Юный романтик смотрел на горы. Пушистые облака закольцевали основание заснеженного пика, который упирался в голубой небосвод. Будто подсказывал, к чему стремиться. И мальчик думал, что когда-нибудь он поднимется выше неба — на самую-самую высокую вершину в мире! А зачем ему это, он и сам не знал…
В общем, так всё и произошло с Владимиром Ланде. Мальчишкой увидел горы, влюбился, и всю жизнь держал в голове: «когда-нибудь — обязательно…». А годам к шестнадцати уже точно знал, как называется его Большая Мечта. Эверест — «Крыша мира» для тибетцев, «Богиня Неба» на языке непальцев. Всё прочитал, что нашёл про высочайшую вершину планеты невероятной высоты — 8848 метров! И про тибетские монастыри с мудрыми ламами, и про «зону смерти», и про гипоксию — главного врага смельчаков. И про то, что двести альпинистов погибли, совершая восхождение, пытаясь покорить гору. Но разве романтика испугает опасность? И разве он упустит возможность лишний раз испытать себя? Вряд ли. И год назад Владимир Ланде, что называется, «созрел». Решил — пора. И отправился выбирать маршрут. На вертолёте облетел Эверест, тщательно обследовал все пути. Ланде впечатлил Северный маршрут…
— Вам нравятся стрессы, Владимир Владимирович?
— Я в них живу. Нравятся — не нравятся, но — живу.
— И как справляетесь со стрессами, если, конечно, справляетес?
— Экстремальным отдыхом. Вот только что совершил восхождение на Эверест.
— Неужели вам мало стрессов на земле?
— В горах они другие.
— И какие?
— Совсем другие. Там всё-таки горы, красота, мир у ног, небо рядом. В горах рассчитываешь только на себя. Говорят, Эверест — гора одиночек. Даже когда ты идёшь в компании, выше восьми тысяч метров — каждый — сам за себя, каждый — в себе. И никто не поможет. И не сможет помочь, даже если захочет. Потому что ты — один. Цепочка так растягивается, что люди идут и не видят друг друга.
— А в бизнесе разве вы можете рассчитывать на кого-то?
— Конечно. Внизу, на земле много рычагов, людей, на кого я могу опереться. Например, моя команда, которая у меня работает. Два месяца я не был дома, пока на Эверест поднимался, а мой бизнес развивается нормально.
— Целых два месяца продолжалась экспедиция на Эверест?!
— Два месяца. Сначала месяц акклиматизации, привыкания к высоте по специальной программе. Мы жили в лагере прямо на горе, на Эвересте. На джипах приехали в так называемый базовый лагерь, который находится на высоте пять тысяч метров. Он расположен недалеко от монастыря Ронбук, самого высокогорного в мире.
— И чем занимались в лагере?
— Совершали акклиматизационные выходы в горы, с ночёвками или без, после — возвращались в лагерь. И каждый раз — всё выше и выше. На день, на два, на неделю. Всё время — по пути восхождения. Каждый раз повторяли один и тот же маршрут, и организм постепенно привыкал ко всё большей высоте. Дошли до передового базового лагеря, что на высоте шесть тысяч метров находится; потом взошли на Северное Седло Эвереста — 7100 метров. Затем — лагерь на высоте 7700 метров. И после того как акклиматизация наступила, группа ждёт погоду в передовом базовом лагере. Погода на Эвересте — сложная штука, там ветер такой, что людей сдувает, словно сухие ветки. Поэтому ждём, когда во второй половине мая образуется «трехдневное окно». Другими словами — ждём отсутствия ветра. Условного отсутствия, конечно. Нормальным на Эвересте считается ветер до десяти метров в секунду. Дождались — и вперёд! На всё восхождение до вершины четыре дня отпущено. Больше нельзя. Первый день — Северное Седло, второй — высота в 7700 метров, третий — 8300. И в два часа ночи четвёртого дня отправляемся на штурм вершины!
— Вы как про войну рассказываете. Там тоже штурм и тоже — ночью.
— А это и есть война. Это война — с самим собой.
— Война — потому что страшно или потому что тяжело?
— И страшно, и тяжело, причём, и морально, и физически. Физически тяжело из-за нехватки кислорода, давления. На этих высотах происходит истощение организма. Организм не восстанавливается даже во время отдыха. Усталость накапливается. А на высоте свыше восьми тысяч метров (в так называемой «зоне смерти») вообще долго находиться нельзя. Организм практически умирает. Клетки отмирают. Двое суток — крайний срок. Даже в кислородной маске.
— А кислородное голодание, оно — как что, объясните.
— Представьте: чтобы сделать один шаг, всего один шаг — ногу поднять, тело перенести, ногу поставить — вам потребуется пять-шесть раз вдохнуть. А без маски и вовсе — пятнадцать (!) вдохов.
— Всё в горах даётся таким трудом?
— Да, и ещё там холодно очень, температура до минус сорока.
— Да зачем же себя так истязать?
— Нравится.
— Вы мазохист?
— Да нет, конечно. Для меня восхождение — это, прежде всего, познание своих возможностей. Свой предел почувствовать.
— Увидели свой потолок?
— Я понял: могу и больше. Хотя, конечно, что уж, близко мой потолок. Очень близко.
В этот день, когда я достиг высоты 8600, один словен в лагерь не вернулся. А из лагеря вместе выходили.
— Нашли его?
— Нашли. Потом.
— Живого?
— Нет… На Эвересте можно не вернуться. По статистике — два процента людей не возвращаются.
— Почему, как думаете?
— Самое сложное в горах — повернуть назад, когда уже видишь вершину. Если силы на исходе, то надо остановиться, вернуться в лагерь, чтобы сохранить жизнь. Сложно сказать себе: «Ничего, дойду в следующий раз», когда до цели — рукой подать. Находишься в некоей эйфории, скорее всего, от кислородного голодания. Знаете ли, на такой высоте не так уж хорошо соображаешь. А тем более, если вершина — вот она, перед глазами. Когда Мечта Твоей Жизни рядом, очень трудно отступиться от неё.
— Вы сказали эйфория. Это похоже на опьянение?
— Да, наверно. Отсутствие кислорода, нагрузки смещают сознание, перестаёшь мыслить рационально, думаешь только об одном — взойти на вершину.
— И когда ты стоишь выше неба, и весь мир под ногами, и жизнь на земле такая далёкая, что испытываешь?
— Восторг.
— А богом себя чувствуешь? Сверхчеловеком?
— Нет, не богом.
— А на людей, которые не покоряли эверестов, по-другому теперь смотрите?
— Так же смотрю, как и раньше. У каждого ведь свои Эвересты. Это моя мечта, не их.
— В экстремальных ситуациях у людей часто проявляются черты характера, которых вроде бы нет в обычной жизни, или они подавлены, спрятаны глубоко-глубоко. О себе что нового узнали?
— Трудно сказать. По-моему, уже ничего. Это же не единственное моё экстремальное путешествие. А все стрессовые ситуации похожи.
— Значит, вы для себя уже ни в чём не загадка?
— Единственное, что могу сказать: я понял, что сумею повернуть назад, если почувствую, что это нужно сделать.
— А в бизнесе приходилось «повернуть назад»?
— Частенько. Законы жизни одинаковые, что в горах, что в повседневности, например, иногда надо идти по «среднему пути».
— А в вашей группе сколько человек было?
— Двадцать четыре.
— И все дошли до вершины?
— Некоторые повернули назад очень рано, в основном, иностранцы «сдувались». Были такие, кто уже с базового лагеря уехал через месяц.
— Чего им не хватило?
— Нашей закалки.
— А «ваша закалка» — это что?
— Я постоянно занимался каким-либо экстремальным спортом. Я ж говорю: я не альпинист, я романтик. Например, я мастер спорта по велотуризму. На велосипеде проехал через пустыни Туркмении.
— Сколько дней длилось ваше путешествие?
— Тридцать дней.
— Рядом, конечно, не ехала цистерна с водой?
— Вода ехала за спиной в канистрах.
— И сколько граммов воды в день полагалось?
— Питьевой режим очень строгий. Мы мало пили.
— Ну, хорошо, вы романтик, и ваша детская мечта сбылась — Эверест вы покорили. Не грустно?
— Не-а, я уже решил: на следующий год опять собираюсь в горы. Снова на Эверест.
— Новый маршрут?
— Нет, снова Северный.
— И чем он вас так привлёк?
— Нравится потому что. Там всё — моё, по моему характеру, а что именно — объяснить не могу. А Южный не нравится, хотя они одного уровня сложности и природой похожи. Только Северный — со стороны Тибета, там Тибетские монастыри есть.
— Посещали?
— Да, был в монастыре.
— Нашли, что искали?
— Ничего я там не искал, я воспринимаю всё это как часть культуры, не больше. Чтоб ёкнуло — таки нет. Просто традиция такая существует: перед восхождением с ламами пообщаться.
— Мудрости понабраться?
— Мудрости? Не знаю… Мудрые они, на мой взгляд, только в одном — в том, как они живут.
— И как?
— Спокойно, в отличие от нас.
— Скажите, Владимир, чего же всё-таки вам не хватает на земле, что есть в горах?
— В горах всё чище.
— В смысле отношений?
— И отношений, и собственной души, и всего остального. Просто чище и всё. На земле больше проблем.
— Зато здесь не надо делать 15 вдохов, чтобы один раз шагнуть. Неужели вам надо было убежать от земных проблем?
— Нет, это совершенно не значит, что мне от них нужно убежать. Но отдохнуть от них — приятно.
— А то, что ваш бизнес выйдет из-под контроля, не боитесь?
— Я говорил, у меня сильная команда, менеджмент.
— И долго вы добивались такого?
— Четырнадцать лет я строил свой бизнес, свои сети розничных магазинов «Арбат-Престиж», «Теорема», «Русский Дом», «Дом немецких обоев»…
— И что труднее оказалось: покорить Эверест или построить бизнес?
— Труднее всё-таки бизнес построить.
— Вы сказали, что Эверест — гора одиночек. Скажите, Владимир, вы одиноки?
— У меня семья и трое детей. И на Эвересте я не чувствовал себя одиноким. Постоянно созванивался с семьёй по спутниковой связи.
— А как вас семья отпустила в такое опасное путешествие?
— Уж отпустила (смеётся).
— Восприняла как неизбежность?
— Да, наверно.
— А сына младшего отпустите покорять Эверест?
— Нет.
— А он вырастет и вас не спросит…
— Пусть вырастет, и пусть не спросит, но всё равно не отпущу.
— Почему?
— Слишком опасно. За себя проще отвечать.