Чего это вдруг завспоминалось? Да не просто абы о чем, а именно о второй половине 50-х… Наверное, музыка навеяла. Та, что из фильма «Стиляги». Впрочем, тогда музыка была другой. Мюзикл и реальная жизнь — жанры разные.
– Какое у него порочное лицо! – Голос Эли дрожал то ли от страха, то ли от восхищения. Мы автоматически замедлили шаги. Впрочем, не только мы, все, кто двигалcя «по кругу» от перекрестка улиц Спартака (ныне проспект Ленина – прим. авт.) и улицы Кирова и до перекрестка того же Спартака и улицы Советской, замедляли шаги, если на ступеньках появлялась фигура Мая Белоусова.
Он стоял, как маршал, принимающий парад. Рядом несколько приближенных. Они резко отличались от большинства. Еще бы – стиляги! А Май Белоусов был общепризнанным королем Бродвея. Бродвеем (или сокращенно – Бродом) называлась та самая часть улицы Спартака.
Туда в теплые погожие дни собиралась вся молодежь из центра Челябинска, приезжали и с окраин. Кто есть кто, определить было просто по одежде. Школьники и студенты, часть заводских ребят в черных свитерках (и мальчики, и девочки), на мальчиках – мешковатые черные или серые брюки. У девочек при тех же свитерках – юбки из серой или бежевой шерстяной пестротканки. Кто помоднее, уже имел туфли-лодочки на высоких тонких каблуках (их тогда называли не шпильки, а гвоздики) и, если повезло, чулки с черным швом и такой же черной или контурной пяткой. Чулки эти назывались – «траур по невинности», они были фильдеперсовыми, что это такое, я так и не узнала, а у некоторых счастливиц новинка – капроновые.
По жаре мальчики меняли свитерки на рубашки-ковбойки, то есть в клеточку, или белые, а девочки – на платья ситцевые, крепдешиновые (кто побогаче) или из самой модной, только что появившейся ткани – штапеля. Фасон юбочек – четырех или шестиклинки, рукава – японки или фонарики.
Из этой однородной, в общем-то, массы выделялись две категории постоянных обитателей Брода. Первые – это шпана, то есть мелкие уголовники. На них были длинные черные пальто в любую погоду, белые длинные кашне, кепки-шестиклинки с «пупочкой», на ногах – сапоги гармошкой. Все знали, что за голенищами спрятаны ножи. Девушек среди них не замечалось, к проходящим мимо женщинам они не приставали. Общались лишь с проститутками, группировавшимися на углу Спартака-Кирова и у ресторана «Южный Урал». От него сейчас осталась лишь гостиница.
Но самой притягивающей взоры категорией были так называемые стиляги. Они выделялись, как снегири в воробь-иной стае.
Все серо-черно-бежевые. А они! На парнях – яркие (зеленые, рыжие, клетчатые) пиджаки, в плечи которых подложено столько стеганой ваты, что на приличную подушку хватило бы. Пиджаки длиной почти до колен суживались к низу, из под них выглядывали узенькие, коротенькие до щиколоток брючки, а ниже огромные, яркие (красные или желтые) туфли на толстенных, напоминающих танковые гусеницы бело-желтых под каучук подошвах. Их называли «корочки»: «красные корочки на микропорочке я тебе дарю». И самое главное – галстук расцветки «пожар в джунглях»: ярко-красной, оранжевой, желтой, зеленой, желательно с рисунком: птицы, обезьяны, пальмы. И обильные волосы, зачесываемые с помощью бриллиантина в высокий кок. Не лишними были тоненькие усики.
Девушки-стиляги: облегающие кофточки, юбки либо легкие колоколом, либо плотные из бостона, габардина, узкие, чуть присобранные у широкого пояса-корсажа, с запахивающимися одна на другую полами (фасон «мужчинам некогда»). Только что вошедшие в моду короткие стрижки бритвами (они назывались «Я у мамы дурочка»), обилие яркой пластмассовой бижутерии: бусы, клипсы, браслеты, брошки… Самое модное украшение – английская булавка сантиметров пятнадцать-двадцать. И главное – перчатки, капроновые, хлопчатобумажные, вязанные ажуром из катушечных ниток. Без них стильные девушки на улицу не выходили. Пусть даже без чулок, но – в перчатках!
У стиляг был свой сленг, который с ходу перенимали остальные: чувак – парень, чувиха – девушка, хилять – ходить, лабать – исполнять музыку, лабух – музыкант и т. д.
Были и свои танцы, и свои песни. Например, «Вот получили диплом, хильнем в деревню…» Ее распевали всерьез, хотя, как я узнала полвека спустя, эту пародию написал для студенческого театра МГУ Марк Розовский, ныне известный режиссер:
В ресторане стоишь –
юбка с разрезом,
А корову доишь с хвостом облезлым.
Ах ты, чува моя чува, тебя люблю я
За твои трудодни и поцелуи.
Стиляг полагалось презирать. Фильмы, спектакли, плакаты, карикатуры в «Крокодиле» высмеивали их несоветский вид, обличали за низкопоклонство перед Западом.
В тогдашнем спектакле Челябинского драматического театра «Клоп» по Маяковскому (1956 г.) пародийная пара в стиляжьих нарядах извивалась и прыгала в рок-н-ролле, как образец буржуазных пережитков прошлого. Женской частью этого дуэта, кстати, была Людмила Аринина, получившая в нынешнем январе премию «Светлое прошлое».
Я тоже была причастна к обличению этого позорного явления нашей действительности. В драмкружке Дворца пионеров играла в пьесе Винникова «В 9 «а», где бросала в лицо стилягам: «Да что у вас советского, кроме паспорта?»
Мы, как и полагалось, стиляг презирали. Но втайне завидовали им, восхищались ими за то, что они позволяли себе быть не как все, отстаивали это свое право. Их задерживала милиция, бригадмил (бригады содействия милиции) и ребята из оперативных комсомольских отрядов. Для этого достаточно было лишь внешнего вида. Их стригли, им разрезали узкие брюки, отрезали галстуки. Но это еще «семечки», их избивали, исключали из институтов. Но мы пели услышанное от них, пытались танцевать, как уж могли, загадочные буги-вуги и рок-н-ролл под шипящие звуки «музыки на костях» – рентгеновской пленки с подпольно выполненной звуковой дорожкой.
Я челябинский Бродвей помню, как явление второй половины пятидесятых. Жизнь его, как мне помнится, была недолгой – лет пять, не больше. Но вернемся к Маю Белоусову. Порочным ли было его лицо, или таким оно нам казалось, как стиляжье, сейчас сказать не могу. Не помню лица, вроде бы был он кудрявым блондином.
Помню, что секретарь райкома комсомола, кажется его звали Слава Артемов (могу ошибиться), решил лично провести воспитательную работу с королем Бродвея. И пошел к нему домой.
К своему изумлению, увидел щеголя-стилягу в закатанных сатиновых шароварах: он мыл пол. Оказывается, тот, кто был для комсомольского актива главной головной болью, сын Героя Советского Союза, погибшего на войне. Жил с матерью весьма скудно, был заботливым сыном.
Короче, поступил в результате умелой воспитательной работы Май Белоусов в какой-то ленинградский вуз на химический (самый модный тогда) факультет. Об этом была большая статья в «Комсомольской правде».
Полвека прошло. А у меня в ушах до сих пор звучит лихое:
Не ходите, дети, в школу,
А ходите на бейсбол.
Пейте, дети, кока-колу
И танцуйте на досуге
Детский танец буги-вуги,
Взрослый танец рок-н-ролл!