+7(351) 247-5074, 247-5077 info@missiya.info

«Постановление от 20 сентября 2010-го года…», – раскатистый голос густыми накатами заполнил кабинет. Эти обертоны заставили бы зазвучать и телефонный справочник. И сам герой, главный режиссер ТЮЗа Михаил Филимонов, выглядел так, словно играл на сцене БДТ Короля Артура, никак не меньше. А я сидела за столом напротив и ощущала себя восхищенным зрителем…

Михаил Филимонов

– Любите сказки, Михаил Евгеньевич?
– С детства сказочник.

– А как удалось сохранить детскую непосредственность…
– Удалось ли? Не уверен. Вдруг посвященная детям жизнь… Мне кажется… я действительно люблю детей. Я люблю детей… оказывается.

– Внезапное прозрение?
– Давнее. С 9 класса знал, что у меня будет сын, что назову его Руслан…

– Так вы умеете читать в Книге судьбы…
– Не знаю… Думаю, это желание. Наши поступки – это сила желания.

– Так что вы хотите сказать своими сказками?
– Не только сказками. Я поставил много-много уже спектаклей… как ни странно.

– У вас есть муза, Михаил Евгеньевич?
– Ее зовут Театр.

– И вы сюда приходите за…
– И сюда, и вообще в театр… Еще студентом, когда Борис Самойович Райкин, дядя Константина Райкина, привел меня в театр… Тогда я был профессиональным спортсменом, в Москве я играл в футбол, потом увлекся самбо.

– А вы родом…
– Москвич… коренной.

– Как же вас сюда занесло?
– А это благодаря…

– театру..?
– Супруге. Театру и супруге, которая оказалась челябинкой.

– А вы мудрый?
– Нет, я не могу так сказать про себя. Мудрость – это нечто свыше, мне кажется. Мудрость – это высшая форма жизни. Поэтому самонадеянно сказать – мудр ты или нет.

– Как часто вас посещает вдохновение, как это происходит?
– Бывает… (Смеется) Прочитал вещь какую-нибудь… например, эссе Эрика – Эммануэля Шмитта «Оскар и Розовая дама», и стал утрами писать. А потом это воплотилось в театре драмы…

– То есть вам нужно от чего-то оттолкнуться?
– Да, конечно, материал нужен, который бы задел меня…

– Вас, похоже, задевают женские истории. Что в них вас так задевает?
– Что задевает?.. Женщина – более сложный организм, чем мужчина, прежде всего – психологически. Ведь недаром был матриархат, да и сейчас боятся признать, что миром правит женщина… по причине того, что она – продолжательница рода, и ей дана большая житийская мудрость и… самосохранение.

– То есть мужчины более безрассудны..?
-…это раз. И более слабы… подвержены… сердечно-сосудистым заболеваниям (Улыбается). Женщина и ее проблемы – более тонки, ранимы и в то же время природой жизни более защищены…

– А дома у вас матриархат?
– Дома демократия. Хорошая.

– А в театре?
– В ТЮЗе пока устанавливаются отношения, но здесь имеется мудрая женщина Роза Захаровна Орлова. Я пришел не ломать через колено, не устанавливать мужскую диктатуру, я хочу, чтоб была власть художественности, власть сцены над всем остальным. Главное – продукт, момент взаимоотношения актера и зрителя.

– А чем, на ваш взгляд, отличаются артисты от обычных людей?
– Их жизнь посвящена проявлению художественного образа, выявлению его из себя, из материала, создание и воплощение, они передают эмоции, ситуации, мысли, собранные из драматургии, личного опыта.

– А можно ли сказать, что в артисте больше ребенка, чем взрослого..?
– Может, так и есть, потому что артисту надо верить в то, что ты создаешь. Всерьез верить. Эта вера примиряет его с ребенком… А вы знаете, на чем театр держится?

– На чем?
– На трех «В» и на трех «Т»: три «в» – время, вера, воля, и три «т» – труд, терпение, талант. Студия Михалкова называется как? Трите.

– Ах, действительно!
– Это не мое изобретение, Георгия Товстоногова.

– Сделать спектакль и построить бизнес – не одного ли плана нужна энергия для столь разных занятий?
– Вы знаете, я раньше считал, что это все равно приложение сил, творческих энергий, сейчас думаю – это чуть другое.

– В чем?
– Ближе всего создание спектакля я отношу к рождению ребенка.

Михаил Филимонов

– Но должна быть мама…
– Драматургия. Режиссер влюбляется в Драматургию, происходит таинство внутреннего рождения, замысла спектакля, а затем вокруг собирается семья – актеры и вся постановочная группа – художники, музыкальный руководитель, балетмейстер, – которые этот замысел воплощают. Искусство-то синтетическое, то есть вбирает в себя многие виды искусств. Оно разнопланово, включает в себя умение петь, двигаться, быть оснащенным пластически – бои, фехтование… – и, конечно, ораторское искусство. Умение заразить зрителя Гришу на 16-м ряду, который засыпает.

– И что главное, что разбудит Гришу в 16-м ряду?
– Для каждого Гриши свое главное, не бывает общего. Уравнять нельзя. В этом и трудность. Возрастной адрес. Зрителя надо учитывать. Вот сложность детского театра. Они понимают все, но в каждом возрасте свой язык. Нет одного общего понимания чувства любви! Нет его. Есть много-много-много языков любви. Самым маленьким, к примеру, можно показать любовь к… варежке…

– Помню этот классный мультик.
– Или показать подросткам современных недорослей.

– Да они всегда были…
– Именно так. Мы приходим к тому, что есть всего 33 сюжета, остальное – модификации.

– Вы посчитали?
– Есть такие книги умные, например, «Алхимия слова» Яна Парандовского. Совершенно редкостная книга об искусстве. Психология, парапсихология, все, что определяет возможность влияния, все надо знать и использовать режиссеру и актеру… Особенно для восприимчивой детской аудитории, которая может быть и не восприимчивой, и даже злой, если это не по адресу. Если на детский спектакль пришли десятиклассники, они могут и закидать актеров. Сложнейшая работа с такой аудиторией, сложнейшая! Им всегда кажется, что они обязаны иметь свое мнение, и оно должно отличаться от навязываемых обществом стереотипов…

– А любимая песня у вас какая?
– Честно?

Честно.
– (поет вполголоса) «…Печальной будет эта песня, о том, как птицы прилетали. А в них охотники стреляли и убивали птиц небесных. А птицы падали на землю и умирали в час печали. А в них охотники стреляли для развлеченья и веселья…»

– Грустная какая песня.
– Она всю жизнь со мной и тормозит меня немножко. Тормозит, чтобы я осмыслял происходящее. Но вы же хотели честно.

– Сама напросилась… А, скажите, вы оптимист?
– В общем да, особенно в связи с любимой песней… (смеёмся) «…Не оптимист я обусловленный, но слишком много ноты «пси»… писал я когда-то в 18 лет.

– Правда, что ли?
– В 18 лет вдруг меня прорвало. Написал «Кони» раньше, чем Высоцкий.

– ???
– И очень похоже получилось…. Родители мои тогда разошлись, и на меня навалились дом огромный и бабушка старенькая. И вот однажды, перетаскав 4 тонны угля, сел и написал: «Кони милые, родные, вы меня снесите в даль! Снежной пылью утолите боль мою, мою печаль. С места дернули, помчали, раздирая сани те… Будто не было печали… Стойте, кони! Но уж где… Мчатся вихрем, глаз кровавей, и косясь на ездока, быстротою Русь прославя, удержи-ка их в руках…»

– …..Оооох. еще чуть-чуть и я влюблюсь…
– Это очень хорошее чувство. Вы знаете, я влюбляюсь, особенно, на репетициях. Вдруг у актера или актрисы что-то прорвало, они что-то личностное принесли на репетицию, у них слезы на глазах… И я понимаю, что начинаю влюбляться в то, что они рождают искреннее, на моих глазах. Я влюбляюсь в тех, кто умеет работать, умеет отдаваться работе.

– А вы проявляете свои чувства?
– Да! Я говорю: Прекрасно! Замечательно! Вот запомни этот миг и повтори его!

– Хвалите?
– Конечно. У меня вырывается.

Михаил Филимонов

– А когда артист никак не тянет…
– Это очень трудно. Даже сердце болеть начинает… А находишь ход, какие-то простые физические действия, выражающие суть роли, и он начинает тянуть. И тогда от сердца отходит… хорошо становится…

– Мне тоже сразу как-то легче стало, я очень рада за вас и за тех, кто с вами работает.
– А иногда не получается, и мучаешься, и мучаешься, и так, до конца не доведя, смотришь спектакль и все время стараешься поправить артиста. А иногда через несколько спектаклей роль успешней складывается. Знаете, хорошему или верному нет абсолютной точки. Это непрерывное пульсирующее состояние творчества…

– Но как в этом пульсирующем состоянии можно не сойти с ума, скажите?
– Очень просто: быть оптимистом и знать, что ты делаешь. Относиться к профессии хорошо. Любить ее.

– И понимать, что это профессия, игра. Разделять?
– Обязательно. Я этому и учу своих учеников, которые работают и здесь, в ТЮЗе, и в драмтеатре – разделять. Не отождествлять себя с ролью. Учу пониманию профессии, а суть ее – в сопереживании. Может, пример грубый, но относитесь к роли так, как будто вы сочувствуете вашей подруге в ее несчастье. Ее переживания трагически разрушающие, но вы сопереживаете ей, понимая, что это не с вами случилось. Вы просто это знаете. И вы никогда не пойдете на самоубийство, а она – может. Вот разница.

– А знаете, Михаил Евгеньевич, что раздражает в наших театрах? Обилие бытовухи и правды жизни без прикрас, заливающей зал концентрированным негативом. А в театр идешь все-таки за вдохновением…
– И вы не одиноки. А ставят такие пьесы потому, что чувствуют запрос зрителя. Значит, большинству этого надо… Но я не ставлю такую драматургию… еще пока.

– Это угроза?
– Но театр должен поднимать больные темы! Но сделать это так, чтобы… оставить надежду… Меня потрясла реакция зрителя на спектакль «На балу удачи» про Эдит Пиаф. Есть пара, которая 11 раз приезжала из Екатеринбурга! А жизнь Пиаф легкой назвать нельзя, но спектакль вызывает светлые чувства. И на «Человек, который платит» – тоже такая реакция. Одна дама прислала букет хризантем и приложила открытку с комментариями – критики отдыхают. А известный солидный человек позвонил через три дня и сказал: «Мы с женой все еще думаем над вашим спектаклем». Это дорого для меня. Глубину понимают не все, конечно. Но я уверен: как каждая книга имеет своего читателя, так и каждый спектакль найдет своего зрителя.

– Долго вынашиваете каждого «ребенка»?
– (смеется) По-разному. Вот, например, следующий мой спектакль того же Эмануэля Шмитта «Господин Ибрагим и цветы Корана» я ношу два года. Я хочу сделать пьесу.

– Про что она?
– Про еврейского мальчика, которого бросила мама, отец умер, но его усыновляет араб, владеющий магазином на этой улице. И они вдвоем создают мир цветов, мир радости, мир познания мира. Спектакль о том, что религия, вера не имеет значения, все они достойны уважения. Спектакль о любви. Только другой…

– А вы любовь разделяете?
– Это разные любови: к ребенку, к женщине, к человеку. Любовь – это высшая точка нашей жизни, и она будет помниться всю жизнь как высшая точка.

Но их много в течение жизни, даже в течение дня: что-то тронуло до слез, и я понимаю это, как любовь вырвалась…

Я бы назвал это симпатией. Любовь – более глубокое чувство – и временнО и поражающе. Любовей не много за жизнь человеческую… 

Pin It on Pinterest

Share This