Его называют самым непредсказуемым из всех непредсказуемых. Говорят, что характер у него тяжелый, нрав – крутой, а язык – острый. Попасть ему под горячую руку не хочет никто: ни дворник в санатории, ни медицинский персонал, ни просто знакомый.
Поразительно другое: все эти вышеперечисленные персонажи гордятся знакомством с ним, уважают его, а иногда даже обожают.
Генеральный директор санатория «Курорт Увильды» Александр Федорович Мицуков говорит, что у него очень много ролей: руководитель, отец семейства, врач-гинеколог, мужчина, сын. «И в какой роли вам уютнее?» – спросила я . «В роли мужчины, – ответил Мицуков, – мне нравится в любой ситуации быть мужчиной».
– Александр Федорович, вы когда-нибудь совершали безумные поступки ради женщин?
– А Бог его знает.,. Можно всю жизнь назвать безумием ради женщины. Сколько б мы, мужчины, ни гордились, ни говорили, что мы вот такие великие, но ни одному из нас не дано совершить тот подвиг, который совершает женщина, – родить ребенка. Эгоистическое начало мужчины даже представить не может, что в нем что-то будет расти и развиваться. А женщина вынашивает, при этом еще и радуется, и гордится. И после девяти месяцев мучений, зная, что впереди ее ждет еще несколько лет мучений, она улыбается и плачет от счастья,,,
…И я вдруг расслабилась. Забыла все, что мне про него говорили, и открылась. Мицуков, со словами «я людей чувствую моментально», безжалостно и точно разложил меня и всю мою жизнь по полочкам. Мне оставалось только лепетать что-то вроде «вы экстрасенс?», но это уже не помогало. Я чувствовала себя разбитой, вдавленной в стену, никчемной и абсолютно беспомощной. С тем и ушла, повторяя одну и ту же фразу: больше никогда к нему не приду. Через неделю пришла снова.
– Говорят, что вы непредсказуемый в своих поступках. А вы сами можете просчитать свой следующий шаг?
– В общих контурах. Я не шаблон, не робот – это я точно могу сказать. При общем благополучии разговора могу среагировать на какую-то фразу человека и оттянуть его в течение нескольких секунд так, чтоб до него дошло.
–Это я уже поняла. У меня было ощущение, будто вы забрали у меня всю энергию…
– Это вы придумали, будто я , как насос, откачиваю чью-то энергию. Даже в мыслях у меня такого не было. Похоже, это я отдаю свою энергию – к концу дня я как выжатый лимон.
– Вы всегда говорите людям то , что думаете о них?
– Не всегда людям можно сказать то , что ты знаешь, не говоря уже о том, что думаешь. Нужно точно понимать, что от сказанного тобой будет польза. Разве врач будет говорить больному раком, что у него рак? Сказать такое – это все равно, что подписать смертный приговор. Человек будет чахнуть на глазах.
– Вам бывает жалко людей?
– Конечно, бывает. Даже когда я подписываю приказ об увольнении, я готов его аннулировать на следующий день. Потом успокоюсь, отойду и все равно стараюсь пристроить этого человека.
– За что вы можете уволить работника?
– За непрофессионализм. Если человек создает видимость работы, ходит ко мне беспрестанно, советуется, а сам не работает, меня это бесит. Надо, чтоб было так: пришел, спросил, ушел. Краткость – сестра таланта. У меня работает шестьсот человек, я же не могу каждому уделять время. Я и так знаю всех дворников, всех санитарок, и знаю, кто на что способен.
– Как вы определяете потенциал человека?
– Ну, это не сложно. Задаешь пару наводящих вопросов и чувствуешь, куда он плывет. Профессионалу легко узнать любителя. Если я хорошо знаю бизнес и кину вам сейчас пару предложений, а вы на них мне ответите, я пойму, что вы в бизнесе – ноль.
– Не надо. Я ничего не понимаю в бизнесе.
– А если б вы начали сейчас поддакивать или соглашаться, тогда бы я точно подумал, что вы…
– Дурочка?
– Точно. Если человек не понимает сути, зачем он участвует в разговоре? Невозможно быть настолько совершенным, чтобы уметь поддержать любую беседу. Если я сижу в компании музыкантов или артистов, где я полный профан, то я помалкиваю. Слушаю и молчу. Слушать – это тоже талант.
…Один из друзей Александра Федоровича как-то сказал мне: «Самый главный его талант в том, что он хозяин. Хозяин своей жизни, хозяин своего предприятия. Сколько людей пытались обустроить этот санаторий на Увильдах, в обкомовские еще времена, и ни у кого не получилось. А у Мицукова получилось…»
– Престижный преуспевающий санаторий «Увильды» – это ваше личное достижение?
– Естественно. Только мое. И ничье больше. Тогда, в восемьдесят девятом, все профсоюзы говорили: «Пошел ты вон, нам не до тебя», а санаторий стоял пустой, и люди остались без работы и без зарплаты. Было достаточно тяжело из коммунизма прыгать в перестройку. Если б я в тот момент не собрался и не заставил коллектив поверить в себя, ничего бы не получилось. Я говорил, что мы все делаем правильно: драим территорию, мотаемся по всей стране в поисках потенциальных покупателей, делаем ремонты. Я сказал: через шесть месяцев вы получите зарплату.
– Получили?
– Получили. И теперь получают ее стабильно в течение десяти лет. В прошлом году мне предложили должность в министерстве в Москве, но я отказался, потому что понял, что не смогу оставить санаторий.
– С санаторием не можете расстаться, а с женами, по слухам, расстаетесь легко?
– Это только по слухам выглядит легко. Я не знаю, почему так происходит, это необъяснимый процесс. Вот у вас так бывает: с человеком общаешься, общаешься, он тебе интересен, а потом – пустота?
– Бывает.
– И у меня так же. У меня нет никаких обид на бывших жен, они прекрасные люди, красавицы, великолепные женщины. Просто наступает момент, когда становится неинтересно жить.
– Но ведь многие живут…
– А зачем? Что, как вороны, триста лет жить будем? Ждать, пока жена, прожив свой срок, семьдесят лет я отпускаю, умрет, а потом я женюсь, потому что я буду жить триста лет? Но я буду жить так же, как она, – семьдесят. Ну и зачем её мучить такой жизнью? А детей? Самое-то страшное, что дети все эти отношения видят, и никому из них не нравится, когда родители ссорятся.
– Интересно вы рассуждаете…
– Это жизнь. И я её прожил. Я ж не семнадцатилетний мальчик, который начинает с чистого листа. У меня, как говорится, лучшая половина жизни прошла. Мне уже сорок пять лет. После сорока пяти мало кому удается раскрыться так, чтобы остаться в памяти людской.
– Рановато вы себя отправляете на покой. А что касается людской памяти, так вам грех жаловаться: столько историй, сколько рассказывают про вас, не рассказывают ни про кого…
– Это точно. Причем пытаются мою фамилию притянуть к различным громким делам, хотя я никаким местом не имею к ним отношения. Почему-то считают, что именно я веду по жизни некоторых людей. Когда-то давно в санаторий приехали «крутые» ребята и пытались показать там свою силу. Я просто подошел к одному из них и дал в морду. Он потом, намного позже, на допросе по какому то делу сказал: оскорбить Мицукова не могу, потому что я потом за это получу. И этой фразы оказалось достаточно, чтоб завести на меня уголовное дело.
– Я слышала более приятную историю. Будто в день вашей свадьбы вы выходили из машины, и какая-то старушка на лавочке начала сокрушаться и вздыхать то ли по поводу платья невесты, то ли еще по какому – то поводу. Говорят, что вы подошли к ней и сказали: бабка, если ты не замолчишь, женюсь на тебе.
– Так и было. Она сразу же замолчала.
– Почему вы перестали работать врачом?
– С чего вы это взяли? Я и сегодня еще ставлю диагнозы и лечу не только своих детей, но и всех друзей и знакомых. Другое дело, что я перестал работать гинекологом. На протяжении восьми лет я был оперирующим, консультирующим и рожающим акушером, причем в Кизильском районе, где основная часть населения – мусульмане. А это пять родов в сутки плюс ежедневные консультации, плюс вся экстренная хирургия и плюс аборты. Однажды наступил момент, когда я понял, что не могу больше зайти в абортарий. Не могу разрушать чью-то жизнь и выбрасывать её в тазик. Я очень люблю детей.
– Какой-нибудь случай из экстренной хирургии помните?
– Сколько угодно. Помню шесть часов сложнейшей операции, и руки, посиневшие от напряжения, и нервы, натянутые, как струны. Женщину удалось спасти, но эти шесть часов я был словно на острие ножа. Потом еле отдышался.
– Вы сказали, что любите детей.
– У меня их шестеро. Два мальчика и четыре девочки. Старшей дочери двадцать три года, а младшему сыну восемь месяцев. Вот скажите мне, кто-нибудь может себе позволить иметь шестерых детей? А я могу. Сын вчера вернулся из Магнитогорска, я отправлял его проведать мать первой жены, лекарства ей передавал, так он привез мне фотографии внука от первой приемной дочери. Кричит: пап, посмотри, какой у нас внучара! Ему только семь лет, а уже мужичок с характером.
– Приемных детей тоже считаете своими?
– А как, если я их растил? Ведь не тот отец, кто родил, а тот, кто вырастил. Первую приемную я взял соплюшкой восьмилетней, затисканной и замученной родным отцом. Для меня было потрясением, когда через год мы с ним случайно встретились на дороге, и я увидел, как девочка вжимается в сиденье. Помню, у него сломалась машина, и я остановился, чтобы помочь. Я не знал, что это Наташкин отец, подошел к нему, спрашиваю: «Мужик, тебе помочь?» – а он увидел ребенка и начал орать: «Так это и есть твой Мицуков?» – и всё в таком духе. Короче, сам спровоцировал ситуацию. Ну я и врезал ему. Наташка сразу выпрямилась: пап, дай ему еще за меня. Вот так. Детскую психологию невозможно предугадать. Уважение у детей завоевать труднее, чем у взрослых. Самое главное – никогда себя не унижать.
– В каких ситуациях можно потерять уважение детей?
– Если оскорбить мать при детях или, еще хуже, ударить её – всё, авторитетом ты больше не будешь. Все эти ссоры не проходят бесследно, и ребенок вырастает, мягко говоря, изуродованным. Лучше уйти, развестись и сделать все это красиво, тогда и дети тебя будут больше уважать. Вот мой опыт вам. Я всегда ухожу с одним чемоданом. Ну, если быть точным, то с двумя. В одном – оружие, в другом – охотничье снаряжение. Все остальное оставляю, чтоб ничего не напоминало о прошлой жизни.
– А дети?
– Дети – это совсем другое. Это вся моя жизнь. Мне просто необходимо постоянно им что-то отдавать, что-то для них делать. И дети у меня все замечательные. Вторая дочь, Леночка, занимается бальными танцами, выиграла Кубок Урала и Сибири, закончила школу манекенщиц, учится на одни «пятерки», теперь увлеклась теннисом и хочет достичь многого.
– Ну вот, а вы говорите, что жизнь уже прожита. Впереди еще так много радости.
– Я говорил, что лучшая половина жизни прожита. В плане здоровья, друзей, которые меня окружали. Многих друзей схоронил, многих просто потерял.
– Почему?
– Так получилось. Кто-то не выдержал стрессовых ситуаций и растерялся, кто-то не смог себя защитить, кто – то начал деградировать.
– Или вы слишком далеко от них ушли?
– Я могу к любому человеку вернуться и с удовольствием дружить, если он остался человеком. А если он только и скулит о том, что все плохо и все плохие, как с ним общаться? С ним садишься водку пить – ему плохо, водки выпил – плохо, уснул пьяный – все равно плохо. Общение друзей – это взаимный комфорт. А когда один ноет, другой просит, а ты сидишь и слушаешь – разве это интересно? Ко мне целый день идут одни просители и нытики, так неужели я не могу расслабиться даже с друзьями?
– И все – таки, может быть, люди остались прежними, а вы по -другому их видите?
– Я знаю их уровень. И если они от этого уровня ушли вниз – это я и называю деградацией. Может быть, они считают, что идут вперед, только идут почему-то спиной. А движение спиной – это всегда движение назад. Как ни крути, это задняя скорость. Я считаю, что мужик всегда должен оставаться мужиком, всегда должен находить в себе силы справляться с любой ситуацией. Не хватает характера – закаливай.
– Где? Некоторые считают, что и война – хорошая школа для мужчин. Вы, например, своего сына отправили бы в Чечню?
– Думаю, что нет. Если нужно будет защищать Родину, я отдам сына, как бы мне тяжело ни было, не сейчас идет глупая коммерческая война. Одни делают на этой войне огромные деньги, другие – политическое имя. Моему сыну не место там. Воевать должны профессионалы. Вот, например, моему брату нравится, это его стихия, он уже шестой раз туда поехал. Своего ребенка я закалю как-нибудь по -другому.
– Будете брать с собой на охоту?
– Ну а почему нет? На охоте мужчина может показать себя во всей красе. Доказать самому себе, что еще сильный и физически здоровый. Охота – это ведь добыча пищи первобытным способом.
– Неужели вам не жалко убивать животных?
– Тех, кого мне жалко, я не убиваю. Иногда красивая косуля попадется, так я ее даже и не трогаю. Пусть живет, я люблю все красивое. У меня и женщины всегда были самые красивые.
– Влюбляясь в женщин, вы когда-нибудь пели им серенады?
– Не помню. Скорее всего, серенады не пел, хотя петь очень люблю. Я люблю настоящие песни, которые поются от души и от сердца.
– И какая у вас самая любимая?
– Самая любимая? Наверное, из кинофильма «Земля Санникова». Её там так точно, от всей души поет Олег Анофриев… Помнишь? «Вечный покой сердце вряд ли обрадует, есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь»… Все? Вопросы кончились? Теперь будем пить коньяк.
Февраль 2000 года.
…Прошло семь лет. Мы не виделись с Мицуковым практически ни разу, но мне почему-то , совсем необъяснимо почему, захотелось вновь поговорить с ним. Я нашла в Публичной библиотеке ту давнишнюю публикацию и позвонила Александру Федоровичу. Он, как и раньше, стремительно принял решение: согласен. Я приехала и привезла ему ту статью. Он пробежал ее глазами. Потом еще раз, но медленнее. А потом поднял глаза и произнес одну только фразу: «Я тебя сам найду».
Через неделю он позвонил: «Хочу задать тебе один-единственный вопрос. Приезжай завтра».
– Я готова отвечать, Александр Федорович, – сказала я , едва переступив порог его кабинета.
– Не торопись. Сначала поговорим о том, что изменилось за эти годы.
– Многое?
– Многое. Я стал корректнее в своих высказываниях. Потому что более взвешенно приходится вести сегодня бизнес, потому что изменились отношения в семье и потому что очень повзрослели дети. Теперь необходимо подгонять свой интеллект под их интеллект. У них-то он растет с бешеной прогрессией, а нам, ввиду сложившейся бытности, сложно сесть за компьютер и освоить новую программу. Допустим, мне очень тяжело заниматься изучением английского языка, для меня это просто мука. И я стою на паспортном контроле и краснею перед своими детьми, потому что не понимаю самых простых вопросов.
– Я тоже. Таможенники любят шутить на эту тему.
– А нужно просто переступить через себя и заставить. И все спокойно выучить, в любом возрасте. Приехав к дочери в Лондон, я однажды познакомился с шестидесятилетними англичанами, изучающими русский язык. В первую нашу встречу они умели только здороваться и прощаться, а во вторую мы уже общались. Вот это я называю – уровень ума и желания. Они прекрасно понимают, что за Россией огромное будущее, и надо изучать язык этой страны, ее культуру, и быстренько-быстренько помогать людям, живущим в ней, достичь культуры мирового уровня.
– Про огромное будущее России вы не случайно сказали?
– Я в этом убежден. И кто это понимает, тот абсолютно правильный человек. Такие люди думают о своих детях и вкладывают в их образование, а не в шмотки и не в машины с мотоциклами. Менталитет россиянина – отнять и поделить, и если мы хотим этот менталитет изменить, мы просто обязаны дать своим детям самое лучшее образование. Посмотрите на Казахстан. Эта страна ушла от нас в экономическом плане на десять – пятнадцать лет вперед, а почему? Да потому что Назарбаев и его администрация всех своих детей обучают в лучших университетах мира.
– Неужели вы думаете, что достойное образование наших детей способно изменить годами сложившийся в России менталитет?
– Думаю, что да, но не так скоро. Лет через 25-30 коррупции чиновничьего аппарата и силовых структур не будет. Посмотрите на сегодняшних чиновников – сколько среди них бездарей, непрофессионалов и просто тупых людей. Поэтому они иной раз и волокитят с бумагами, потому что просто не знают, что с ними делать. Они не изучали законов и не знают своих профессиональных обязанностей.
– А как вам работается с женой? Ведь последние пять лет вы с ней – компаньоны?
– Замечательно. Мне очень повезло в третьем браке. Все друзья шутят: десять лет прошло, у тебя должна быть смена караула. «Нет, – отвечаю им, – смены караула не будет». Я не чувствую пустоты, живя с этой женщиной, я не чувствую, что впереди стена. В третьем браке мне повезло больше, чем за предыдущие два. И что самое интересное – мы нашли общий язык даже в бизнесе, хотя говорят, что муж и жена сработаться не могут. А мы всем доказали, что смогли. Потому что процент доверия к жене выше, чем к любому партнеру.
– У Инги Александровны сильный характер?
– Очень. Инга – сильный, принципиальный, постоянный и ответственный человек. Сочетание таких качеств для женщины уникально.
– Почему? Потому что они мужские?
– Кто сказал, что это мужские качества? А Жанна Д`Арк? А Роза Люксембург? Эти качества свойственны сильному и умному человеку, будь он хоть мужчиной, хоть женщиной. Дуракам бесполезно давать эти качества – они их разбазарят. Беспомощные женщины вызывают у меня только сожаление. Настоящая женственность не в слабости и не в беспомощности.
– Вам не страшно от своей прин-ципиальности?
– А по -другому не выживешь. На пьедестал легче встать, чем потом на нем удержаться. Потому что на лидера всегда выпадает больше – и хорошего, и плохого. Лидер есть лидер. Пока ты бежишь в массе, тебе никто не подставит подножку и почти никто не толкнет в спину. А когда ты не в массе, ты должен быть готов ко всему.
– Спасибо за разговор, Александр Федорович. Я поняла, почему так хотелось увидеть вас.
– Так вот теперь ответь мне, я – вампир или донор? Я отдаю себя людям или поглощаю их?