АТОМНОЕ СЕРДЦЕ РОССИИ
Производственному объединению «Маяк» – 70 лет
текст: Лана Литвер
фото: Родион Платонов,
служба по связям с общественностью ПО «Маяк»
ДОСТОЯНИЕ СТРАНЫ
В середине сороковых годов прошлого века на берегу озера Иртяш, в красивом диком лесу стоял крошечный посёлок Старая Теча. Когда-то он был основан для демидовского железоделательного завода, позже стал рабочим посёлком при корундовой фабрике, на которой делали порошок для полировки оружейных стволов.
Осенью 1945 года жизнь посёлка изменилась навсегда: приехали первые строители атомного завода. Никто из местных жителей, никто из строителей, да что там — никто из руководителей государства, которые направили сюда людей, не мог тогда и предположить, что сейчас в этой точке нашей страны совершится поворот в мировой истории.
Здесь, на Южном Урале, будет запущен первый ядерный реактор, отсюда начнётся развитие отечественной атомной промышленности.
Письмо Верховному Главнокомандующему
…Лейтенант Георгий Флёров до войны был физиком-ядерщиком в Ленинградском физико-техническом институте, знаменитом ЛФТИ — вотчине академика А.Ф. Иоффе, известном тем, что там работал весь цвет советской физики. Как и других учёных, Флёрова призвали на фронт, и служил он младшим техником-лейтенантом ВВС, специалистом по обслуживанию бортового оборудования боевых самолётов. По военным делам Флёров оказался в Казани, куда был эвакуирован его родной институт, он зашёл к коллегам, пролистал последнюю специальную периодику и обнаружил отсутствие каких-либо научных статей по ядерной физике. Как будто их нарочно изъяли и запретили к публикации.
Георгий Флёров был не только учёным-энтузиастом, но и до безрассудства смелым человеком. Он истолковал молчание по ядерной проблеме по-своему. И поделился своими соображениями в письме к товарищу Сталину:
«Во всех иностранных журналах полное отсутствие каких-либо работ по этому вопросу, — писал молодой физик. — Наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идёт сейчас за границей… Единственное, что делает урановые проекты фантастическими, — это слишком большая перспективность в случае удачного решения задачи. В военной технике произойдёт самая настоящая революция. … Я надеюсь, Вы мне поможете пробить стену молчания, так как это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду, когда удастся решить задачу в Германии, Англии и США.»
Флёров настаивал на том, что необходимо срочно продолжить работы по ядерному проекту, которые вёл ЛФТИ и которые были заморожены войной (его коллеги Игорь Курчатов и Анатолий Александров, например, служили на Черноморском флоте — размагничивали советские военные корабли, чтобы те оставались неуязвимыми для магнитных мин противника).
Георгий Флёров сумел простыми словами объяснить вождю, какая сокрушительная мощность выделяется при делении ядер урана, пояснил, что в мире ведётся работа по созданию оружия на базе этой силы и добавил, что если мы срочно не возобновим научную деятельность, то останемся безоружными перед остальным миром.
Письмо лейтенанта Флёрова попало к Лаврентию Берия. Он потребовал оперативно подтвердить выводы разведданными. И информация начала поступать: в Германии заканчивается строительство ядерного реактора, Англия и США ещё в 1941 году заключили тайный договор о совместном создании атомного оружия… Накопилось критическое количество фактов, и молчать было нельзя. Всё сошлось в точку принятия решения. Летом 1942 года Сталин, выслушав доклад по данной теме, сказал два слова: «Надо делать.»
Лаборатория №2
1942 год. Самый тяжёлый год войны. В августе из действующей армии демобилизуют Флёрова, начинают собирать с фронтов и остальных физиков-ядерщиков. 28 сентября 1942 года выходит постановление Государственного Комитета Обороны «Об организации работ по урану». В Казани организована «Лаборатория № 2» для исследования ядра урана и использования его в военных целях. В марте 1943 года начальником лаборатории был назначен Игорь Курчатов. Так стартовал проект советской атомной бомбы, который позже назовут «Атомным проектом».
Примечательно, что в это же время на другой половине земного шара, буквально с разницей в месяц, Роберт Оппенгеймер был назначен руководителем «Манхэттенского проекта» (так назывался в США проект по созданию атомного оружия). Только Курчатов начинал с нуля, в Казани, в эвакуации, а в Манхэттене над ядерной проблемой трудилась целая университетская лаборатория, где были собраны блестящие умы Европы и Америки.
Из-за границы к Курчатову стали стекаться сверхсекретные данные разведки с отметкой «Только тебе и больше никому». Он жадно изучал информацию и со временем даже начал писать задания разведке: ответы на какие вопросы нужно найти. Физики-ядерщики под руководством Курчатова стремительными темпами выходили на создание атомной бомбы, геологи неутомимо вели разведку урановых месторождений.
К концу Великой Отечественной войны советские учёные имели представление, что наиболее доступный вариант атомного оружия — плутониевая бомба, для её создания нужно построить ядерный реактор, найти и освоить месторождения урана, графита и многих других материалов. Но атомной промышленности, способной создавать оружие, в Советском Союзе не существовало.
Хозяин мира
1945 год. Потсдамская конференция. Главы трёх государств-союзников собрались, чтобы подвести итог войны и поделить мир. Как вспоминает Черчилль в своих мемуарах, оставшись один на один со Сталиным, Гарри Трумэн сказал: «Мы произвели успешное испытание сверхмощного оружия. Оружия, которого нет больше нигде в мире». — «Поздравляю», — сказал Сталин и даже, как показалось автору воспоминаний, обрадовался. «Дядюшка Джо не в курсе», — так истолковал реакцию Трумэн.
Дядюшка Джо, конечно, был в курсе и прекрасно видел, что новый американский президент, этот неуёмный американский ястреб, ведёт себя как хозяин мира. После этого разговора Сталин сказал Молотову: «Надо Курчатова поторопить».
6 и 9 августа 1945 года американцы отбомбили Хиросиму и Нагасаки. Сталин понимал, что следующая цель — Советский Союз.
Через девять дней после японских бомбардировок, 20 августа 1945 года, Государственный Комитет Обороны создаёт Специальный комитет, наделённый особыми чрезвычайными полномочиями для решения любых проблем «Атомного проекта». В этот день было положено начало развитию атомной промышленности и производства атомного оружия в Советском Союзе. Председателем Специального комитета стал Лаврентий Берия.
Специальный комитет
В составе Специального комитета было организовано Первое Главное Управление. Его начальник — Борис Львович Ванников, легендарный нарком вооружений, которого в 1930-е арестовали, причислили к врагам народа, лишили всех званий и регалий, довели до инвалидности, а когда началась война, Сталин лично распорядился вернуть его из застенков и назначить наркомом, который обеспечивал оружием и боеприпасами воюющую армию огромной страны.
Этот человек и возглавил Первое Главное Управление, которое станет прототипом Минатома, а позже — Росатома. Как показали последующие события, Сталин сделал правильный выбор. «Атомный проект» обрёл незаурядного организатора производства, способного в самой экстремальной ситуации добиться результата, не останавливаясь при этом ни перед какими затратами и жертвами.
В состав Специального комитета требовался физик. И вот какая любопытная подробность: все великие физики,
сославшись на возраст и здоровье, отказались. Они понимали, что стране, разрушенной войной, аграрной по сравнению с сильнейшими мировыми державами, потребуются десятилетия, чтобы освоить атомную энергию. Они понимали, что им не хватит жизни, чтобы воплотить эти идеи.
Искали молодого, амбициозного, бесстрашного. Из кипы личных дел остались две папки: Абрам Исаакович Алиханов и Игорь Васильевич Курчатов. Оба — физики-ядерщики. Обоим не было и сорока. Трудно сказать, какими конкретно доводами руководствовались государственные правители, но членом Специального комитета избрали дерзкого и пробивного Курчатова, хотя у Алиханова были серьёзные научные преимущества.
Так Игорь Курчатов стал руководителем всей научной части «Атомного проекта». Ему дали очень простое задание: напиши, что нужно сделать, и когда мы будем иметь атомную бомбу. И дали для изучения толстенную американскую книгу под редакцией Смитта, выпущенную после бомбардировки японских городов. В этом труде было подробнейшим образом описано всё, что учёным пришлось пройти по научной и технической части, чтобы в результате создать бомбу. По-видимому, авторы полагали, что в этом нет никакого секрета, потому что по прочтении этих материалов любой учёный и любой политик должен был осознать, что никому больше этот трудный путь не пройти.
Курчатов изучил опыт коллег и резюмировал: «В Советском Союзе разведанных месторождений урана нет. Добычи урана нет. Обогащения урана нет. Производства металлического урана нет. Производства тяжёлой воды нет.« И ещё десяток «нет». И закончил: «Если создание атомной бомбы для государства — задача номер один, и оно намерено на её реализацию направить все имеющиеся силы и средства, то за два с половиной — три года атомную бомбу создать можно.»
Точка «Т» на карте страны
Где строить завод? Долго не спорили: на Урале. Аргументов «за» было несколько: эта местность находится далеко от границ, сюда эвакуированы крупные промышленные предприятия с опытными производственными кадрами, здесь два крупных научно-технических центра — Челябинск и Свердловск, и кроме того, много озёр — а значит, воды, необходимой для работы реактора.
На самолёте марки «Дуглас» произвели аэрофотосъёмку местности, предупредив местные власти, что «целью съёмки является улучшение землепользования и повышение урожайности». Выбрали четыре точки: Чебаркуль, разъезд Маук, пойма реки Уфы в районе Кыштыма и озеро Иртяш.
Иртяш уступал другим по режимным соображениям. Комиссия его не рекомендовала. Слишком характерные очертания озера, рядом два города — Кыштым и Касли, не выселишь. Поначалу искали три точки для строительства трёх разных объектов по аналогии с Манхэттенским проектом. Курчатов настаивал на том, что нужен один. На Специальном Совете шёл страшный спор. Считая режимные соображения недостаточно убедительными, Курчатов сам пошёл к Берия и убедил его утвердить объект на озере Иртяш.
Рассекречено постановление Совета народных комиссаров под грифом «Сов. Секретно — Особая папка»: «Для строительства завода № 817 утвердить точку «Т». Так был обозначен в акте выбора будущий город Озёрск. Полторы строчки. Всего полторы строчки. Метеорологи уточнили расположение: рабочий посёлок — на Иртяше, завод — на соседнем озере Кызыл-Таш. Так и было реализовано.
Историки замечают, что выбор одной точки «Т» именно здесь, на Иртяше, был гениальным решением, как минимум, по двум причинам. Никто тогда даже приблизительно не мог предвидеть риски и последствия атомного производства. Утверди тогда правительство другую из предложенных точек — это была бы не Теча, которая уходит в Северный Ледовитый океан, а пойма реки Уфы — Ока, Волга, Каспийское море. Последствия могли быть на порядок серьёзнее.
И второе. Поначалу атомщики планировали построить один реактор, но впоследствии на «Маяке» одновременно работали семь, и все они охлаждались водой озёра Кызыл-Таш. Где взять столько воды? Рядом Иртяш, в который сбрасывают воду Большая Нанога, Малая Нанога, Большие Касли, Малые Касли, и ещё ряд озёр, которые расположены выше. Это обеспечило комбинату возможность создать здесь необходимый запас водных ресурсов для получения ядерных материалов, которые сделали страну великой ядерной державой.
Завод №817
Обеспечение строительства было поручено НКВД, а точнее, одной из наиболее мощных строительных организаций страны — «Челябметаллургстрою« НКВД СССР, возглавляемой Яковом Рапопортом. Её основу составляла пятая сапёрная армия, переброшенная на Южный Урал из-под Сталинграда в конце 1941 года на строительство Челябинского металлургического завода.
Первый ядерный реактор и первый город атомщиков осенью 1945 года начали строить сорок тысяч заключённых.
Но размещение строителей буквально в чистом поле, бездорожье, отсутствие электричества, гигантский объём работ в сложной местности, сверхсрочность и строжайшая секретность задания — это было не самое сложное. Главной и самой трудноразрешимой задачей был собственно проект уникального промышленного объекта. История индустриального строительства не знала ничего даже приблизительно похожего на ядерный реактор.
Разрабатывать проектно-сметную документацию поручили крупнейшему проектному институту страны — Ленинградскому Государственному Специальному Проектному Институту (ГСП И) № 11. Задание содержало три объекта: «А», «Б» и «В». Объект «А» — ядерный реактор. Объект «Б» — радиохимический завод, чтобы из облучённого урана извлечь плутоний. Объект «В» — химико-металлургический завод, чтобы из плутония сделать металл и получить ядерный заряд.
На самой высокой точке южного берега озера Кызыл-Таш начали копать котлован под первый ядерный реактор: 80 метров в ширину, 80 метров в длину и 8 метров в глубину. Главный инженер «Челябметаллургстроя» Василий Сапрыкин писал потом в своей книге: «Когда я получил задание, я не мог представить, что предстоит построить. Для чего может быть нужен такой котлован?».
Ленинградский проектный институт запросил конструкцию реактора. Кто может разработать конструкцию, в которую помещается сто тонн урана, и происходит та же цепная ядерная реакция, что и в атомной бомбе, только с маленькой поправкой: реактор не должен взорваться. Процесс должен быть стационарным, а главное — управляемым. Да, физики теоретически понимали, как это сделать, и Курчатов в декабре 1945 года в своей лаборатории № 2 даже запустил опытный реактор «Ф-1». Но как это сделать на промышленном объекте? Кто может спроектировать то, чего вообще никогда не существовало?
Разрабатывать конструкцию поручили Центральному научному институту химической промышленности «НИИХимМаш», который проектировал первые химические заводы.
«Вот вам картинки», — сказали директору института Николаю Доллежалю и вручили снимки американского реактора.
Тысяча тонн графита. Графит пронизывают 1 200 скважин. В каждую скважину вставляется тонкостенная алюминиевая труба длиной 16-18 метров. Каждую трубу, в которую загружается уран, надо закрепить на идеальной оси, компенсировать термические деформации (при температуре 320 градусов), индивидуально подать воду на охлаждение, измерить расход воды, измерить температуру воды на выходе, убедиться, что труба герметичная и вода не уходит мимо… И вот сидит химик Доллежаль, видит, какие деформации, какие нагрузки… и не понимает, как решить все эти вопросы. И картинки американские не помогают. Нет решения.
Николай Доллежаль записался на приём к Игорю Курчатову, чтобы попросить перенести срок сдачи проекта. Ждал в соседнем кабинете, пока его примут. Атмосфера рабочая: спички, папиросы, бумаги… Коробкой спичек Доллежаль постукивал по столу. Спички подпрыгивали и вставали. А почему, собственно, реактор должен быть горизонтальным? — вдруг понимает директор «НИИХимМаша.» — Почему не вертикальным? И сразу решаются один за другим вопросы: и об идеальной оси, и конец трубы может быть не закреплён, и… Доллежаль встал и вышел из кабинета, так и не попав к Курчатову на приём. За две ночи учёные сделали эскизный проект. На Техническом Совете Доллежаль предложил вертикальную модель ядерного реактора.
И в этот момент понял, что может быть арестован и не вернуться домой ни сегодня, ни когда-либо вообще.
«Тебе какое задание дали? Тебе же все картинки привезли! В Америке три реактора пашут и все — горизонтальные! Что ты изобретаешь тут?!» — спросил Ванников. Встал Курчатов. Обсудили. Дали задание другим проектным институтам: было сделано три горизонтальных варианта и два вертикальных. В конце концов, вышло постановление Совета народных комиссаров: строить вертикальный уран-графитовый реактор.
С этого момента вся мировая технология реакторостроения только вертикальная. Сейчас серийно в промышленных целях строят только вертикальные реакторы.
Город заложён
Гражданские инженерно-технические работники зимой размещались на утеплённых летних верандах пионерского лагеря на озере Иртяш. Веранду делили на две половины, в каждой было по одиннадцать кроватей и одной печке. На тесноту мало кто обращал внимание. После ненормированного рабочего дня на сильном морозе люди были рады теплу. Но долго так продолжаться не могло.
11 марта 1946 года по указанию начальника 11-го строительного района старший прораб И.Я. Клочко был направлен с промплощадки в посёлок Старая Теча готовить базу для строительства города, который через пятьдесят лет назовут Озёрском.
Прибыло тридцать человек с инструментом и сухим пайком. Началось оборудование жилья в сараях корундовой фабрики и Старой Течи. И. Я. Клочко принял и занял все помещения фабрики, а потом и домики по косогору посёлка рудоуправления. В единственном его одноэтажном кирпичном здании размещались отделы управления строительства.
Весной 1946 года гражданские руководители строительства переехали на частные квартиры в посёлок Старая Теча, расположенный за демидовской плотиной. Помещение бывшего цеха корундовой фабрики, где выпускали наждак «минутник», быстро переоборудовали под баню.
Остро давал о себе знать недостаток хлеба. После долгих поисков нашли развалившуюся хлебопекарню в Кыштыме. Из-за отсутствия дорог строителям приходилось ходить пешком за хлебом с озера Кызыл-Таш в Нижний Кыштым почти десять километров.
…Уже в 1948 году начнёт строиться драматический театр! Ещё жили в общежитиях, спали на двухъярусных кроватях, но уже выписывали из Москвы и Ленинграда артистов и музыкантов. В засекреченном, изолированном от страны городе играл академический симфонический оркестр, набранный из лучших выпускников столичных консерваторий.
Так начиналось строительство города, который войдёт в историю как первый атомный город страны — Челябинск-40, позже Челябинск-65, ныне — Озёрск.
Американский план Dropshot
Вертикальному реактору был нужен котлован не на восемь метров глубиной, а почти в семь раз глубже — на пятьдесят три метра. Но график ввода завода № 817 в эксплуатацию и сроки испытания первой бомбы никто не отменял и не отодвигал.
На первых порах котлован взрывали, но после отметки в 24 метра единственной механизацией труда был отбойный молоток. 57 тысяч заключённых и ещё около 20 тысяч вольнонаёмных работали на стройке. На тележках по серпантину везли землю наверх, грузили на повозки (конный парк — три тысячи лошадей), и те увозили за три километра. Котлован копали и сварщики, и монтировщики, и технологи, и инженеры, и даже заместитель начальника строительства № 859 и главный инженер стройки инженер-полковник В.А. Сапрыкин. Заканчивался 1946 год. Люди сосредоточенно, изнурительно, без отдыха вгрызались в землю. Сроки строительства были сорваны.
В июле 1947 года прибыла комиссия из Москвы. По её выводам позднее за срыв сроков строительства был снят с должности начальник Строительства № 859 Яков Рапопорт и директор комбината Ефим Славский. Комбинат возглавил директор «Уралмаша» Борис Музруков.
Срочно! Безотлагательно! Немедленно! — требовала Москва. Выбора у страны не было. Уже была известна американская программа бомбардировки советских городов Dropshot:
1946 год — семь бомб по Москве и Подмосковью.
1948 — пятьдесят бомб по двадцати городам Советского Союза
1948 — двести бомб по ста двадцати городам
1949 — триста бомб по двумстам городам.
Для бомбы требовалось минимум восемь килограммов чистого плутония. Проектная производительность реактора составляла сто граммов плутония в сутки. Но вместо работающего ядерного реактора у страны был пока только беспрецедентной глубины котлован под него. На стройку стянули ещё десять тысяч заключённых из системы ГУЛАГ: «ОмскСтрой», «СоликамскСтрой»…
«Можно критиковать Лаврентия Берия, как угодно, — говорят сейчас ветераны «Маяка». — Но когда над тобой висят двести бомб, и неизвестно, когда они начнут падать… Когда в Америке уже заканчивают разработку и производство трёх крупнейших бомбардировщиков «В-9» с необходимой дальностью полёта, которые донесли бы эти бомбы до нашей страны… Выхода не было — над страной нависла угроза полного уничтожения»,
Первый реактор был построен за один год и восемь месяцев. 1 июня 1948 года объект «А» принят в эксплуатацию Базой-10.
Первый физический пуск
Седьмого июня 1948 года провели первый физический пуск. Уран грузили неделю — с первого по седьмое июня 1948 года, вручную, брали блоки поштучно и грузили все: и Ванников, и Курчатов…
Нужно было ответить на два вопроса. Первый: в этом реакторе возможно возбудить ядерную реакцию? Второй: если реакция возможна, она будет управляема или нет?
В расчётах Курчатов был уверен на сто процентов. Но как реализованы все технические требования? Производство особо чистого урана требовало технологического процесса такой исключительной сложности, который никогда до этого не был испытан. Ко всему, что влияет на нейтронный поток, требования предъявлялись наивысочайшие, каких ни советская промышленность, ни наука не знали. Точность систем оборудования, чистота материалов измерялись тысячными долями. Коэффициент размножения нейтронов должен составлять 1,035. Не 1,032. И не 1,05. На три тысячных меньше — и реактор как промышленная установка работать не будет, вспыхнет и погаснет. Если на одну сотую больше — реактор взорвётся, и никакая защита не поможет.
Сам Игорь Курчатов сел за пульт управления реактором. Рядом сел Иван Емельянов, который разработал СУЗ — систему управления и защиты реактора. Емельянов вспоминал в своей книге, что когда они закончили работу, он три дня ходил за Курчатовым, чтобы тот подписал акт о том, что система готова. «Отстань! — говорил ему Курчатов. — Физический пуск проведём, живы останемся — подпишем».
Сделали первый физический пуск, оба ответа положительные. Второй пуск через три дня с охлаждением. Вся система управления и контроля работает, как предписано. Так впервые на евроазиатском континенте был реализован секретный и рискованный проект: управляемая ядерная реакция.
17 июня 1948 года в оперативном журнале начальников смен Курчатов сделал запись: «Начальникам смен! Предупреждаю, что в случае остановки подачи воды будет взрыв, поэтому ни при каких обстоятельствах не должна быть прекращена подача воды. Необходимо следить за уровнем воды в баках и за работой насосных станций».
19 июня 1948 года в 12 часов 45 минут Курчатов дал разрешение на подъем мощности. 14 часов 45 минут реактор вышел на проектную мощность. Это день считается днём рождения комбината. Очень символично: день рождения «Маяка« — не дата приказа о начале строительства, а день, когда реактор вышел на проектную мощность.
Первую партию урана после необходимой выдержки в бассейнах отправили на завод «Б» (заводы «А» и «Б» строились одновременно) — на радиохимическое производство. 22 декабря 1948 года завод «Б» начал переработку облучённого урана.
Завод «Б»: где плутоний?
Нам следует подробнее остановиться на объекте под названием «Завод «Б». Пуск ядерного реактора — это только начало процесса получения начинки для атомной бомбы. Из облучённых в реакторе урановых блочков в результате цепи химических процессов необходимо выделить микроскопическое количество плутония. Для этого параллельно с первым реактором строили радиохимический завод, на котором должны были происходить выделение и очистка плутония от примесей. После чего полуфабрикат передавался на металлургический, третий по счёту, завод (объект «В»), где предполагалось получать плутоний в металлическом виде.
Завод «Б» — первый завод в истории советской промышленности, на котором был полностью исключён контакт человека с продукцией, которую перерабатывает предприятие. Условия переработки облучённого радиоактивного урана предполагали абсолютную герметичность и изолированность. Таких проблем советская химическая промышленность никогда не решала. Из-за высокого уровня радиоактивности, высокой степени токсичности, высоких температур все контрольные и управленческие функции можно было осуществлять только дистанционно или автоматически.
И вторая, не менее сложная задача, которую ставила наука перед промышленностью: продукты, которые получатся, должны иметь чистоту химического состава с точностью до десятитысячных долей процента. В плутонии, который следовало добыть, должны происходить процессы цепной ядерной реакции: будут «работать» нейтроны, будут вылетать из одного ядра, делить другие ядра — и этот процесс должен происходить чисто, ровно, без помех. Присутствие в плутонии посторонних элементов недопустимо. Такой степени чистоты химического продукта, который надо в результате получить, ни наука, ни промышленность до сей поры не знали. Все советские институты прикладной, академической, какой угодно химии, но главным образом Радиевый институт Академии наук СССР (РИАН) под руководством академика В. Г. Хлопина, основателя отечественной радиохимии, работали над созданием технологии по извлечению плутония из облучённого урана. Всё равно что из ведра извлечь зёрнышко риса, которое лежит на дне.
Учёные решили эту задачу, и в декабре 1948 года на комбинате было запущено радиохимическое производство. 22 декабря загрузили первую партию облучённого урана, прогнали через весь цикл переработки — это процесс многоэтапный и занимает несколько часов — а плутония нет. НКВД спрашивает: где?
Запустили вторую партию — пошёл технологический процесc, завершился — на выходе плутония нет. Почему нет? Где? И только в результате третьего процесса — появились следы плутония. Оказалось, что этот химический элемент имеет свойство полностью отложиться на поверхностях всего оборудования. Он остался на стенках, баках, трубах… Никто этого не мог предусмотреть. Всё делалось впервые в истории.
Это первый в истории страны опыт. Это стало большой научной проблемой. И таких вопросов, которые приходилось решать впервые, была масса. Вся наука была мобилизована, все академики, профессура, герои труда сидели здесь, на «Маяке», и мозговали, как эту задачу решать. Конечно, решили, в конце концов. И таких задач новорождённая атомная промышленность выдавала очень много, особенно в первые годы. Всё было впервые и вновь.
Испытание
США совместно с Великобританией, аккумулировав силы бежавших от фашизма лучших учёных мира, четыре года шли к созданию атомной бомбы. На «Маяке» этот путь прошли так же, за четыре года, но собственными силами и с другой стартовой позиции.
Это был без преувеличения инженерный, научный и человеческий подвиг. Физики-ядерщики, строители, инженеры, грузчики, сварщики, химики — все, кого собрал «Атомный проект» в этом пока безымянном, строго засекреченном месте на берегу двух озёр, сделали невероятное за непостижимо короткий срок: произвели оружейный плутоний и изготовили детали зарядов для первых советских атомных бомб.
Секретное испытание первой советской атомной бомбы состоялось 29 августа 1949 года. Американцы зафиксировали следы взрыва в воздухе над Камчаткой. Стало понятно, что безвозмездный удар по Советскому Союзу с этого момента невозможен.
Когда Советский Союз испытал первую атомную бомбу, Гарри Трумэн дал задание своим учёным создать водородную бомбу, которая в сотни раз сильнее. Наши учёные начали двигаться в том же направлении.
За девять месяцев здесь, на «Маяке», построили новый ядерный реактор с совершенно другими нейтронно-физическими характеристиками. Наработали химический элемент тритий, изготовили специальный компонент, отправили в Саров, там сделали ядерный заряд. И на Семипалатинском полигоне уже в 1953 году испытали первую водородную бомбу. Первую в мире.
Когда водородная бомба прошла испытания и была принята на вооружение, комбинат «Маяк» начал в промышленных масштабах производить компоненты и для термоядерного оружия. Подчеркнём, на «Маяке« и только на «Маяке» занимались производством компонентов и для водородной бомбы. И занимаются до сих пор.
Сейчас наука и промышленность работают над термоядерным синтезом для энергетики — а для этого нужен тритий, которого на «Маяке» наработано достаточно. Два реактора до сих пор работают. Мало того, что они универсальные (то есть нарабатывают любую изотопную продукцию) — это единственные в мире уникальные реакторы. В них соединены пять разных физических характеристик производства изотопов, в других странах мира для каждого обычно возводится отдельный реактор. Реакторы на «Маяке» выше всех существующих в мире по своим нейтронно-физическим характеристикам.
После Великой Отечественной войны, секретные оборонные предприятия по производству ракетно-ядерного оружия на Южном Урале работали так, словно война и не кончалась. Огромный вклад в осуществление «Атомного проекта» и создание атомного щита, внесло производственное объединение «Маяк«, с которого и началась, по существу, атомная промышленность в России.
Судьба ядерных реакторов
Очень быстро стало понятно, что одним реактором и одной бомбой не обойтись. В 1950 году на комбинате запущен второй реактор, в два раза мощнее первого. В 1951 году — ещё два реактора, в 1953 — ещё один. При этом подоспел и был запущен первый тяжеловодный реактор, который построил Алиханов.
Всего с 1948-го до 1953 года было построено шесть реакторов: уран-графитовые «А», «АВ-1», «АВ-2», «АВ-3», «АИ», тяжеловодный «ОК — 180». Такова была потребность государства в расширении арсенала ядерных материалов. Так работала гонка вооружений.
Известно, к чему привела эта гонка: с одной стороны — Советский Союз, а с другой — Америка, Англия, Франция, Германия — наработали столько ядерных материалов, что на каждого жителя Земли приходилось примерно по две с половиной тонны взрывчатки в тротиловом эквиваленте. Период полураспада плутония-239 — 22 тысячи лет. Однажды наработанный, он уже не исчезнет. Наработанным плутонием можно уничтожить Землю пять раз.
В 1963 году четыре ядерные державы (США, СССР, Англия и Франция, кроме Китая) подписали меморандум о прекращении испытаний ядерного оружия (в атмосфере, на земле и под водой) и об обеспечении нераспространения ядерных технологий. Испытывать ядерное оружие и проводить мирные ядерные взрывы можно было только под землёй.
Производство оружейных ядерных материалов было прекращено только в конце 1980-х годов.
Реакторы остановили не сразу, это технически очень сложная задача. По каждому реактору разрабатывалась программа по выводу из эксплуатации, при этом требовалось обеспечить его ядерную и радиационную безопасность на длительный период. Ни один реактор не захоронен окончательно — все они находятся в состоянии так называемой длительной выдержки. Каждый из них под контролем. Уже найдены технические решения, чтобы реактор и через тысячу лет оставался безопасным. Ежегодно бригада специалистов-ядерщиков из Америки проверяет, что наши реакторы не расконсервированы для возобновления производства плутония. Российские эксперты аналогично инспектируют американцев.
Реакторы, благодаря которым была предотвращена новая мировая война, реакторы, которые на «Маяке» любовно называли «Аннушками», отработали своё. Они отслужили по 36-39 лет. Производство оружейного плутония закончилось.
Сейчас на заводе работают только два реактора: «Руслан» и «Людмила». Это величайшее достижение советской науки и техники. Таких реакторов в мире больше нет.
Мирный атом
Ещё в 1948 году Совет министров СССР поручил заводу № 817 производство изотопов. В штат первого реактора сразу была включена группа физиков, работавшая над проблемой изготовления и производства изотопов. Тогда не было даже такого словосочетания — «мирный атом», но это был именно он.
Изотопы нужны были для научных целей. Знаменитый академик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, тот самый Зубр из романа Даниила Гранина, получал с «Маяка» радиоактивные продукты, извлекал в своей лаборатории нужные изотопы, изучал их влияние на биологические процессы… В один прекрасный день его лабораторию вместе со специалистами привезли на «Маяк» и на этой базе организовали производство. Сегодня это мощный Завод радиоактивных изотопов.
Из всех радиоактивных продуктов, полученных при переработке отработавшего ядерного топлива атомных электростанций, извлекают полезные радионуклииды и готовят препараты для радиоизотопного производства. Их фасуют по нужному количеству и упаковывают в металлические цилиндрики — источники ионизирующего излучения. Такие источники комбинат производит с 1948 года. В советские годы изотопная продукция относилась к товарам народного потребления: в отличие от оборонной продукции, не требовала финансирования из бюджета, а наоборот, приносила доход.
«Маяк» и новая команда
Михаил Похлебаев пришёл на «Маяк» в очень сложное для предприятия время.
До этого он работал заместителем руководителя Департамента промышленности ядерных боеприпасов Минатома России, успешно руководил ФГУП «Приборостроительный завод» в городе Трёхгорный. Он из тех директоров, которых называют элитой отечественного оборонно-промышленного комплекса. Поэтому глава Росатома Сергей Кириенко в ноябре 2014 года, когда нужно было безотлагательно принимать решение по «Маяку», именно Похлебаева вызвал в Москву на серьёзный разговор. На предложение Кириенко Михаил Иванович ответил сразу.
Я долго думал, прежде чем ответить Сергею Владиленовичу, — признавался он. — Спрашивал себя, справлюсь ли. Когда пришло точное понимание, что справлюсь, согласился на его предложение возглавить предприятие. Был момент, когда я понял, что отказаться не имею права.
Михаил Иванович аккуратно подбирал слова, когда отвечал на этот вопрос.
Это миф — что директора оборонных предприятий сделаны из стали, что преданное служение Родине вытесняет эмоции и делает человека бесчувственным: «Собрались в Трёхгорном, перед отъездом в Озёрск, бокалы с шампанским подняли, а у меня ком в горле…», — так рассказывал Михаил Иванович о моменте расставания с коллективом приборостроительного завода.
Похлебаев согласился, потому что характер такой — неуспокоенный, страстный, готовый отвечать на вызовы. Потому что это коренная мужская черта — брать на себя ответственность, не останавливаться. Михаил Похлебаев живёт на очень высокой скорости, органичной для него. Он заряжает собой воздух. Его коллеги и партнёры отмечают, что его стремительность неуловимо передаётся всем, кто рядом.
Первое с чего начал Михаил Иванович — это формирование новой управленческой команды. Он пригласил на ключевые должности управления предприятием и заводами молодых и перспективных специалистов, прошедших хорошую школу не только на «Маяке» и в атомной отрасли, но и в Госкорпорации «Росатом». По крупицам формировалась новая команда «Маяка», которая за три года совершила, казалось бы, невозможное.
По основным направлениям оборонного предприятия новая команда сформировала стратегию развития. Это касается и гражданского направления, главным образом, производства изотопов и переработки отработавшего ядерного топлива — уникальных компетенций «Маяка».
Изотопы
Доход ПО «Маяк» от продажи источников ионизирующего излучения составляет два миллиарда рублей в год. Половина всех радиоактивных изотопов, используемых в России, производится на «Маяке». Отечественные изотопы занимают двадцать процентов мирового рынка изотопов.
Сейчас источники ионизирующего излучения у «Маяка» покупают, как нефть и газ — ими заправляют облучательные установки. Лучевая терапия и диагностика, обеззараживание медицинских инструментов, помещений и оборудования, борьба с вредителями и микробами в сельском хозяйстве, диагностика сложнейшего промышленного оборудования, контроль качества продукции — вот далеко не полный перечень сфер применения источников ионизирующего излучения. Более трехсот наименований этой продукции производятся в Озёрске.
Генеральный директор «Маяка» Михаил Похлебаев впервые в истории комбината ставит новую задачу: не просто продавать источники излучения как сырьё, а создать на комбинате центр облучательных технологий — производить самостоятельно современное, новое оборудование для облучения и впоследствии брать источники на сервисное обслуживание.
Кроме того, по стратегии развития, «Маяк» встроится в медицинский кластер «Росатома», разговоры о котором идут давно. «Маяк» вышел на получение уникальной сырьевой составляющей для препарата, который станет прорывом в борьбе с раковыми заболеваниями. «Сейчас мы завершаем работу, чтобы вывести препарат на рынок, а рынок будет гигантский», — говорит он.
Отработавшее ядерное топливо
На сегодняшний день перевозки ОЯТ выполняются железнодорожным, автомобильным, морским и воздушным транспортом. Транспортировка ОЯТ на «Маяк» осуществляется с помощью специально разработанных, испытанных и сертифицированных контейнеров, обеспечивающих необходимый уровень радиационной и физической защиты топлива, а также достаточный уровень отвода тепла в окружающую среду. Здесь топливные сборки разгружаются и перерабатываются. Металл, из которого изготовлены оболочки твэлов, отправляется на хранение. Выделенный уран повторно отправляется на изготовление новых топливных сборок для атомных электростанций, а продукты его деления можно использовать как изотопы.
«Маяк» нашёл возможности и совершил полное переоснащение производственного процесса переработки отработанного ядерного топлива. Михаил Похлебаев по праву гордится тем, что буквально в прошлом году «Маяк» стал единственным в мире предприятием, которое может принять на переработку практически все виды отработанного ядерного топлива, все топливные композиции. Это результат огромной, напряжённой работы последних лет.
Так, благодаря капитальной модернизации завод РТ-1 приступил к переработке топливных сборок с реакторов ВВЭР-1000, которые на полтора метра длиннее прежней версии сборок и требуют качественно другого оборудования, транспорта, подъемных механизмов, параметров бассейна и так далее. В конце прошлого-начале этого года РТ-1 начал принимать с Белоярской АЭС топливо с реактора АБМ — «Атом мирный большой», и это тоже большая победа «Маяка».
«Маяк» перерабатывает все виды отработавшего ядерного топлива: с ледоколов, атомных подводных лодок, атомных электростанций, топливо исследовательских реакторов. И больше в мире нет завода с аналогичными компетенциями.
Для государства переработка продуктов атомных электростанций выгодна и перспективна. Политика «Росатома« направлена на увеличение потока отработанного ядерного топлива на «Маяк«, потому что это самый грамотный и экологичный способ обращения с топливом.
Я пришёл на предприятие, чтобы через семь-десять лет сделать «Маяк» финансово устойчивым, активно развивающимся предприятием, — говорит Михаил Похлебаев. — Кроме того, мы работаем, чтобы поменять его облик, чтобы и снаружи, и внутри «Маяк» сделать красивее. Уже через пару лет вы «Маяк» не узнаете. Это будет предприятие совершенно другого уровня. Перед нами стоят грандиозные задачи по реализации инновационных и строительных проектов. Я чувствую, что «Маяку» и Озёрску нужна моя помощь как руководителя и как человека, относящегося к делу так, как нужно. Я горжусь «Маяком», и мне нравится работать здесь.
«Маяк» и будущее поколение атомной отрасли и России
Зимой и летом юноши и девушки в форме студенческих строительных отрядов — это обычное явление и для Озёрска, и для «Маяка». По инициативе генерального директора предприятия Михаила Похлебаева Озёрск и «Маяк» летом 2018 года вновь станут центром всероссийского студенческого движения в атомной отрасли. Четвёртый год подряд «Маяк» принимает Всероссийскую студенческую стройку «Мирный атом». С 23 июня по 30 августа на объектах «Маяка» будут трудиться 700 студентов из 28 регионов России, начиная от Хабаровского края и заканчивая Санкт-Петербургом. Бойцы студенческих строительных отрядов пройдут хорошую школу в своей профессиональной подготовке, а также получат хороший урок патриотического воспитания и любви к своей Отчизне.
Два года подряд «Маяк» завоёвывает звание «Лучшая принимающая организация атомной отрасли». Этого звания предприятие удостоено за отличную организацию и проведение на объектах «Маяка» Всероссийской студенческой стройки «Мирный атом».
— Я вижу, как меняются лица ребят, — говорит Михаил Похлебаев, — настрой студентов работать с полной отдачей на объектах нашего предприятия с каждым годом только возрастает. Здесь, на «Маяке», мы видим будущее поколение России, которое поведёт страну дальше. Поэтому, сегодня в воспитании молодёжи страны многое зависит и от усилий нашего предприятия. А кто-то из бойцов студенческих строительных отрядов уже сейчас серьёзно задумался связать навсегда свою судьбу с атомной отраслью и градообразующим предприятием Озёрска.
А ещё «Маяк» — это кузница молодых и перспективных специалистов для предприятия и атомной отрасли России. По традиции талантливые «маяковцы» принимают участие в отраслевом чемпионате профессионального мастерства AtomSkills. Только в 2017 году сборная Производственного объединения «Маяк» завоевала золотую медаль в компетенции «Инженерное проектирование», серебряные награды в компетенциях «Неразрушающий контроль», «Лабораторный и химический анализ», «Управление жизненным циклом», серебро и бронзу в компетенции «Мехатроника». Кроме того, «золотым» для талантливых молодых специалистов «Маяка» стал и всероссийский чемпионат WorldSkills Hi-Tech. В 2017 году по количеству медалей, завоёванных на отраслевых и всероссийских конкурсах, «маяковцы» стали лучшими по этому показателю среди всех предприятий Росатома. Государственная корпорация наградила Производственное объединение «Маяк» дипломом за 1 место в номинации «Лучший опыт передачи знаний молодым рабочим и инженерам в атомной отрасли».
«Маяк» и город — одно целое
С приходом на должность генерального директора Михаила Ивановича Похлебаева социально-экономическая ситуация в Озёрске, весьма депрессивная к тому времени, начала выправляться. Была сформирована работоспособная команда по управлению городом, в состав которой входят представители «Маяка». «Невозможно достичь результата, если между ветвями власти нет согласия и партнёрства», — считает он.
Самым главным для нас было — вернуть настроение успешного, процветающего города, — рассказывает мэр Озёрска Евгений Щербаков, в недавнем прошлом — заместитель генерального директора «Маяка». — Люди не видели будущего города и предприятия. Последние лет десять у нас было отрицательное сальдо миграции, уезжали молодые и талантливые ребята. Нам нужно было срочно остановить отток интеллектуального потенциала. Благодаря тому, что команда «Маяка» участвует в управлении городом (как это было с самого начала и почти все годы истории предприятия), мы строим дороги, снизили безработицу на тридцать процентов, активно занимаемся благоустройством, запустили программу «Комфортная городская среда», ещё массу интересных проектов… Мы остановили отток людей из города, а в последние два года отмечаем даже положительное сальдо миграции, причём, приезжают молодые люди, 28-34 года. Благодаря поддержке «Маяка» и лично Михаила Ивановича, мы возвращаем Озёрску образ красивого, безопасного, интересно развивающегося города с развитым социальным сценарием — каким он был в лучшие годы истории комбината. Наш слоган — «Закрытый город с открытым сердцем».
* * *
Советский «Атомный проект», рождённый вопреки, впервые, в нечеловеческих условиях, в экстремальные сроки, в режиме рискованного научного эксперимента, в великом напряжении сил, не только не канул в забвение — но дал старт развитию атомной отрасли страны и развернулся в мощное высокотехнологичное производство с уникальными компетенциями по работе с ядерными материалами, в предприятие мирового уровня.
В Челябинской области, единственной в России, сосредоточены ключевые предприятия оборонного комплекса: разработка ядерных боеприпасов — в Снежинске, изготовление ядерных материалов — в Озерске, сборочное производство — в Трехгорном, и «доставка» — в Миассе («ГРЦ имени Макеева»). Здесь создан полный комплекс обеспечения ядерной безопасности страны.