Мне непросто писать о войне. Непросто потому, что мой отец был Там. Не на Кавказе, в Афганистане, но все эти «локальные» войны, сухо именуемые в сводках новостей «горячие точки», – похожи. Живя рядом с человеком, для которого эта война так и не закончилась, я не могу не думать об этом постоянно. «Гражданским» людям, не смотревшим войне в лицо, трудно рассуждать об этом, неизбежно проскользнет фальшивая нота. Но и молчать тоже невозможно, поэтому и пишу.
В сороковые всё было очевидно: бойцы защищали Свою Родину. А за кого шли в бой еще совсем зеленые срочники, выполняя интернациональный долг в Афганистане? Чьи интересы защищали вчерашние школьники в Чечне? Вопрос остается открытым, но вслух говорить об этом в обществе не принято. В лучшем случае тебя обвинят в отсутствии патриотизма.
Конечно же, я не могу рассуждать за всех, кто побывал там. Но то, что я знаю из скупых рассказов отца об этой войне, значит для меня гораздо больше, чем все официальные сводки и хроники. Папа не любит говорить об Афганистане. Он не пользуется льготами, которыми государство пытается откупиться от тех, кто побывал там. И не описывает в красках собственные боевые подвиги и подвиги сослуживцев. Мама рассказывала мне о том, что до Афганистана он был очень веселым и общительным, душой компании. Вернулся молчаливым и замкнутым. Он не любит праздников и шумных застолий, на малознакомых людей часто производит впечатление мрачного, нелюдимого человека.
Я родилась в декабре 1982. Война в Афганистане шла уже три года. В ура-патриотических сводках новостей рассказывали, как воины-интернационалисты сажают деревья и стоят для афганских ребятишек школы, а в СССР летели «Черные тюльпаны», матери не знали наверняка, кого они хоронят в запаянных гробах, возвращенных оттуда вместо живых сыновей. О чем можно было догадаться сквозь строки вымаранных черной краской солдатских писем? Позже, когда в стране наступила гласность, об этом стало известно больше.
На страницах горестной повести Светланы Алексиевич «Цинковые мальчики» – ничем не прикрытая правда о той войне. Больно и за 18-летних пацанов, мстящих за погибших друзей, и за афганских матерей, на глазах которых гибли их дети. Отношение к этой книге у меня неоднозначное. Я не осуждаю писательницу. Она не может просить прощения за правду. «Цинковые мальчики» произвели эффект разорвавшейся бомбы. По инициативе «афганских» матерей состоялся суд над этой книгой. Они посчитали, что автор обвиняет их сыновей в гордыне за свои «подвиги» на бойне и в затягивании все нового и нового «пушечного мяса» в мясорубку войны под лозунгами «патриотизма».
Я согласна с Алексиевич в том, что «война не кончается тогда, когда перестают стрелять. Она перемещается в человеческую душу, где нельзя бывшее сделать не бывшим. И там у нее другие сроки…» Но я никогда не буду в числе людей, осуждающих воинов-интернационалистов. И не только потому, что мой отец был среди них. Они давали присягу Родине, честно выполняли свой долг, и не виновны в том, что Родина их предала.
Сегодня прошло уже больше 30 лет с начала афганского кошмара, но нашу огромную державу по-прежнему лихорадит. Она щедра на пушечное мясо. И у сыновей тех, кто выжил в Афгане, в 2008 есть все шансы попасть в чеченскую или грузино-осетинскую мясорубку.
О локальных войнах, в которые, так или иначе, ввязывалось наше государство, написано и снято немало. Кавказ – незаживающая рана России и отдельная тема для разговора. В веке XIX о неутихающей войне писали Пушкин, Лермонтов, Одоевский, Бестужев-Марлинский, Лев Толстой и многие другие. И сегодня тема войны на Кавказе не дает покоя писателям, журналистам, режиссерам.
В «Кавказском пленнике» Бодрова-старшего, «Войне» Алексея Балабанова, «Блокпосте» Александра Рогожкина показаны разные грани войны.
Работа Алексея Учителя «Пленный» стоит особняком в ряду подобных фильмов. Проблемы всех локальных войн есть и здесь. Родина, пославшая своих сыновей на братоубийство, «случайно» о них позабыла. Федералам не хватает довольствия, и подполковник сам, как умеет, заботится о своих подчиненных, устраивая «круговорот оружия». Его продают «чехам» или обменивают на еду для солдат, а потом вновь забирают в ходе зачисток, и так до бесконечности. Кто-то греет на этом руки. Что ж, война всегда была прибыльным делом, «родной матерью» для нечистых на руку людей. А погибших спишут в досадные, но неизбежные потери.
Патриотизмом и прочими святыми чувствами ловко пользуются политики, принуждая одни народы люто ненавидеть другие. А ведь нам нечего делить. В фильме Учителя герои, находящиеся по разные стороны баррикад, пытаются понять друг друга. Фильм как раз об этом. О попытке понять…
Традиционная ситуация – страдания русского в чеченском плену – переворачивается здесь с ног на голову. Учитель сознательно изменил название рассказа, положенного в основу сценария, чтобы фильм не путали с «Кавказским пленником» Бодрова-старшего. Здесь сюжетная ситуация обратная: в плену не русский, а чеченец.
Чтобы выручить застрявшую в горном ущелье колонну, двое федералов (Рубахин и Вовка-стрелок), получив отказ в помощи в расположении части, берут в плен юного ученика снайпера. Он будет показывать им дорогу в горах и послужит «платой» при проходе через коридор боевиков. Сначала горец, несмотря на связанные за спиной руки, пытается драться, затем бежать во время переправы через горную речку. Но совместный переход через горы постепенно сближает плененного и его случайных конвоиров.
Война связала в единый узел судьбы троих парней. Двое старших – почти ровесники между собой, но какие же они разные! Балагур Вовка никогда не унывает. Наверное, так выглядел бы Теркин XXI века. В расположении части солдаты пробыли лишь несколько часов, но за это время Вовка успел и с прачкой «подружиться», и горячительного в дорогу раздобыть. Он бесшабашно смел (маячит перед снайпером на скалах, пытаясь спровоцировать его на выстрел), иногда до смешного наивен (рассуждения лопоухого «героя» о близости смерти выглядят бравадой перед случайной любовницей и невольно вызывают улыбку, но тем они страшнее, ведь это, по сути, правда…).
Рубахин гораздо рассудительнее однополчанина. Он замкнут и очень серьезен. Именно он проникается теплотой и сочувствием к пленному мальчику.
Режиссера, как и автора сценария Маканина, некоторые критики поспешили обвинить в скрытом гомоэротизме.
Действительно, нашумевший в 1994 рассказ Владимира Маканина при желании можно притянуть за уши к этой скользкой теме, надергав из контекста цитат типа: «Рубахин вдруг догадался, что его беспокоило в плененном боевике: юноша был очень красив». «Кожа была такой нежной, что рука Рубахина дрогнула. Не ожидал. И ведь точно! Как у девушки, подумал он. Глаза их встретились, и Рубахин тут же отвел взгляд, смутившись вдруг скользнувших не слишком хороших мыслей».
Учитель сознательно уводит сценарий фильма от намеков, проявляющихся в маканинском тексте. В «Пленном» появляется новая сюжетная линия. Попытка освободить из плена ефрейтора Бояркова (в рассказе они находят его мертвым) сближает бывших врагов. Ребята планируют обменять мальчика на Бояркова, но не успевают этого сделать, ефрейтор погибает. Рассказывая о гибели Бояркова, мальчик плачет у Рубахина на плече. Плачет и о собственной судьбе («Что теперь с ним будет?»), и о бессмысленной гибели русского от рук его соплеменников. Ведь замаячившая было свобода еще больше отдалилась. Просто так отпустить его русские парни не могут. Тогда они практически сразу погибнут в горах.
В фильме есть возможная невеста пленника (в рассказе ее нет). Видя юношу на противоположном берегу реки, она зовет его: «Джамал!» В переводе на русский Джамал – красивый. И действительно: внешность пленника завораживает.
«Длинные, до плеч, темные волосы почти сходились в овал. Складка губ. Тонкий, в нитку, нос. Карие глаза заставляли особенно задержаться на них — большие, вразлет и чуть враскос». 18-летний школьник Ираклий Мсхалаиа как нельзя лучше подходит под это описание.
Обретающий имя пленник становится ребятам еще ближе.
Но если Вовка по-прежнему относится к нему настороженно, то Рубахин воспринимает его скорее как младшего брата, все больше проникаясь доверием. Они ведут разговоры про девушек: «Ты с ней уже целовался?» – интересуется Рубахин. На что пленник смущенно отвечает: «Нэт, у нас не принято так…»
Рубахин по-отечески заботится о Джамале (хотя в отцы ему не годится, скорее, в старшие братья). На руках переносит его через ручей (щиколотка пленника перебита рубахинским автоматом и сильно распухла). Отдает ему шерстяные носки. Накануне трагической развязки они, почти по-дружески болтая, идут по дну ущелья.
– Если бы я попал в плен, ты бы меня отпустил? – интересуется Вовка у Джамала.
– Да.
– А его бы отпустил? – показывает на Рубахина.
– Нэт.
– Почему?
– А он бы нэ сдался, – уверенно отвечает Джамал.
Он чувствует расположение Рубахина, и в ответ проникается доверием к нему. Они стали почти что друзьями. Картинка почти идиллическая. Тем страшней и неотвратимей надвигающаяся развязка.
Некоторые критики сравнивают фильм Учителя с «Горбатой горой», я же согласна с теми, кто проводит параллели между «Пленным» и «Двенадцать» Михалкова. Общее – в почти отеческом отношении к юному чеченцу, в попытке понять человека другого менталитета, находящегося по ту сторону баррикад.
Фильм не столько о войне, сколько о тонкостях взаимоотношений между людьми. Рубахину трудно объяснить самому себе, что же с ним происходит… Он до конца не может понять, какие чувства вызывает в нем мальчик: дружеские, отеческие («желание защитить слабого») или, как считают некоторые критики, нечто большее.
Чужая душа – загадка, но все же мне хочется верить, что дело тут не в гомо-эротике, а в сострадании, которое красота пробуждает в душах людей.
К сожалению, на этот раз хрупкая красота подростка оказалась бессильна перед волчьими законами войны: либо ты, либо тебя…
Русские солдаты вместе с пленником попадают в окружение между двух отрядов боевиков. И в хлипком укрытии пленник хочет подать знаки своим. Рубахин пытается помешать пленнику их выдать, зажимая ему рот и нос. Я не верю, что Рубахин сознательно задушил Джамала. Он недооценил собственную хватку, а когда понял, ЧТО произошло, было уже слишком поздно…
В финале перед зрителями – панорама Кавказа. Горы снисходительно взирают на суету людей. Со склонов медленно спускается туман, в сонный плед укутывая долины и ущелья. Гулким эхом в горах отдается гортанная песня горянки. Больше всего она похожа на колыбельную. Не на плач по погибшему мальчику, а на колыбельную. Словно Джамал не умер, а просто уснул. И сейчас встанет, стряхнет сонное оцепенение, и всё будет как прежде… Джамал – больше, чем просто чеченский мальчик. Он напоминает о лермонтовском Мцыри, о Демоне. В нем словно воплотился дух Кавказа, мятущийся и непокорный.
Последние кадры. Рубахин кричит во сне. Его изводят кошмары. Страшный день возвращается в снах бесконечно. «Перед ним, как живой, тот мальчишка стоял…» Джамала он уже никогда не забудет.
Финал открытый, а значит, зритель сам волен догадываться о том, что дальше произойдет с героями. Скорее всего, главный герой сходит с ума. Пережить этот кошмар и устоять на грани реальности трудно. «Пока он жив, его война будет с ним».
