«Я слишком долго ждал этого момента…», – голос хриплый, будто весь день командовал на съемочной площадке. Но нет ведь. Вышел перед тысячью зрителей «Киномакса» такой весь из себя солидный мужик, Константин Филимонов, автор сценария и генеральный продюсер кинокомпании «Константа фильм» и первого своего фильма. А сказал очень просто, безо всякого пафоса, которого можно было ожидать — все-таки премьера, даже предпремьера – для своих, земляков, не для Москвы, не для кассы.
А… для души, что ли? И, между прочим, зал был полон, пришли все, кого позвал. Приехали, бог знает, из каких далей. И не все из них друзья. А, значит, не побоялся суда тех, кто близко, но — не свой. С ними рос – во всех смыслах, они его всяким видели. И не любили.
Вот таких – близких, а не своих — самый безжалостный и хладнокровный суд. Он понимал это…
…И вот он вышел и так трогательно сказал севшим своим голосом: «Вы не представляете, как я волнуюсь, даже поджилки трясутся». И свет погас. А на экране проявилось: «Поцелуи падших ангелов»
Фильм 1. Часть 1.
«Мне было страшно», – призналась я, когда после просмотра этой криминально-психологической драмы сидела за одним столом в его клубе «Бешеная собака». Весь предыдущий час Константин Филимонов метался между столами, где расположилась вся его голодная, шумная и уставшая от дорожно-премьерных волнений съемочная группа, все звезды его кино. Евгений Маргулис и Евгений Сидихин, и Алексей Огурцов, и Александр Тютин, и Сергей Акопов (жаль, не прилетели Любовь Толкалина и Михаил Жигалов), и новые звезды, которые он зажег – Константин Милованов и Юлия Галкина, и много еще кто из того призрачного мира, что называется кино. А Филимонов метался между всеми этими нездешними звездами и здешними журналистами, прося последних чуть-чуть подождать с вопросами: «Ну, пусть хоть покушают!» И журналисты отрывались на сцене, куда доступ был свободен: «Поздравляем… спасибо… надеемся…»
И вот он, будто бы даже сел за твой стол, а сам весь – там, и вот-вот улетит, а тут я со своим «страшно».
– Что – страшно? – жестко переспросил Филимонов.
– Кровь, много крови.
– Мадам, смотрите мелодрамы.
– Неужели жизнь такая?
– Нет, не так. Жизнь такая у этих людей.
– Зачем вы сняли такое кино, Константин Олегович?
– Чтобы люди думали.
– И о чем я должна думать сейчас?
– Что эта жизнь есть, и она рядом с вами. И не признавать этого – значит, лгать себе.
Мы сидели в высокой ракушке, словно в режиссерской будке, а зал развернулся перед нами съемочной площадкой. Там нарастало буйное веселье, какое бывает, когда люди после долгого многомесячного напряжения, наконец, могут вздохнуть свободно…
Разговор у нас шел престранный – как сквозь вату. Он отвечал быстро, не думая, будто все ответы знал давно и наизусть. Но у меня было ощущение, что он едва слышит меня, а я едва слышу его. Странно, но и меня до сих пор, что называется, «не отпустило», я не могла согреться, внутренности жгутом скрутило. Голова разрывалась. Мой организм противился миру филимоновских «Ангелов».
И я… я не могла поймать его взгляд. Он не смотрел на меня, он смотрел в зал. Его глаза… метались, как 10 минут назад – он сам.
– Вы контролируете зал, Константин Олегович?
– Если честно, я ничего не вижу, все плывет перед глазами. Я весь внутри себя, задаю себе вопросы и не нахожу ответов. Покоя хочу, разума, но не могу…
– В вашем фильме нет ни одного положительного героя…
– Как и в жизни. Все мы грешники, и не надо притворяться. А святость… есть форма ограниченности. Ложь. Если вы считаете себя праведником – загляните в свою душу и найдете там своего «падшего ангела». Но и в великих грешниках есть замечательные человеческие качества.
– Но ваши герои судят и осуждают на смерть. А кто дает человеку право убить другого?
– Никто. Кто-то это право берет, а кто-то боится. У любого убийства, насилия есть первопричина. Главное – что руководит человеком? Мы не можем судить этих людей, мы не знаем…
– Никто не судит, я понять хочу…
– Не надо их понимать. Вам невозможно понять, если вы не жили этой жизнью.
– Но вы же попытались…
– Я ни одной попытки не сделал, чтобы понять их, оправдать, я просто рассказывал о событиях.
– Понять – значит, оправдать?..
– Понять, значит – оправдать.
А кто пытался понять его самого? Немногие или… никто. А он мечтал сниматься в кино. Пацаном десятки раз смотрел каких-нибудь «Мотоангелов ада» и видел себя в главной роли самого крутого парня. Спортом занимался – бокс, хоккей.
А в 22 – травма позвоночника. Операции. Три клинические смерти. Что там было в конце тоннеля – свет или…? Приговор врачей – недвижимость. А мальчишка-инвалид огрызался – да пошли вы!..
Кто тогда пытался его понять? Кто в него верил? Немногие или… никто. Кому ты нужен, парень? Никому. Никому – кроме себя самого.
Поднялся. «Нашлись добрые люди, помогли», – добром вспоминает Центр реабилитации Валентина Дикуля. Тогда у него появились парапсихологические способности, и он стал лечить людей. Тогда он понял: невозможное – возможно.
– И сделать мир вокруг себя добрым – тоже возможно?
– Нет, не так. Я сделал мир вокруг себя очень сложным.
– Зачем?
– Сам такой. Сложный до… бесконечности.
– Вы и сейчас огрызаетесь?
– Я очень прямолинейный. Я позволяю себе быть таким, каким хочу.
– Как ребенок…
– Да, я большой, капризный ребенок, если чего хочу… Год назад захотел Хаммер – взял. Захотел кино снимать – снял.
– А вы обидчивы?
– На профессиональную критику – нет, на дураков – да. Что не нравится в людях, так это тупость. Я дураку могу сказать, что он дурак, невзирая на его чины. И мэру одного областного центра, который не захотел вкладываться вместе с нами в свой родной город, где нет ни одного нормального ресторана, и единственный кинотеатр развалился к чертовой матери. Мы ему предложили восстановить его своими собственными средствами, а он…
Меня всю жизнь пугали: мол, когда-нибудь тебе будет плохо с твоим языком. А мне «по барабану»…
– Не очень-то вы любите людей…
– Человеколюбием не страдаю, это точно. Вот, кстати, пусть на себя и взглянут – через мое кино. Оно, по крайней мере, честное. И люди – без прикрас, какие есть. Я не идеализирую мир людей. Как сказал Ницше: «Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки».
– У вас есть собака?
– Огромная мастино неаполитано Лучана. Она и две мои дочки (16 и 6 лет) ездят на мне – в прямом смысле.
– Им, конечно, вы все простите. А остальным?
– Все, кроме глупости. Дураку скажу, что он дурак, и… не буду общаться.
– Хотите перевоспитать человечество?
– Хочу идиотов навсегда исключить из своего круга.
Фильм 1. Часть 2.
Он убежал. Я хотела его задеть, конечно, не для того, чтобы обидеть, а – чтобы услышать. Понять. Я спросила, как можно дерзнуть снимать кино после Феллини, Антониони, в конце концов, после Михалковкого «12»? Я сказала, что треть фильма не могла понять – кто из его «Ангелов» против кого «дружит». А он ответил, что Феллини надо посмотреть раз 7, чтобы только начать догадываться, что хотел сказать автор… А про Михалкова сказал одно слово – мастер. И добавил: «мы по-разному смотрим на жизнь».
И убежал… на сцену. Филимонов пел, Маргулис аккомпанировал на гитаре. «Это Костя сам написал», – шепнула соседка. Правда? Так красиво, про любовь…
– Вы часто нарушаете правила жизни, Константин Олегович?
– Всегда. Вот последнее – все говорили, что после Феллини и Михалкова нельзя снимать кино, и не верили – а я снял! Многие не верили, что я могу писать музыку – я пишу. Многие не верили, что я могу писать стихи…
– Прочтите.
– Часто кажется мне,
я задействован в чьем-то спектакле,
Я на сцене один
и с надеждой гляжу в темный зал.
Если зал опустел,
очень больно актеру, не так ли?
А я очень хотел все сказать,
что пока не сказал.
Я хотел говорить без повтора
себя с каждым разом,
Обнажить свою душу
и всем показать свою боль,
Но я должен твердить лишь избитые пылкие фразы,
Для кого и зачем я играю
бездарную роль.
Мне не справиться с ролью,
и скоро другого назначат.
Веселиться, грустить и сказать все,
что я не сказал.
Никому не понять, как актер
за кулисами плачет,
Не сыграв свою роль,
принимает печальный финал…
Это давно было написано, как раз во время травмы… – сказал, словно оправдываясь за неподобающее вечеру настроение строчек. – А вообще-то я очень жизнерадостный человек, я очень люблю жизнь, какими бы ни были тяжелыми мои фильмы.
«Оно и видно», – ответила я, и мы засмеялись. Наконец-то. Первый раз за весь вечер он вышел из своей «ракушки» – взглянул на меня. Какие уставшие глаза. Но хорошо уже, что они – здесь, а не где-то в подсознании, пытающемся догнать прошедший миг, оценить его и уложить на нужную полочку. Как немыслимо трудно остановить разогнавшийся до предела поток сознания! Филимонов говорит и говорит, как заведенный – о планах, о будущих фильмах, их уже штук шесть, на разных стадиях начала. И никак не может остановиться, признать, наконец, что первый – готов. Дальше – дело техники: премьера в Пушкинском, реклама, прокат. А фильм-первенец, который вынашивал ровно 9 месяцев – вот он. «После родов наступает облегчение», – пытаюсь его успокоить. «После родов наступает послеродовый синдром, это я вам как психолог говорю», – не унимается Филимонов и виски сжимает.
– А вы головную боль умеете лечить, Константин Олегович?
– Третий год целительством не занимаюсь, исчерпал себя за 20 лет. Мне это перестало быть интересным, а тупо зарабатывать деньги – не хочу… Я занимаюсь только тем, что мне интересно. А свой бизнес отдал моему ученику.
– И чему вы его научили?
– Научить целительству невозможно, как невозможно научить снимать кино. А научиться можно – важно желание, насколько оно всеобъемлюще для тебя. Вот у меня пропало желание лечить людей, и я перестал это делать.
– От какого страха вы избавились после сегодняшнего дня?
– А я вообще ничего не боюсь. Я в этой жизни много видел – на сто тысяч жизней других, и очень много терял, и очень много боялся, начиная от темноты и собак, и заканчивая… А сейчас не боюсь – никого и ничего. Я видел нищету – не боюсь. Видел безумные деньги – не боюсь. Видел дураков – презираю, но не боюсь. Видел величайших людей – не боюсь общения с ними. Смерти не боюсь. Если через пять минут меня не станет – я уйду счастливым человеком. Мне нечего бояться.
– А где ваш дом?
– Дом… такое смешное понятие. Домой прихожу только спать. Моя квартира в Москве – челябинское общежитие, у меня есть дом и в Челябинске, и в Черногории, но я не домашний человек. Я кочевник по жизни. Сидеть на месте не люблю.
– А дети?
– А дети не знают другого папы.
– А чего хотите для своих детей?
– Я очень долго думал об этом. Хочу, чтоб занимались любимым делом. Чтоб равнодушными не были, не люблю равнодушных людей. Тупых не люблю и равнодушных.
– Вы очень много не любите в жизни, Константин Олегович.
– Зато мне очень нравится песня Высоцкого «Не люблю». Для меня вообще нет золотой середины – либо нравится, либо нет. Категорически. Я не равнодушный человек.
– Но вы же понимаете, что и к вам так же относятся.
– А меня не интересует мнение идиотов! Меня интересует мнение Жени Маргулиса обо мне, Жени Сидихина – тех людей, с которыми я делаю одно дело. Их мнение мне интересно, потому что они сами мне интересны.
– Тогда чего вы хотите для себя?
– Хочу остров купить на Средиземном море или в Адриатике, большой серьезный остров, чтобы там построить свой город. Мое государство, где не будет дураков.
– А людей-то пустите?
– Естественно, партнеров по бизнесу.
– Город, где живут одни, до боли знакомые люди…
– И туристы.
– Ааааааааааааааааааа, и туристы.
– Пускай смотрят, как мы хорошо живем.
– Жизнь удалась?
– Нет, не так. Жизнь свою я сделал сам. Никто мне не помогал, золотом не осыпал, не осчастливливал, не протежировал. Жизнь мне давалась очень тяжело. И то, к чему я сегодня пришел – реальное подтверждение моих собственных усилий. Моя жизнь удается каждый день только потому, что я каждый день встаю в пять или шесть утра и еду заниматься любимым делом. И того же требую от своих партнеров. Вот и все.
Он улыбнулся. Тепло. Я обрадовалась: «Какая хорошая у вас улыбка, почему вы так редко улыбаетесь?» Ну, что за идиотские вопросы – понятно, такое напряжение, едва-едва человек оттаивать начал. «Вы не подумайте, я жутко веселый человек», – опять заоправдывался продюсер. «А знаете, я волновалась за вас, сама не знаю, почему». Ну, правда, ведь не так часто земляки гремят на всю Россию. «А вам хочется прогреметь на всю Россию?»
– «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь», – продекламировал Пастернака Константин Филимонов. – Я хочу, чтоб обо мне говорили достойные люди и говорили только правду. А сегодняшняя правда заключается в том, что мы сняли качественное кино, которое не оставляет равнодушным. Ведь так? Я не приписываю себе все лавры, отлично сыграли актеры, отличная музыка, режиссерская, операторская работа, монтаж, а я только руководил всем этим процессом.
– Скромный продюсер Филимонов.
– Нет, не так. В чем – в чем, а в скромности меня не обвиняйте. Я не скромный, очень не скромный.
И он отправился на сцену – петь.
