фото: из архива Дмитрия Моргулеса
Наверное, про неё можно сказать, что она в чём-то олицетворяла своё поколение и прожила жизнь так, как её прожила бОльшая часть нашей страны.
Вместе со своей мамой, моей бабушкой, она оказалась в Челябинске в 1941‑м, после эвакуации под бомбёжками из Харькова. Ей было два года. Раннее детство — голодные военные годы, послевоенные, впрочем, были не легче. Жизнь в комнатушке коммунальной квартиры в доме по Карла Либкнехта, 20, в которой на 18 метрах поначалу умещались 12 человек — четыре семьи. Отец, вернувшийся после войны тогда, когда его уже не ждали, — похоронка ведь пришла… Мама про него вообще мало рассказывала. Наверное, было отчего.
Юность, учёба ещё в женской школе, затем работа пионервожатой, учёба в Свердловске, работа. В 60–70‑х — много самых разных поездок по всему Союзу, да и за границей (Франция, Италия, Венгрия, Югославия, Болгария, да много где) — журналистам всё-таки везло в этом плане чуть больше. И люди, судя по маминым рассказам, были честнее, открытее и добрее — война волей-неволей, видимо, воспитала.
Удивительные истории и встречи — мама живьём видела и первых космонавтов, и великого лидера Кубы Фиделя Кастро, и президента Франции Жискара д“Эстена, и Константина Симонова, и Всеволода Боброва (странно, конечно, но для молодых надо добавить, что Симонов был великим писателем, а Бобров — не менее великим футболистом и хоккеистом), да кого только не встречала…
Но личная жизнь, по большому счёту, у мамы так и не сложилась. А в 1977 году, когда ей было уже 38, появился я. Но вот своего папу я так ни разу и не увидел…
Если кто-то думает, что бывают времена, когда матери-одиночке легко воспитывать ребёнка — нет, так не бывает. Особенно если сын в раннем детстве оказался аллергиком, да настолько, что не мог посещать детский сад, и пока бабушка в очередной раз лежала в больнице, приходилось его брать на работу. Работу, кстати, далеко не самую высокооплачиваемую: журналистика — это почти всегда не про деньги. Бабушка, долгие годы проработавшая в областном статуправлении, начала сдавать и ушла от нас, когда мне было лет восемь, а в стране начиналась перестройка…
А потом рухнул Союз, и пошло совсем другое время — время первой настоящей рекламы, попытки с товарищами создать своё издание помимо работы в «Вечернем Челябинске». Угрозы каких-то бандитов, пытавшихся незаконно построить дом в нашем дворе и столкнувшихся с неожиданным сопротивлением. И меня, того ещё обалдуя, надо было дотащить до взрослости.
И был уход из «Вечёрки» в 1999‑м (там не очень красиво сменился главный редактор), хотя, казалось бы, — ну куда, ведь уже 60 лет, и пять лет как работающая пенсионерка. Но ничего — и мама в итоге работала, сначала в «Деловом Урале», а потом в «Южноуральской панораме» ещё 17 лет, почти до самых последних дней…
Мама всегда много работала и знала цену трудовым деньгам. Но никогда не ставила их на первое место. Да и деньги её не любили, мы никогда не жили не то что богато — просто зажиточно.
Её работа, её профессия всегда были для неё самым важным. Нет, не в ущерб вниманию мне. Хотя…
При всей своей жёсткости и принципиальности на работе она могла дать удивительную слабину в каком-то бытовом вопросе. Однажды наша соседка, подфарцовывавшая в начале 90‑х, предложила маме купить какие-то китайские пуховики — редкость в те годы. Мама согласилась и пуховики взяла. А потом женщина потребовала от мамы в два раза больше денег, мол, курс поменялся. И мама уже готова была у кого-то из подруг «перехватиться» — так она не любила тратить силы на бытовые ссоры. Не дал сделать этого я, настоявший на том, чтобы послать «фарцовщицу» подальше с её запросами. Они так и не помирились…
Удивительно, но мама так и не получила диплома о высшем образовании — как-то дважды не сложилось с журфаком УрГУ. При этом, будучи великолепно эрудированной и профессиональным театральным критиком (оставшаяся от неё библиотека — это несколько тысяч томов. И это мы ещё в 90‑е избавились от огромных подшивок журналов «Новый мир», «Юность», «Иностранная литература» и так далее — они просто перестали помещаться в квартире), мама всегда говорила, что она просто неуч по сравнению со своей бабушкой (моей прабабушкой), у которой было-то всего класса четыре гимназии.
Она так и не осилила компьютер. Но, может, так было и лучше — бумага не терпит ошибок и поправок, писать надо грамотно и сразу.
А ещё — ирония. Часто — самоирония. Часто — не только потому, что чувство юмора. А потому, что как иначе прожить? Журналистика — та ещё профессия. Ты всё время сталкиваешься с чьим-то горем, бедой, несправедливостью, болью. И, увы, далеко не всегда можешь помочь так, как хочешь…
Мама не особо учила меня профессии — я и пошёл-то в журналистику в 22 года, когда стало ясно, что с экономическим образованием как-то не складывается. И пишу совсем по-иному, не так, как она. И совсем на другие темы. Хотя самые важные для себя тексты старался ей показывать. «Ну как, мам? Всё нормально?» — «Нормально, Митя. Запятую только пропустил вон там»…
Мама ушла два года назад. Мне 41 год, я взрослый, здоровый мужик. Но как же мне не хватает порой этого «нормально, Митя»…
