– Товарищ полковник, поздравляю вас с Днем Защитника Отечества! Желаю вам удачи, здоров…
– Подожди, Рома, ты с чем это меня поздравляешь? Уж мы-то с тобой сегодня можем друг друга поздравить нормально, без всяких надуманных «защитников отечества». С днем Советской Армии и Военно-Морского флота тебя, дружище!
Такой телефонный диалог состоялся у меня утром 23 февраля. Я звонил своему комбату, то есть моему бывшему командиру батальона, а ныне заместителю управления МЧС по Челябинской области полковнику Агафонову. В его батальоне я проходил срочную службу и сделал стремительную воинскую карьеру – за год от рядового дослужился до старшего сержанта. После состоявшегося ДМБ-96 каждый год, в один и тот же день звоню Игорю Николаевичу, чтобы поздравить комбата с праздником. С НАШИМ праздником! Хотя на душе в этот день как-то невесело…
По моему мнению, нет в стране более фальшивого праздника, чем 23 февраля. Как можно считать защитниками отечества людей, которые в армии не служили? Назвали бы уж тогда этот праздник днем потенциальных защитников Отечества. Хотя и это будет враньем. Один мой друг, чтобы не призываться в армию, лег в больницу с мнимой желтухой. Второй просто – дал взятку военкому. Значит, если случится война и Оте-чество будет в опасности, первый попытается закосить под больного, второй – постарается вновь откупиться. Какие же из них потенциальные защитники?
Никогда я не чувствую себя более одиноким, как 23 февраля. После окончания университета я один со всего выпускного курса пошел служить в армию. Я работаю в крупной компании, меня окружают десятки коллег-мужчин, но и среди них – я единственный, кто служил срочную. Я звоню утром комбату, я пишу в «Одноклассники» трем-четырем однополчанам, я уговариваю коллег по работе зайти ко мне в кабинет и полистать мою гордость – дембельский альбом с множеством фотографий. Они смотрят, деланно охают, вежливо сдерживая скуку, стараясь поскорее уйти по неотложным делам. А поговорить? А повспоминать? Не с кем…
Спасает музыка. Не бравурные марши, конечно, и не фальшивое «Любэ», я слушаю старую кассету с «дембельскими» песнями.
«…Едет поезд из Кыштыма,
Мама ждет родного сына.
Вот и кончился срок службы,
Стала крепче наша дружба…»
Эту песню сочинили пацаны-«вэвэшники» из «дикой дивизии», так почему-то называлась воинская часть внутренних войск, охраняющая ЗАТО Озерск. По странному стечению обстоятельств в дивизии ВВ не было собственной гауптвахты, поэтому всех залетчиков, самовольщиков и прочих нарушителей армейской дисциплины отсидеть положенные по уставу пять суток отправляли «на кичу» к нам – в в\ч 63330 поселка Новогорный. Мы отбирали у них паек (тушенку), кормили их пищей, более привычной в нашей бригаде (гороховой кашей без мяса), а днем, когда в карауле не было офицеров, выводили пацанов из камер и в комнате отдыха слушали их песни.
А хотите знать, каким было первое и, быть может, самое сильное потрясение за время армейской службы? В декабре меня привозят в часть, бреют наголо и отправляют в баню. Типа, помойся парень, и надевай военную форму. Обычная процедура приемки «запахов» – солдат, не прошедших присягу. Моюсь я в душе под холодной водой (это армия – сынок), получаю комплект формы и… И чувствую, есть подстава! Мне дали шинель, сапоги, портянки, брюки п\ш, китель п\ш, рубаху и кальсоны, ремень и шапку. Угадайте с трех раз, чего мне не хватало? Не угадали? В сложенных на табурете вещах я не нашел одного – трусов. Не обнаружив данную деталь туалета, я был уверен, что это началась пресловутая дедовщина, и меня начали притеснять, унижать и т. д.
Что делать? Наматываю ремень на кулак, иду к банщику и, скорчив зверское выражение лица ору: «Не стоит так со мной! Я вам не мальчик! Я университет закончил! Я кандидат в мастера спорта (не по боксу, правда, по фехтованию, но понт тоже достойный)! ГДЕ МОИ ТРУСЫ?!!»
Сказать, что банщик и двое его друзей-«дедушек» были в шоке – не сказать ничего. Они минут пять просто катались по полу с выражениями: «Ну, борзый дух!» И отсмеявшись всласть, объяснил – ЗИМОЙ В АРМИИ СОЛДАТЫ ХОДЯТ БЕЗ ТРУСОВ! Зима в ВС наступает 15 октября, а заканчивается 15 апреля. Я понял, что полгода своей жизни я проведу без трусов. Почему-то именно это, а не зверская уставщина днем и такая же зверская дедовщина ночью, не первая чеченская потрясли меня более всего.
И вот какая мысль меня мучает. Это только русские солдаты зимой служат без трусов? А военные блока НАТО? Никто не знает, а…?
А вот еще один день из армейской службы особого потрясения у меня не вызвал. Хотя когда я о нем рассказываю коллегам по работе и друзьям – никто не верит моим словам. Лето 1996 года – в разгаре первая чеченская война, русская армия унижена позорными поражениями от рейдов Басаева и Радуева. И тут проносится слух, что кого-то из нашей бригады вот-вот отправят в Чечню. Знаете, какова была реакция на эту информацию у пацанов нашей части? А вот и не угадали! Столы в «ленинской комнате» были забиты, не хватало бумаги и авторучки, парни сидели… и строчили заявления на имя командира бригады полковника Пыжова с единственной просьбой – отправить в Чечню. Из 400 человек личного состава в\ч в «горячую точку» абсолютно добровольно пожелали отправиться 260 человек.
– Я призывался в армию воевать, а не махать метелкой, – сказал мне тогда друг – призывник из Питера Серега Шкунов. – Хочу на войну!
Мы с Серегой, кстати, заявлений не писали. Мы же после вузов, значит, умные. Отпросились из казармы у старшины, дождались окончания офицерского развода и прямо на ступеньках штаба перегородили дорогу комбригу. И лично, без всяких письменных заявлений, постарались объяснить товарищу полковнику, что именно мы – лучшие в бригаде химики-разведчики (а запрос на поездку в Чечню касался в первую очередь специалистов радиационной и химической разведки) и только мы достойны отправки в Грозный. Через неделю полковник Пыжов назвал фамилии четырех счастливчиков (я не иронизирую!) – «эрхаэрщиков», среди них – и наши с Серегой. Мы шли из штаба по плацу счастливые и ловили из окошек казарм завистливые взгляды остальных пацанов – вот идут люди, которым вскоре предстоит настоящее дело.
Почему-то никто (никто!) из моих неслуживших друзей не верит в искренность тех наших чувств. По их мнению, нельзя радоваться тому, когда тебя отправляют воевать. Это противоестественно. Разуверять их у меня нет ни сил, ни желания. Мы говорим на разных языках. Поэтому я просто праздную 23 февраля один. Открываю бутылку, листаю альбом с армейскими фотографиями, завожу музыку.
«…Колеса поезда стучат,
Теперь я больше не солдат.
И эту музыку колес вам не понять…»