Само слово он произносит мягко: ж-жяз. Никогда не говорит о «негритянской» музыке, не рассказывает баек и легенд, с ней связанных. Молча вытаскивает из футляра свой инструмент. Руки его касаются саксофона и становятся ласковыми. Именно так: музыкант ласкает инструмент, как ласкают любимую женщину. И готовит его к другим, более интимным, жгучим ласкам. ак готовят непорочную невесту к первой брачной ночи…
Каждый вечер прихожу сюда и наблюдаю, нет, подсматриваю и подслушиваю все, что происходит между музыкантом и саксофоном. Подслушиваю и подсматриваю то, как они творят Совершенство. Совершенство в ритме джаза. онечно, я завидую. Давно, очень давно никто не касался меня с такой трепетностью и нежностью. Давно, очень давно не знаю, что такое Совершенство.
Музыкант производит губами смешные движения, собирает их дудочкой и вытягивает. Смешно, и в сердце становится колко, знаю ведь: все это только для него, ради него одного — Саксофона. Только для того, чтобы вернее к нему припасть губами, обхватить мягкой плотью его эбонитовый мундштук. Чтобы вернее, полнее, слиться в едином порыве бурной страсти. Чтобы вместе родить Совершенство.
Сажусь у столика недалеко от сцены, откидываюсь на спинку стула, закрываю глаза… И представляю. Себя в его руках. Люблю его, вернее их — Музыканта и его «ж-жяз». Люблю каждый вечер. И уже без этого ежевечернего «акта любви» жизни не представляю. Может, и представляю, только зачем мне жизнь без любви и Совершенства…
Закрываю глаза и устремляюсь прочь из своего смешного земного тела ввысь, за волшебными, будоражащими, обещающими неземное наслаждение звуками. Мы уносимся в вихре музыки втроем: я, Музыкант и Джаз.
Господи, что он творит, этот джаз. Он, как опытный любовник, легко касается меня всей-всей-всей. Я сама почти бестелесна, полупрозрачна, эфемерна. Вся — только чувства, ощущения, эмоции, звуки. Поэтому даже такие легкие касания меня тревожат. Объятия джаза похожи на дуновение морского бриза в палящий знойный полдень. Прохлада и жар одновременно. онечно, как сразу не поняла — мы на море. Оно — не синее и не зеленое, а что-то между. И прозрачное, как изумруд, напоенное солнцем, но не теплое, а свежее, освежающее. ак и музыка. Зной и свежесть. Яркое солнце ласкает прозрачные живые воды. Но я чувствую, что это только начало. Начало джаза. Жду продолжения, жду с нетерпением. Я открыта и полна желания достичь Совершенства…
Что они делают со мной? Музыка уже не обволакивает, не завораживает, нет, она становится все настойчивей и смелее. Саксофон басит мне на ушко слова, от которых становится жарко. И свет солнца из сияюще-белого становится оранжево-тревожным. И темнеет. И саксофон давно не басит — стонет, его слова и ласки непереносимы, они почти болезненны. Нет, болезненным становится ожидание. Но вот уже красные круги вертятся-беснуются перед глазами. ажется, саксофон (или Музыкант?) дышит часто и грубо, и с хрипом. И кровавое солнце наполняется рубиновым закатом. И мы летим в поднебесье все вместе: Джаз, Музыкант и я. Мы — одно, и нас — нет. Нас — нет. Нет — нас. Мы — сами небеса. Мы — само Совершенство…
Мы покачиваемся на облаках. И медленно-медленно возвращаемся. Оглушенные, счастливые. Момент счастья — желаний нет. Все эмоции, и чувства, и мысли глубоко внутри даже не знаю чего, ведь тел как таковых у нас не существует. Ни у меня, ни у Музыканта, ни у Джаза. Есть нечто общее и похожее на облако, состоящее из звуков. Ощущаешь только щемяще-нежное, нежно-розовое. Нежность. Общая для троих, безграничная, до слез. И хочется остаться вот так — единым облаком звуков — навек. И чувствуешь силу небывалую. В себе. И в нем. И в музыке. И веру неземную. В себя. И в него. И в нее. Ты понимаешь всем сердцем: скажет он тебе (Музыкант или его Саксофон, какая разница?) — умри, и ты умрешь в тот же миг, без всякого яда и стали. Потому что они так захотели. И в свой последний миг не пожалеешь ни о чем ни на йоту, а, напротив, встретишь судьбу с радостью. Самой счастливой на свете женщиной, познавшей с любимым Совершенство. Совершенство в ритме Джаза.