Купила в большом магазине себе отрез на платье. Красивая такая шерсть ламы. 100 процентов. Италия. А в довесок получила памятку: «пожалуйста, обратите внимание, не все ткани в реальной жизни выглядят так, как на стенде». Завернула отрез в пакет, и подумала. А жизнь – это какая ткань? И как она выглядит на самом деле? И есть ли на это скидка сезонной распродажи? Дома развернула, и увидела пэчворк. Много лоскутов из разных красок. Так вот какая ткань жизнь. А на изнанке – миллион строчек, тысячи узелков и сотни стежков.
Телефон разорвался далеко за полночь. Но спросонья я быстро поняла. Это Ируся. Моя добрая подруга из Москвы. Я как в том старом кино, всех подруг выжгла каленым железом, просто извела как класс и превратила в сублимацию. А Ира осталась. Мудра, взвешенна, дипломатична. Знаете таких женщин? Так вот я знаю.
А сейчас – на том конце провода – Ира курила и хрипела. Хрипела и плакала.
Лена, это полный аут… Это всё… Я ему купила билет, и пусть он возвращается к своей жене в Прагу.
Пусть, – отвечаю я. В чужом монастыре своим самоваром не хвастают.
Лена, я беременна…
И Лена застыла: КАК? Ведь ей 47, и конечно, дело не в возрасте…За плечами кроме юности только три официальных брака, а дети…детей своих у неё никогда не было.
Ира, может, всё-таки не надо.
Надо, Лена…я так решила…Детей в любви надо рожать, а не так…
А я до утра не сомкнула глаз. Вот вам, думала, и цена жизни. И вроде всё по природе. Почти по домострою. Встретились. Полюбили. Легли спать. Поспали, встали…а дальше? Беременность? Да, ну её. Прервем медикаментозно. Две пилюли и что-то желтое в унитазе. Что-то, что могло стать человеком. Но этого не произойдет никогда. Он не откроет глаза и уже не скажет: «здравствуйте, я вижу этот мир». Душа, вроде, как и зародилась, но не успела сделать первые шаги. Не успела, ведь медицина шагнула, да так далеко, что теперь цена жизни, по сути, равна цене аборта. От двух тысяч рублей до пятисот долларов. И никто даже не заметил, что мир перевернулся с ног на голову. И это не русское «авось», когда не хватает мега-терпения. Нет, это что-то другое, а что – я сама не могу понять. И тут в памяти всплыла яркая картинка истории. Там-то всё трагично. Помню, как один пьяница на остановке ругался. Интеллигентный был, но полез со своей совестью в бутылку. Участь. «Вот в войне шесть миллионов евреев отправили в газовую камеру, они об этом до сих пор кричат. А наших – больше 20 миллионов в землю закопали. А мы молчим… » Боль. И там – знамя политическое. А здесь – наше, простое, и женское. Мы готовы на ЭТО пойти с такой легкостью, а почему? Убийство поражает прозаичностью. Аборт – как что-то привычное. А может и правы служители церкви? Может, стоит задуматься? Ведь цена жизни – это не Указ правительства. Но и приказа людям быть тоже никто не издаст. «Судьба – шлюха» – респект великой Раневской за это замечание. Что-то разрушает нас изнутри. Лень? Или зависть? Женщин – больше зависть. Никогда она тебе не простит чего-то лучшего или драгоценного в твоем гардеробе. Никогда она с тобой не разделит твою радость. Зато будет долго в курилке причитать и «жалеть», если ты вдруг решишься и выпьешь те, две пилюли. А может, две пилюли – это жертвоприношение. Но мы же не ацтеки. Да и не китайцы мы. А судьба будет подбрасывать тебе задачки, будет испытывать тебя любовью, а ты – вот так раз и всё. Лапки кверху, и душу в унитаз. Вспомнила, как сама беспечно отнеслась к своей жизни. Мне было лет шесть, и моя бабушка повезла меня в Трускавец на воды. Лечить любимое дитя. А дитя пылало обидой и эгоизмом. Не захотела я тогда есть макароны в столовке. Вырвалась и решила перебежать дорогу. Мол, смотри, как ты меня унижаешь. Но тут же меня сбила машина. Я отлетела и в свои шесть как будто бы протрезвела. Помню ошарашенные глаза водителя. Он даже не ожидал такого поворота на дороге. Помню бледную бабушку, ей подносили нашатырь. Так много было тогда суеты. И бабушкиных слез. Они текли из глаз, не переставая. Потом, когда всё успокоилось, бабушка мне сказала: «ты же самое дорогое, что у нас есть». Как в мультике про Карлсона. Жизнь рублем не измерима. Факт.
Утром голова раскалывалась и гудела как трансформаторная будка. На душе было тяжело. Да, жизнь – это пэчворк. Лоскутное одеяло. Может укрыть, а может и накрыть. Может быть половинчатой, а может быть собранной из разных кусков. Кому как повезет. Ируся позвонила через два дня. Веселилась. Две пилюли ей поставили мозги на место. Платье я так и не сшила.
