это не совсем так.
– Романтизм – это неумение или нежелание принимать факты. Романтики как раз и ставят перед собой такие цели и задачи, которые вольно или невольно выносят их за пределы гуманного.

– Насколько вы следите за реальной жизнью в городе?
– Совершенно не слежу. Несколько лет назад меня попросили войти в состав конкурсной комиссии в связи с театральными постановками. Я в силу взятых на себя обязательств должен был посещать спектакли, участвовать в обсуждениях. Тогда я этим занимался. А сейчас потребности особой нет. Кроме того, моя жена – Алевтина Георгиевна занята, поэтому мы не ходим в театр.

– Когда вы последний раз с женой были в театре?
– Примерно год назад. Может быть, и больше.

– Давно… В этом нет ничего позорного?
– Это вопрос привычки. А привычка формируется образом жизни, опытом. Если я жил городе, где нет постоянного драматического театра, я ходил в театры только когда оказывался в Москве.

– Вам бывает скучно?
– Как сказал персонаж Пушкина, помещенный в контекст Гёте: «Вся живая тварь зевает. Зевай и ты». Но мы обладаем универсальной способностью эту скуку преодолевать – пристрастие к литературе. Я просто открываю книгу.

– А вы будете общаться с человеком, который читает исключительно Бушкова или Донцову?
– Конечно, буду! Хотя мне, скорее всего, будет неинтересно с ним. По-настоящему любить литературу можно только ее зная. Если такого нет, в чем же упрекать этого человека?

Марк Бент

– Какую музыку вы слушаете?
– Я к музыке отношусь с большим сочувствием. Музыку я слушаю постоянно. Но не с помощью записей. А просто у меня в сознании включается какая-то мелодия. Каждый день это своя мелодия. Я переживаю такой музыкальный момент достаточно отвлеченно, без обсуждений, просто слушаю, что мне говорит моя музыкальная память.

– Какой последний «мотив» слушали?
– Алевтина Георгиевна просила напомнить, какая мелодия проходит лейтмотивом через фильм «Несколько дней из жизни Обломова». Толчок извне, я его мысленно продолжаю.

– Ждете 1 сентября?
– Ждем, конечно. Какая-то приподнятость есть. Тут нужно иметь в виду, что для нас каждый новый учебный год – это еще один кирпич в нашу смертную жизнь.

– Вы боитесь смерти?
– Я боюсь смерти.

– Как проходит средний рабочий день профессора Бента?
– Дни проходят достаточно ритмично и достаточно однообразно. Если есть занятия – иду на занятия. Если надо ехать в наш филиал в Миасс – еду в Миасс.

– А как отдыхаете?
– Когда наша страна обрела свободу, радикально изменилась форма жизни, и появились возможности, которых не было раньше. В частности, возможность посещать другие страны. Мы активно этим занимались, много лет подряд. А в этом году мы никуда не ездили, ни в Лондон, ни в Париж. Стало быть, какое-то насыщение произошло. Но, конечно, путешествия продолжают оставаться одним из наших приоритетов.

– Что вы ждете от будущего?
– Я хочу, чтобы были счастливы близкие люди, а мера счастья должна определяться их собственными потребностями.

– А лично для себя?
– Я ничего не жду, ничего не желаю, и даже за границу не очень-то тороплюсь ехать. 

Pin It on Pinterest

Share This