Мой папа был как Левша
Заместитель генерального директора СК «Западный луч» Татьяна Кузнецова о своём отце Александре Петровиче Кузнецове
СЕМЬЯ: всё о моём отце
Моя бабушка Валентина Николаевна приехала в 1920‑е годы на Урал до войны. Это было как-то связано со старой Россией, но она никогда об этом не распространялась. В её крови определённо было намешано что-то белогвардейское, театрально-дворянское. Она до конца дней ходила в белых носочках, с подвитыми кудрями и напудренным носиком. Я как настоящий советский ребёнок всё детство провела в Чебаркуле у дедушки с бабушкой, поэтому могу себе представить, в какой атмосфере вырос мой папа.
В доме была кристальная, буквально стерильная чистота. Белёные стены, жёстко накрахмаленные скатерти. Нам нельзя было днём лечь на диван и сесть на кровать. Мы заходили на кухню только три раза в день. Всё очень строго, лаконично, даже аскетично, но с колоссальным чувством внутреннего достоинства и культуры. Единственная роскошная вещь в доме — трельяж. На нём — бабушкины духи «Ландыш серебристый», «Красная Москва», а ещё настоящий театральный грим! Бог знает, откуда он у бабушки взялся. Представьте себе какое это было богатство для меня в то время. В комнате стоял треугольный столик, на нём играли в преферанс. На столике — рюмочка, чтобы складывать копеечки за партию. И ещё был транзистор, на котором написаны города мира. По транзистору я изучила географию. Помню, как мы усаживались все вместе на диван и слушали радиоспектакли. Я обожала эти вечера, по радиоспектаклям скучаю до сих пор, ничто мне этого впечатление не затмило. Радио меня воспитало так, как не смогла воспитать ни мама, ни школа.
И конечно, в доме было огромное количество книг. Чтобы не полоть грядки в саду и не прибираться (а бабушка заставляла нас ручками собирать соринки с ковра), был только один выход: читать. Чтение засчитывалось как работа. Запах!.. Запах корешков этих книг я помню. Я читала всё подряд, даже какого-то Мельникова-Печерского.
Деда я любила больше всего на свете. Утром он давал мне семь копеек и посылал в киоск за газетами. В «Союзпечати» я покупала «Известия», «Труд» и что-то ещё. С дедом мы играли в карты на деньги. Я его обставляла в «дурака» (или он просто поддавался), и по две-три копейки в день мне перепадало. Родителям мы, конечно, не говорили. Помню, дед выращивал в саду какую-то исключительную малину, даже продавал её на рынке. На эти деньги мы шли мне покупали мне куклу в магазине «Промтовары.»
Дед был модник, носил льняные рубашки навыпуск, как у Брежнева. Любовь к красивым вещам — от бабушки, папа тоже был франт — кепки носил, беретки модные… Бабушка обшивала всю семью и меня научила шить. Я до сих пор считаю «Зингер» лучшей швейной машинкой в мире.
До сих пор обожаю мануфактурные магазины. И мимо киосков «Союзпечати», которая уже не «Союзпечать», не могу проходить спокойно — мне зачем-то надо изучить всю витрину, с расчёсками, семечками и прочей чепухой. И любовь к устному слову. И отрывные календари, от которых мы каждый день отрывали листок и читали на обратной стороне народные приметы. Летом я покупаю календарь, сажусь на даче на крылечко и читаю.
Папа был рукастый необыкновенно. Он был как Левша. Всё, что делается руками, у него получалось изумительно. Папа чистил обувь на всю семью и меня научил, я до сих пор обожаю кремить обувь. «Кремить» — да, именно так. В саду, понятное дело, всё построено им, и дома он постоянно мастерил мебель. В 1990‑х, когда был тотальный дефицит, папа из металлических прутиков сделал мне гнутые бигуди! Жили-то как: ничего не купить, сварить не из чего, на нескольких работах трудились, всё сами, никто не помогал. Но к бедности относились легко — у папы, как и деда, было отменное чувство юмора. И потом, все же были равны. Было ощущение справедливости.
Никто меня особенно не воспитывал — родители молодые! Я не помню, чтобы папа когда-нибудь на меня сердился. Они были вечно на работе. Я росла ребёнком с ключом на шее.
Я отлично помню, как мы ходили на демонстрации, потом дома накрывали стол, приходили гости. Любимое, самое популярное блюдо на застольях — вареники с квашеной капустой, дёшево и сердито. А у бабушки в Чебаркуле всегда собирали столы со всех соседей, составляли в ряд и пропускали сквозь квартиру-вагончик. Всегда много детей, и дети вечно под столом. Все веселились, начинались песни, и пели часами! Так хорошо, так спокойно, так душевно.
Папа отлично готовил, намного вкуснее, чем мама. Жареную картошку, котлеты, пирожки, борщ никто лучше папы не делал. Даже мы, дети, отличали вкус блюд и просили папу приготовить нам вкусненькое. Наше праздничное блюдо — рыба и пироги. Бабушка её готовила, и папа умел. Мы с братом выросли и рано из дома ушли — так папа всё время передавал нам гостинцы, готовил что-то вкусненькое… Как когда-то привозил с работы краковскую колбасу с чёрным хлебом.
Знаете, обыкновенный человек был мой папа. Да и дед — самый обыкновенный военный пацан, из тех, которые у станков в холодных цехах стояли и падали. Папа и дед — просто мужчины России. Не хуже и не лучше, такие, какие есть. Это на них держится страна. Город моего детства Чебаркуль — как картинка из чёрно-белых советских фильмов: заводская проходная, автобусная остановка, поток людей и ощущение искренней рабочей гордости. Мы всегда знали точное время, потому что каждый день слышали заводские гудки: ровно в семь утра и в пять вечера. И дед, и папа всю жизнь работали — это было правильно и честно.
Человек приходит из детства. Из детства самые лучшие человеческие эмоции — потому что ты был счастлив. Из детства в тебе на всю жизнь остаются простые вещи, глобально верные. А ещё папе бы в это марте исполнилось бы 69 лет. Я точно знаю, что ты с нами и нас бережёшь. Спасибо тебе и прости за всё